Что же я могу посоветовать тебе, милая Гаухар? Однажды ты уже обращалась ко мне. Помнишь, что я ответила тогда? Такие вопросы не решаются чужим умом. Я и сейчас держусь прежнего мнения. К тому же я не знаю твоего бывшего мужа даже в лицо, вроде бы совсем не имею права ни порицать, ни защищать его. Но поскольку ты уже второй раз советуешься со мной, я готова сделать исключение, совершенно откровенно высказать свое мнение. Все же предупреждаю: проверь себя, вполне ли ты готова выслушать меня. Решай, говорить мне или лучше промолчать. Возможно, тебе не легко будет услышать, что я скажу.
- Я прошу, пожалуйста, говорите мне все, что думаете, - твердо ответила Гаухар. - Я пришла к вам не затем, чтобы меня жалели, и не для того, чтобы утвердиться в своем скрытом желании еще раз оправдать Джагфара.
- Тогда слушай. Я уверена, что у тебя еще есть или до самого последнего времени сохранились какие-то надежды на примирение с Джагфаром. Я понимаю, - очень тяжело жить в одиночестве, безмерно тяжело. И все-таки я вряд ли могла бы пойти навстречу тому унизительному примирению, которое Джагфар предлагает тебе. Ты обрекла бы себя на пожизненное "раскаяние" в несуществующий вине, а он остался бы абсолютно безгрешным. И кто знает, как Джагфар впоследствии мог бы использовать твое "признание", или, точнее говоря, клевету на самое себя. Вот мое мнение, мнение женщины, достаточно пожившей на свете. В остальном - решай сама… Это самое последнее мое слово. Надеюсь, мне не придется больше решать за тебя столь глубоко личный вопрос. Да ты, думаю, и сама не захочешь того, чтобы друзья брали на себя ответственность за твои решения, - Эти заключительные слова Бибинур-апа произнесла уже в холодноватом тоне, и даже упрек слышался в ее голосе:
Гаухар нашла в себе мужество спокойно ответить:
- Спасибо за искренность, Бибинур-апа! Я не обижаюсь. Вы пристыдили меня - и за это спасибо. Поверьте, я сумею прийти к самостоятельному решению.
Погода третий день стояла теплая, - правда, капели с крыш еще не было, но ветер откуда-то доносил веяние приближающейся весны и в середине дня на солнце хотелось расстегнуть шубу. Снега в полях еще много, но почему-то думается, что он уже не такой холодный, как раньше. Обманчивое это чувство особенно усиливается, когда летишь в самолете и смотришь вниз, - в поле такая белизна и чистота, что глаз не оторвешь. Впрочем, морозы и метели еще могут вернуться, хотя и ненадолго. Это понятно было и Гаухар, возвращавшейся в свой Зеленый Берег.
Ее никто не встретил на аэродроме. Ода села в автобус. Машина, тяжело взревев, тронулась и вскоре выехала на большак. Вдали завиднелись знакомые окраины городка. Чуть в стороне, вьется Кама, она так же еще покрыта глубоким снегом. Посредине реки тянется зимняя дорога, на ней чернеются еле заметные точки - это подводы и люди.
Автобус уже катился по улицам Зеленого Берега. Говорят, если хочешь по-новому увидеть привычное место, временно отлучись куда-нибудь подальше. Оказывается, так оно и есть. Людей на улицах словно больше обычного, и лица у всех веселые, будто помолодевшие. Это чувство новизны усилилось, когда Гаухар вышла из автобуса. Люди довольно часто здоровались с ней, а некоторые даже останавливались, спрашивали о здоровье, о том, как прошли зимние экзамены в институте.
Узнав, что удачно прошли, поздравляли. Даже странно - сколько накопилось у нее знакомых за два неполных года жизни здесь, и многие из них так расположены к ней. Хорошо, что они не знают, как напереживалась она в Казани за эти две недели. Она была занята не только учебой и экзаменами. Были случай, когда она уходила из института заплаканная, сама не своя. Хорошо еще, что слезы эти не были вызваны неполадками в учебе. Но теперь все это осталось позади, она с облегченным сердцем возвращается в свой маленький городок, с которым успела сродниться. Скоро она откроет калитку и войдет в дом тетушки Забиры.
В голове у Гаухар какая-то особенная ясность, которую даже не передашь словами. Там, в Казани, ей казалось иногда, что идет она пригнувшись, пошатываясь, словно держит на плечах непосильный груз. Некоторые прохожие даже сторонились, давая ей пройти. Воздух в большом городе был для нее тяжелым, а здесь так свободно дышится. Печаль, дурное настроение - все это осталось где-то по ту сторону аэродрома. Если бы никто не увидел, она бы сейчас побежала и запела.
В Казани Гаухар только однажды, да и то как бы случайно, встретила Агзама. Говорила ли она с ним? Конечно, говорила. Но - о чем? Право, не помнит с достаточной ясностью. Этому трудно поверить, но это так. "Я знаю, вы поступите так, как велят вам разум к со весть". Агзамом ли были произнесены эти слова, или сама Гаухар после придумала их? Да, должно быть, Агзам сказал" Он и еще что-то говорили. Не могла же Гаухар выдумать все это.
Агзам действительно приходил к ней в институт, это Гаухар твердо помнит. Она только что успешно сдала очередной экзамен. В такие минуты человеку, все еще не остывшему от возбуждения, хочется неумолчно говорить, в все должны слушать его.
Когда она шла по коридору, переполненная таким настроением, ей встретился Агзам. Она радостно воскликнула:
- Агзам! Откуда вы? Как попали сюда? Агзам сказал, что приехал в Казань на несколько дней на совещание. Затем они сели на расставленные вдоль стены стулья и о чем-то говорили… Нет, Гаухар решительно не в состоянии вспомнить - о чем. Вот только эти слова Агзама и врезались в память: "Я знаю, вы поступите так" как велят вам разум и совесть".
Гаухар поспешила расстаться с Агзамом потому, что вот-вот должен был явиться Джагфар. Она не в состоянии была ни обдумывать как следует, ни тем более запоминать разговор с Агзамом. Уже прощаясь, она не столько сознательно, сколько безотчетно сказала, примерно, следующее: "Дайте мне время подумать… Это не так легко решить… Но решать надо, я знаю это…" Ответил ли что-нибудь Агзам, она опять-таки не помнит. Он в чем-то извинился, и они расстались.
А она, чувствуя за собою взгляд его, быстро направилась в одну из свободных аудиторий.
Гаухар передавали, что Агзам еще два раза приходил в институт, но не заставал ее. Перед своим отъездом он навестил Галимджана-абы, оставил коротенькую записку для Гаухар.
В тот день Гаухар, как обычно, вернулась из института поздно, усталая, в плохом настроении.
- Сдала? - коротко спросила Рахима-апа, разогревая ужин.
- Сдала, - так же коротко ответила Гаухар.
- Поздравляю… Тебе есть записка. Молодой человек ждал-ждал и не дождался, заторопился на самолет.
Гаухар хорошо слышала эти слова, но смысл и значение их с трудом восприняла. Прочитала записку и совсем не поняла ничего.
И только утолив голод, а главное - отдохнув, немного пришла в себя. Еще раз прочитала записку Агзама, взглянула на часы. Быстро поднялась с места, отрывисто сказала:
- Через двадцать минут должен улететь самолет… Рахима-апа, я - в аэропорт, может, еще застану…
Не застегивая пуговицы пальто, она сбежала по лестнице и помчалась по улице. Остановила первое попавшееся такси.
- Пожалуйста, в аэропорт… скорее! - торопила она. Шофер такси молча кивнул головой. Как говорится, когда спешишь, то и ветер навстречу: почти на каждом перекрестке они останавливались перед красным сигналом светофора. Наконец-то выехали на просторное шоссе. Черев несколько минут остановились перед аэропортом. В справочном бюро Гаухар сказали:
- На Зеленый Берег сейчас отправляется!
Когда Гаухар выбежала на площадку, самолет уже катился по взлетной дорожке. Потом взревел моторами. Через минуту колеса оторвались от земли. И вот, поднявшись ввысь, пролетел над вокзалом. Провожающие махали шапками, платками.
Гаухар вышла из аэровокзала последней. У нее была приготовлены для Агзама несколько слов, но не успела сказать, - может быть, к лучшему, а может быть… Она помнит - на глаза навернулись слезы. Этого никто не заметил: из провожающих не одна она всплакнула.
В последующие дни у нее не было времени часто вспоминать об Агзаме. Много сил отнимали экзамены, да и Джагфар докучал. Он каждый день в определенный час являлся к Гаухар - то в институт, то на квартиру к Галимджану. С весьма деловитым, даже озабоченным видом здоровался, потом они выходили на улицу. Бродили по городу, иногда в таких закоулках, где никогда не бывали; если очень холодно, заходили в кинотеатр. Несколько раз Джагфар настойчиво приглашал ее к себе домой. Она наотрез отказывалась, - чувствовала: если уступит, Джагфар своими ласками парализует ее волю, и тогда она может оказаться в его власти. Иногда Джагфар все же обезоруживал ее своими жалобами. Но в решительную минуту у неё хватало сил сберечь свою гордость и честь.
И вот остался всего один экзамен. Перед этим Гаухар сдавала сравнительно легко, а накануне последнего вдруг потеряла уверенность. Казалось, не одолеет, устала. Экзамены и от более сильного человека требуют полного напряжения, а о Гаухар чего уж там говорить, - надо было удивляться, как она еще держится на ногах.