Не без волнения поднялся по скрипучим ступенькам на второй этаж, но давно знакомая угловая комнатка оказалась пустой. Минут пять толковал с полуглухой бабкой, что возилась в коридоре возле примуса. Он, Петька, и живет, и вроде бы не живет здесь. Куда-то уезжает, и его долго не бывает дома. А последний месяц вообще не видно…
- Кто ж его знаеть! - вздохнула старуха.
Исходил матрос и пятый участок, хотел Антонио разыскать. Многих спрашивал, может, кто знает итальянца. Приметный такой - с усиками, а фамилия - Ригони.
Люди разводили руками: наверное, в соцгород перевели. Для них, иностранцев, все, что получше.
- Энти, которые мириканцы, так они в Березках, - заметил возчик, теребя кнут в руках.
- Так то ж анжинеры! - перебил тощий парень. - А это каменщик, как и мы…
- Об чем и толкую. Буржуи, они в бараках не хотят. Хватеру им подавай каменну, да чтоб внутри клозет, как в европах. Они, энти, что из разных царствов понаехали, с нашим братом не могуть. Брезгають. От нас, известно, пахнет, а у них - дикалоны…
- А ты что, нюхал?
- Как не нюхать, коли все впокат спим! - подмигнул возчик. - В других бараках лежаки, а у нас ишшо нары в два этажа. Теснотища. Никаких спасениев, особливо когда гороху или черного хлеба на ночь…
- Тебе про Фому, а ты - про Ерему! - оборвал парень. - Про мириканцев спрашиваю. В гостях, что ли, у них бывал, аль как?..
- Не лакей, чтоб с ними одним воздухом дыхать!
- Так чему ж позавидовал?
- А ничему! Свои, говорю, у нас дикалоны. Крепче ихних.. Чесноку вон поешь с солью - тот же газ иприт, что германцы на войне пущали. Никака микробь не терпит. Клопы, на что тварь живуча, а все одно вывелись, поздыхали: не по нутру, значит, дух барачный.
- Человек дело спрашивает, а ты про всяку нечисть, - нахмурился парень. - Ты, матрос, не слухай его.
- Не слухай, не слухай!.. Дам вот по спине! - Возчик замахнулся кнутом, но не ударил. Бросил в сердцах, уходя: - Ишшо мамкино молоко на губах, а на старше себя гавкашь… Щенё!
- Поспрашивай ишшо, матрос, найдешь свово тальянца. Народу тьма-тьмуща. Почитай, вся Рассея здесь. А ишшо и заграница. Кого тут тольки нет - и немцы, и мадьяры, и сколько энтих татаров!..
- До свидания.
- Постой! Ежели, значит, не найдешь, непременно в шестой барак приходи: место всегда будет.
Платон знал: демобилизованного в любом бараке примут. Народ к армии и флоту - со всей душой. Но ему не хотелось останавливаться где попало, не повидавшись с Галей. Прежде всего - к ней. Кстати, может, у нее и заночует. Неудобно, правда, но там видно будет.
Шестой участок, где жила Галя, примыкал к Центральной электростанции. Чтобы туда попасть, надо было пройти через весь завод. Тем более интересно - что и как на заводе - посмотреть охота.
Подходя к главной проходной, остановился, поднял голову: высоко впереди алое полотнище: на нем слова: "Товарищ, своим трудом ты наносишь удар по врагам Родины, по всякого рода маловерам и нытикам, по тем, кто мешает строить фундамент социализма. Успешной тебе работы!" Чуть ниже: "Добро пожаловать!"
Ладейников потянул за ручку двери и оказался лицом к лицу с бородатым вахтером.
- Пропуск? - преградил дорогу тот.
- Как - пропуск… - удивился моряк. - Когда уезжал, никаких пропусков не было.
- Раньше и пашпортив не було.
- Не было, - согласился матрос. И стал объяснять, что он только с поезда. Отслужился. - Да ты что, не понимаешь, три года с оружием в руках Родину оберегал!..
- А мне хоть сам нарком товарищ Ворошилов. Нема пропуска - вэртай голобли. Як приказано, так и делаем. Понимать должен: бдительность! - Поддерживая забинтованную руку, вахтер прошелся взад-вперед и вдруг уставился на моряка. - Постой, чи не жив ты в четвертом бараке?
- Котыга! - воскликнул матрос - Вот так встреча! Ну, здравствуй. Тебя и не узнать, борода, усы…
- А я тэбэ зразу… Только, бачишь, при служебном, так сказать, исполнении… Тут у нас, як в армии, строго, - он потрогал кобуру, из которой выглядывала рукоятка револьвера. - Без строгости нияк не можно. То куркули, то вредители всяки, одним словом, классова борьба…
- Разумею. - И спросил, что у него, Котыги, с рукой. - Травма?
- Ото ж… Крыша в бараке потэкла, я и полез. Надо б потыхэньку, помалэньку… та хто ж его знав? Драбына перекосилась, и я…
- Добре, живой остался.
- Як бачишь, - усмехнулся вахтер и принялся рассматривать Платона. - На морях, чи шо, плавав? - Пришлось.
- Так, значит, отслужился. И куда ж теперь?
- Известно, на работу. А сейчас - на шестой участок: друг там у меня… - он чуть было не назвал имя Гали, которую Котыга хорошо знал. Помолчав, добавил: - Переночую, а там…
- Значит, на морях плавав, - продолжал Котыга. - Шо, и в окияне був?.. Ото свиту побачив, можно сказать, герой! Дывлюсь на тэбэ, тай думаю: колы ишов на службу, худый та незграбный був… Помнишь, як чеботы у тэбэ укралы? Сыльни дощи в ту осинь ишлы, и ты на работу - босый…
Платону было приятно, что Котыга, бывший бригадир каменщиков, о котором много раз писали в газетах, не забыл своего подручного. Жалко, Федот Лукич руку повредил, а то бы еще вместе поработали. Это же он, Котыга, был его первым наставником. Углы, карнизы научил тянуть.
- Ну я пошел, - сказал моряк. - Встретимся.
- То ись как? - загородил дорогу Котыга. - Без пропуска?
- Ты же меня знаешь.
- Никого я не знаю! Тэбэ тоже. Где ты там был, шо делав. Сколько годов прошло… Пропуск?
- Да пойми ты, - настаивал матрос. - Откуда у меня пропуск? Устроюсь на работу, потом…
- Понимаю, алэ не можно. Начальству донесуть, а у начальства, сам знаешь, разговор короткий. Так шо, лучче не проси. - Помолчав, потянулся к уху Платона, зашептал: - Тут рядом дирка в заборе… Но смотри, я ничего не чув и не бачив, с тобою не говорыв и вообще тебя не знаю…
- Перестраховщик, - только и сказал Платон.
На площадке среди курганов земли поднималась еще одна домна. Дальше, в стороне, как пояснили рабочие, разворачивалось строительство блюминга. Платон остановился на минуту: хорошо, все идет, как надо! Где-то здесь и ему придется работать… А вот сейчас, через какие-то минуты, он войдет в третий барак и увидит ее, Галю. Он неспроста явится к ней. Есть у него задумка, можно сказать мечта. Но сегодня об этом ни слова. Так сразу - нельзя. Сперва на работу устроится, обзаведется, и уж потом, после… А сегодня только бы увидеть, представиться: так, мол, и так, жив-здоров, снова в этих краях! И вот, как говорится, завернул по старой памяти…
Низким, маленьким показался клуб ЦЭС, но зато неизмеримо огромным встало перед ним здание Центральной электростанции. Пока служил - два котла поставили. Это же здорово! По плану их, кажется, семь, впрочем, кто его знает, может, и больше.
Третий барак все такой же - приземистый, серый, с некрашеными окнами и облупившейся штукатуркой. Платон медленно вошел в коридор: слева и справа двери, будто в гостинице. Ишь ты, перестроили на семейный. Какая же дверь ее? И тут увидел женщину. Высокая, в черном, она направлялась к выходу.
- Скажите, пожалуйста…
Окинув его непонятным взглядом, женщина кивнула: там, в конце.
Войти сразу в комнату не решился. Поставил баул на пол, принялся расправлять клеш, будто без этого нельзя встретиться с невестой. Да нет же, можно, и дело тут не в помятом клеше - в волнении.
Женщина в черном почему-то вернулась, и Платону стало неловко: еще подумает про него дурно. Но это и придало ему смелости. Толкнув дверь и, спрашивая, можно ли войти, застыл на пороге. Перед ним посреди комнаты стояла Галя. В белой кофточке, в руках у нее ведро - невысокая, худенькая, - смотрела на него такими глазами, как если бы увидела здесь слона. Так длилось несколько секунд. Затем ведро грохнулось на пол:
- Платон!..
Но она не бросилась к нему, не повисла на шее, чего он так ждал, - вскинула руки, скупо улыбнулась, будто и впрямь была в чем-то виноватой. В глазах и радость и тревога. "Что с нею?" - невольно подумал Платон и тут различил в углу комнаты детскую кроватку. Ребенок вдруг заплакал. Галя кинулась к нему, залепетала какие-то слова. Повернулась спиной к гостю, расстегивая кофточку.
Ладейников стоял, не зная как быть: уйти или подождать? Пересилило последнее: должна же она что-то сказать, объясниться. Хотя все и без того ясно: вышла замуж и у нее - ребенок. Сейчас в комнате появится муж и ему, Платону, просто неудобно… Шагнул к порогу и в эту минуту услышал:
- Воду привезли!
Это сказала она, Галя. За окном проплыла гнедая лошадь, впряженная в бочку, и он понял: воду все так же привозят один раз в день: прозеваешь, жди потом сутки. Подхватил ведро, выскочил на улицу - у бочки очередь. Мужиков не видно, одни бабы. Достав из кармана газету, уткнулся в нее.
- Слава богу, вернулся, - донеслось до его слуха.
- Хороший ить, за водой вышел. Мово палкой не заставишь, - тихо отозвался другой голос.
- Чать не он, Потаповна. Несхожий.
- Известно, служба, она…
Платон не видел, кто там говорил сзади, а обернуться не смел, однако понял, говорили о нем. Его спутали с кем-то другим. Ладно, пусть болтают.
Когда вернулся с водой, Галя еще возилась с ребенком. Поддерживая его одной рукой, другою - перебирала постельку. Увидя вошедшего, показала на большой закопченный чугун. Платон опорожнил ведро; немного воды пролилось, и неостывшая плита зашипела.
- Мне на смену, - наконец сказала Галя, отходя на цыпочках от кроватки.