- Ну, ну, говори... Обо всем давай потолкуем, - подбадривал его Дятлов. - Чтобы нам перед праздником в обиде друг на дружку не оставаться. Ну?..
- Фома Кузьмич... Господин хозяин... - сдернул завальщик с головы замызганный и прожженный картуз. - Когда летом мы нанимались, ваша милость прибавку дать обещали...
- Ну?
- А прибавку-то, Фома Кузьмич... Не получили ведь мы ее. До нонешнего дня не получили...
- На самом деле...
- Обещал, хозяин, а сам... Так мы, конечно, не будем, задаром-то... - поддержали завальщика голоса. - Выходит, что сулил только. Мягко стлал, а...
- Тихо чтоб!.. Загалдели... - прикрикнул Дятлов. - Вышел один - пусть один разговаривает.
- Тихо!..
- Тш-ш-ш...
- Тебя как зовут? - спросил Дятлов завальщика.
- Гаврила Нечуев.
- Так вот слушай, Гаврила Нечуев... И вы все: за тобой сколько долгу, Нечуев?
- Полтора рубля было дадено, а потом полтинник еще да крест силком навалили.
- Узнаем сейчас. Дай книгу, Егор.
Егор Иванович подскочил, подал книгу с записями должников. И пока Дятлов, поплевывая на пальцы, неторопливо листал ее, рабочие стояли тихо, в ожидании давно мучившего их вопроса о прибавке. Дятлов посмотрел запись, кивнул.
- Правильно говоришь. Полтора целковых, полтинник и крест... Силком я, Нечуев, никого не держу, а нынче и вовсе - договору срок подошел. Кто не хочет - ступай гуляй с богом, потому - какая же может пойти работа, если по принуждению?.. Верни долг, мы и расстанемся по-хорошему. Но только скажу - обидно мне такие речи слышать от вас. Я и деньги вперед давал, а теперь хочу лавку для вас приспособить, чтоб в кредит всяким товаром снабжались. А из вас кто-то крикнул, что задаром все будто... Похвально ли так?.. А тебе, Нечуев, такое слово скажу: высказал, значит, ты свою думку, что хозяин вроде как обидел тебя, недоволен ты, стало быть... Ну, что ж... Ежели так, за паспортом приходи. А заодно и должок не забудь, чтобы нам у мирового с тобой не встречаться. И все другие, которые недовольны... Я-то найду людей, а вот вы хозяина поищите. Вроде бы зима на носу... На, Егор Иваныч, держи, - протянул приказчику книгу. - А кто согласен работать - работайте. Я, имейте в виду, на зимнюю пору расценки не сбавил, будете по-прежнему получать, а у других - как зима, так убавка... Эх, ребята, ребята, иной раз ночи не спишь, думаешь, как получше бы сделать... Это надо ценить, а не так...
Приходилось ценить... Страшно было потерять с таким трудом добытое право на жизнь. Зима близится, и к заводским воротам все идут и идут новые люди. Сторож не успевает отгонять их.
- Куда-а?! Тут уж набрано... Каждый день лезут и лезут... Которых еще брали спервоначалу, обученных, а теперь - нет. И приказ дал хозяин, чтоб никто проситься не смел.
- Мы за большим не гонимся... Прокормиться б лишь.
- Не хватайтесь за дверь! Сказано - нет, значит - нет... Может, на счастье в другом каком месте определитесь.
Обещание хозяина открыть для рабочих лавку заставило примолкнуть роптавших. Как ни говори, а хозяйская забота видна.
- С голодухи не пропадем. В случае денег нехватка, так по талону из лавки чего надо возьмешь. Нет, ребята, зазря нельзя на хозяина обижаться.
- Штраф-то он тебе записал?
- Штраф - иное дело. Про штраф в уговоре указано.
- И бабы наши обрадовались, как про лавку узнали.
Только пришлые из дальних мест, побывавшие на других заводах и уже знакомые с заводскими лавками, неодобрительно относились к этой затее заводчика.
- А в других местах воют от лавок этих.
- Мало ль что где в других... В других местах деньги вперед дают?.. А наш хозяин дает... И ты, друг, смуту нам не вноси. Чего зря наговаривать?! Благодарность надо иметь, а не так...
- Ну, посмотрим. Дай бог, чтобы тут по-иному было. Дай бог...
Сидя у себя в конторе, Дятлов перебирает расписки: взято под работу на заводе - рубль, два, полтора рубля... "Обязуюсь отработать долг беспрекословно..."
И - подписи. Неуклюжие, крючковатые. Стоят кривые крестики.
Дятлов откладывает листок за листком, сверяет их с книгой, на страницах которой сведены все должники, откидывает на счетах костяшки рублей и копеек.
- Талоны, Фома Кузьмич, принесли, - просунулась в дверь голова приказчика Лисогонова.
- А ну, давай сюда, поглядим.
На столе пачки длинненьких книжек с талонами, отпечатанными жирной типографской краской. Самый дорогой талон - пять рублей; самый дешевый - полтинник. Разменной талонной мелочи нет, чтобы не путаться с ней.
- Капитал, Егор, а?.. - подержал на ладони пачку книжечек Дятлов, будто взвешивая их.
- Очень даже солидный, Фома Кузьмич, - улыбается Лисогонов.
Все идет у Дятлова как по-писаному, все задумки сбываются. Теперь можно будет не тратить деньги, - их заменит талон. А в лавке Иван Тарасыч Лутохин будет стараться: если не целый рубль, то хотя бы полтину к рублю прирастить.
Разминая ноги, затекшие от долгого сидения за столом, Дятлов прошелся по кабинету. Взгляд задержался на следах, оставшихся на полу. Ненастье на улице, грязь, - так в контору каждый и тащит ее за собой.
- Егор!.. Неприглядно, братец. Прямо сказать - срамотно, - поморщился Дятлов. - Приговорить надо бабу какую-нибудь, чтоб уборку делала.
- Осмелюсь доложить, - настороженно оглянувшись, подошел к нему Лисогонов. - Имеются на примете... Вы, Фома Кузьмич, как человек о делах много заботливый и, так сказать, устаете... Можно заодно, чтоб и удовольствие было вам... Я на крестины к нашему коперщику раз попал, так там... - многозначительно протянул Лисогонов. - Жена у него, Фома Кузьмич, доложу вам, во всяком смысле весьма подходящая... И вообще, Фома Кузьмич, есть и прочие стоющие, как я присмотрелся. У вагранщика Макеева дочка - у-ух! Лет семнадцати. Глаз не оторвешь от нее... И чистота будет в конторе и вообще-с... Мон плезир, что означает - мое удовольствие.
- Хм... - скребнул Фома Кузьмич подбородок ногтем. - Продувной ты, Егорка, смотрю. Хоть и из молодых, а...
- Я такого рассужденья, Фома Кузьмич, что практика жизни есть возраст природы...
- Поди, и для тебя надо? - подмигнул ему Дятлов.
- От вашего чрезмерного расположения буду зависеть, Фома Кузьмич. Конечно, осень - погода скучная, а к тому же и в вечернюю пору меланхольно тут приходится быть...
- Ишь кобель, а! - засмеялся Дятлов. - Ну, ин готовь на субботу. Только мне сперва покажи, потому как особый вкус свой имею.
- Вполне довольны останетесь. Заверяю, Фома Кузьмич, потому что образованных чувств человек...
Ненастье, дождь моросит, сумрачно, а Семену Квашнину кажется, что день просветлел. Глядишь, пятнадцать - двадцать копеек и Полька домой принесет. Пыль смахнуть, полы в конторе помыть - работа для бабы привычная.
- Спасибо, Егор Иваныч, что вспомнил про нас, - благодарил Квашнин приказчика.
В субботу после работы сам за ребенком присмотрит, а Полька в контору пойдет. Мало-помалу настроится жизнь у них, будет что и в будний день на стол подать и чем праздник встретить. "Не иначе, как приказчик грешок свой хочет замазать, что на кстинах тогда... Ладно. Ссадина эта на душе поджила... Что ж поделаешь?.."
Скрипит, переползая по блоку, проволочный канат, медленно поднимается "баба" к вершине копра и падает вниз, дробя рыжие чугунные чушки. Сеет мелкий дождик, и кровяные подтеки от ржавчины расплываются по земле. Дрожат натруженные руки, тяжело поворачивается барабан лебедки, и снова ползет "баба" вверх. Еще сотню пудов чугуна переколоть, а там и гудок будет. "Польке надо сказать, чтобы поприглядней была, - думает Квашнин. - Пускай у тетки Даши полсапожки возьмет и полушалочек тоже. А платье - в каком на кстинах была. Хозяин может увидеть, нельзя оборвой быть..."
Полы крашеные, мыть легко. И второй и третий раз сменила воду Аришка, - блестит пол словно зеркало. И стекла на окнах и подоконники чистые, а ей кажется, что все же плохо старалась она. Еще раз протереть надо, еще...
За стенкой тоже пол моют. Слышно, как босые ноги по мокрому шлепают. Повстречалась Аришка в коридоре с другой поломойкой - Пелагеей ее зовут. Тоже и Пелагея хорошо соседнюю комнату вымыла, но она, Аришка, получше. Никаких подтеков не видно, и стенки водой не забрызганы. Спросила эту самую Пелагею:
- У тебя кто на заводе тут?
- Муж. А у тебя кто?
- Отец... Еще когда позовут убирать или нет?
- Кто их знает. Может, и позовут.
- Взяли бы на работу совсем, вот бы!..
Сумерки надвигаются, скорей бы хозяин пришел, посмотрел бы да отпустил. А ни хозяина, ни приказчика все еще нет. Прогудел гудок. Дневная смена рабочих разошлась по домам, заступила ночная. Все гуще и гуще темнеет. Аришка вышла на крыльцо.
Не перестает дождик. Сеет мелкой водяной пылью, и с крыши стекает вода тоненькой, как ниточка, струйкой. "Смотать бы в клубок эту нить. Ух, и большой бы он получился!" - улыбнулась своим пустяшным мыслям Аришка.
В темной глубине двора приглушенно урчит завод. Мутно-желтые отсветы с трудом пробиваются сквозь закопченные окна, а тьма с каждой минутой липнет к ним все плотнее. Чавкают сапоги по жирной грязи, шаги приближаются, и у самых ступенек крыльца узнает Аришка вернувшихся наконец хозяина и приказчика.
- Заждалась, поди? Ну, мы эту нашу оплошность живо исправим, - шутливо говорит хозяин. - Пойдем расчеты сводить. А другая где?
- Там, в конторе.