- Сибирь многих потеряла. И потеряет, наверное, немало еще лучших своих людей, - горестно сказал Николай Глебович, думая сейчас не столько о Гуркине, сколько о дочери, о Тане… "Боже, да ведь ее тоже могут арестовать! - встревожился. - Это сейчас так просто делается, так просто… После всего, что с нею случилось… Но не должно же это повториться, не должно. Это было бы несправедливо. Нет, нет и нет! - твердил он мысленно, точно заклиная, точно в самом этом слове заложена была некая сила, заговор, способный уберечь, оградить дочь от всяких бед и несчастий. Только бы не случилось с нею ничего, только бы она осталась живой и невредимой среди этого хаоса… - думал он взволнованно. - Иначе я не переживу. Иначе…"
Николай Глебович вдруг заспешил, засобирался - надо идти. И сколько его ни уговаривали, ни убеждали остаться, не ходить по такому бурану, он и слушать не хотел: нет, нет, надо идти!
- Да вы хоть чаю попейте, - попросила Наталья Петровна. - Самовар сейчас будет готов.
Он и от чаю отказался, сославшись на то, что надо еще зайти в больницу - сегодня как раз его дежурство… Быстро оделся, подхватил саквояж и поспешно вышел - в темноту, на ветер, ударивший с такою силой, что он едва устоял на ногах. И долго шел наугад, оглохнув, ничего не видя, чувствуя лишь резкие удары ветра… Вдруг показалось, что он не туда идет. Николай Глебович остановился. Ветер дул с прежней силой и даже сильнее, чем прежде, яростно набрасывался то с одного бока, то с другого, толкая в спину, наотмашь бил по лицу… Какое-то злое, нескончаемое кружение, дьявольская пляска! И ничего вокруг, кроме сырой и вьюжной мглы - ни домов, ни улиц, ни единого огонька… "Что же это такое?" - с тревогой подумал Николай Глебович, не зная совершенно, в какую сторону, куда идти. Ничего не видать. Горело исхлестанное ветром лицо, глаза и рот забивало снегом, и знобящий, едучий страх медленно, по-змеиному вползал в душу.
- Да ведь так и заблудиться можно, - вслух он сказал. И не услышал собственного голоса.
***
Год восемнадцатый, завершая свой круг, подходил к концу. Только память могла вернуть к его началу - как возвращаются к истоку большой реки, чтобы увидеть, понять и во всей полноте представить величие и силу могучего течения…
3
Было начало марта одна тысяча девятьсот восемнадцатого года - первого месяца весны.
Возвращался на родину, в прикатунское село Безменово, балтийский матрос Степан Огородников. Пять лет без малого не был он дома. Позади, как в тумане, остались Либава, Кронштадт, Питер… Позади - война, Февральская, а затем Октябрьская революция. "Вся власть Советам, а земля - крестьянам!" - вот с чем возвращался домой Степан Огородников.
Эшелон, под завязку набитый фронтовиками, пересек пол-России, отсчитав не одну тысячу верст, и прибыл, наконец, в Новониколаевск. Здесь надо было менять курс: эшелон уходил дальше, на восток, а Степану предстояло двигаться на юг, до Бийска, а уж оттуда… оттуда рукой подать и до Безменова. Нетерпение овладело Степаном - такой желанной и близкой была встреча с родными. Остаток пути он готов был отшагать пешком. Ничто, казалось, не могло теперь остановить его, задержать, никакие препятствия.
Едва поезд остановился, приткнувшись к дощатой платформе, Степан спрыгнул с подножки и невольно зажмурился. Мартовское солнце светило вовсю, хотя утренний морозец еще держался. Свежий воздух покалывал и холодил в горле. Степан застегнул бушлат на все пуговицы, поправил вещмешок за спиной и улыбнулся: "Стоп, машина! Отвоевались. Баста!"
А из вагонов хлынул и разом захлестнул перрон буйный прибой серошинельной братвы - шум, гам, смех, веселая перебранка… Кто-то громко выкрикивал:
- Эй, братцы, кому на Бийск - подходи! Бийские есть?
Около этого крикуна, маленького, коренастого солдата в обмотках и с котелком на боку, собралось уже человек двадцать, когда подошел и присоединился к ним Степан Огородников. Лицо солдата было веснушчатое, улыбчивое, солдат подмигнул Степану как давно знакомому.
- Во! Теперя полный ажур: пехота здесь, пушкари имеются, флотские прибыли… Смирна-а! - гаркнул с дурашливой веселостью. - На первый - второй рассчитайсь… Отставить! Сам рядовой.
Подошло еще несколько человек. И веснушчатый солдат, добровольно взявший на себя командование, деловито распоряжался:
- Перво-наперво надо разведать: когда на Бийск будет поезд.
- На Бийск? - удивился Степан. - Какой поезд?
- Железный, с трубой, а из трубы дым в небо… - сказал солдат.
- Когда я уезжал - никаких вроде поездов не было.
- А когда ты уезжал?
- В тринадцатом.
- Ха, в тринадцатом… А сейчас какой? - подмигнул солдат и засмеялся, показав частокол желтоватых, прокуренных зубов. - То-то и есть, что восемнадцатый! Или ты и вправду не знаешь, что железку до Бийска провели? Во, флотский, довоевался!
Пошли узнавать насчет поезда. Оказалось, поезд на Бийск отправляется через полчаса, стоит уже на первом пути, и чумазый и длиннотрубый паровозик вовсю разводит нары. Однако вагоны были переполнены - не только что яблоку, зернышку негде упасть. Попытались фронтовики штурмом взять товарные вагоны, прицепленные в хвосте но и те были забиты грузами до отказа. Что делать? Кинулись к дежурному: подавай вагоны! Но тот и слушать не хотел: "Где ж я их возьму? Нет вагонов". Кто-то вознамерился взять его за грудки, припугнуть - не поимело действия.
- Да вы хоть в доску разбейтесь, хоть на кресте меня распните, - выстанывал дежурный, - а толку не будет. Нету вагонов. Русским языком говорю: не-ту! Через два дня уедете.
- Да ты что, дядя, в своем уме? Два дня сидеть!.. Дежурный тоже вскинулся:
- А ты не суй, не суй мне под нос кулаки. А то я и сам могу… Много вас нынче развелось таких нетерпеливых.
- Как это… развелось? - спросил Степан. Дежурный взглянул на него и сбавил на полтона:
- Нету вагонов - и точка. Освободите помещение.
- Работнички… туды вашу мать! Да у вас тут и не пахнет Советской властью. Ишь, спаситель нашелся… на кресте его распните. Пошли, братцы! Чего тут с ним канителиться…
Вышли. А следом какой-то парень, железнодорожник, с фанерным сундучком, тронул Степана за руку:
- Слышь, матрос, могу дельный совет дать.
- Давай, коли дельный.
- Во-он там, - махнул рукой парень, - в тупике стоит вагон. Теплушечка. Колеса целы, дверь на месте… Остальное, ежели с мозгами, сами докумекаете.
Сказал и пошел вдоль состава. А тут и кумекать нечего - все ясно. Степан облегченно засмеялся и крикнул вдогонку парню:
- Спасибо, браток! Докумекаем. - И обернулся к оторопевшим солдатам. - За мной, окопники! На абордаж!..
И первым заспешил, побежал мимо пыхтевшего паровичка, мимо водокачки, вытянувшей свой хобот, через рельсы, по шпалам, увлекая за собой остальных.
- Живее, товарищи, живее! Надо успеть, пока поезд не ушел.
И как-то так вышло, что с этой минуты командование перешло к Степану, чему веснушчатый солдат не препятствовал, а даже напротив - охотно уступил первенство.
Потом дружно, всем гамузом навалились, столкнули вагон и покатили в сторону вокзала… Дежурный подоспел, когда теплушка уже была прицеплена к составу.
- Назад! Назад! - размахивал руками дежурный. Кто вам дозволил самовольством заниматься?
- Революционная необходимость, - ответил Степан.
- Анархисты вы, а не революционеры. А ну отцепляй!
Степан не шелохнулся. Остальные плотно стояли за ним. Дежурный побледнел и тихо, со сдержанной яростью, повторил:
- Кому говорят - отцепляй! Или я вызову наряд…
- А вот этого не хочешь? - повертел Степан перед носом дежурного увесистым кулаком. - Кого решил пугать… фронтовиков, окопников? - Голос его накалялся, накалялся, как металл в горне, и вспыхнул, зазвенел угрожающе. - А ну табань отсюда! И на носу себе заруби: мы кровью заплатили за это право… и за этот вагон. Да поезд, смотри, не задерживай! - крикнул вдогонку. - Революция должна двигаться вперед, а не стоять по тупикам…
Так и отстояли вагон. И вздохнули облегченно, когда прозвенел станционный колокол и поезд тронулся наконец. Мелькнуло и отодвинулось, точно растаяло, сердитое лицо дежурного, проплыл и откатился назад вокзал, понеслись, все ускоряя и ускоряя бег, станционные, городские строения, оглушающе, как весенний гром, прогрохотал железный мост через Иню. и густой сумрачный лес, как бы рассеченный надвое, рванулся навстречу, наполняясь протяжным и низким гулом.
Степану повезло в Бийске: едва он вышел на привокзальную площадь, как увидел подводу, которая уже разворачивалась, еще минута - и он бы ее упустил. Степан окликнул ездового, рыжебородого мужика в огромном тулупе:
- Эй, земляк, далеко курс держишь?
Мужик, стоя в санях на коленях, неловко повернул голову:
- Чего-о?
- Едешь, говорю, далеко?
- А тебе куда?
- В Безменово.
Мужик натянул вожжи, придержав лошадь:
- А я в Шубинку. Попутно, стало быть. Садись, подвезу. - Оглядел Степана с веселым любопытством, поинтересовался, когда отъехали немного: - Отвоевался ка-быть… домой?
- Если с одной стороны, - подмигнул Степан, - считай, что отвоевался. А с другой… Поглядим.
- А чего глядеть? Хватит, поди, - сказал мужик. - Царь затевал войну, дак его и самого теперь нету - скинули. И с немцами, сказывают, замиренье вышло… Или ненадолго?
- Поглядим, - повторил Степан. - Царя скинули - это верно. Да много еще царских прихвостней осталось. Революция для них костью поперек горла. Ты-то сам как? - вдруг спросил, в упор поглядев на мужика. - Тоже, поди, нашим и вашим. Или не нашим и не вашим?
Мужик сердито крякнул, отводя глаза: