21
Ранним утром, по холодку, "артиллерию" Чередниченко погрузили на платформу, и поезд, в котором ехал и отряд Степана Огородникова, добившегося наконец отправки на фронт, двинулся в сторону Новониколаевска, оставляя позади одну за другой знакомые станции - Уткуль, Загайново, Алтайская, Повалиха, Тальменка… Поезд шел без задержек и к вечеру, еще засветло, прибыл в Черепаново.
Здесь его встретил командующий Алтайским фронтом Иванов, невысокий, медлительный человек, с тяжелым квадратным подбородком. Огородников узнал его тотчас, как только увидел - недели две назад Иванов приезжал в Бийск по заданию губревкома; и он тоже, как видно, узнал Огородникова, но никак этого не выказал. Поздоровался сухо, официально. Спросил, какова численность отряда, как и чем вооружены. И несколько повеселел, оживился, узнав о том, что бийчане прибыли со своей "артиллерией".
- Это хорошо! Пушек у нас нет.
Однако никаких распоряжений с его стороны не последовало. Да и фронта как такового здесь, в Черепаново, по существу не было. Степан удивился:
- А мы считали, что чехословаки уже на подступах к Черепанову…
- Нет, чехословаки находятся пока за Евсиным, - пояснил командующий. - Дней пять уже стоим и ждем…
- Стоим и в ус не дуем, - едко заметил высокий, крест-накрест перетянутый ремнями человек. И подал Степану руку, представился: - Долгих Иван. Командир сводного барнаульского отряда.
- И никаких действий за пять дней? - не мог скрыть удивления Огородников.
- Если не считать сторожевого охранения, - ответил Долгих. Командующий недовольно покосился на него, лениво повернув голову, и слегка покраснел:
- Зря вводишь в заблуждение. Люди только что прибыли и мало осведомлены о действительной обстановке…
- А это и есть действительная обстановка.
- Штаб разработал детальный план обороны…
- Почему только обороны?
- А вы собираетесь наступать? - спросил командующий, нахмурился и добавил, как бы оправдывая бестактность своего вопроса: - Нам неизвестны силы противника, - обращался теперь не столько к Долгих, сколько к Огородникову. - Атаковать же вслепую - по меньшей мере неразумно.
- А выжидать? - возразил Долгих. - Сидеть и ждать, когда противник сосредоточится и обрушит все свои силы, какой в этом смысл?
Видимо, разговор на эту тему у них был не первый. Иванов не ответил, круто повернулся и пошел по перрону в сторону вокзала.
- Товарищ командующий! - догнал его и зашагал рядом Огородников. - Какие же будут распоряжения? Что нам делать?
Иван как будто не слышал вопроса, шел молча, не глядя на Огородникова. Степан переспросил.
- Разгружайтесь пока, - сказал наконец Иванов. - Задание получите. - И, чуть помедлив, добавил с легкой и сумрачной насмешкой: - Не спешите, успеете еще навоеваться…
Ответ командующего поразил Огородникова. Он остановился, растерянно глядя ему в спину, и не заметил подошедшего Долгих. Тот положил руку на его плечо, Огородников обернулся.
- Ну, - спросил Долгих, - какую картину он тебе нарисовал?
- Безрадостную, - ответил Огородников, поражаясь открытой неприязни Долгих к командующему. - Скажи, он что… случайный здесь человек, Иванов? Как же он здесь оказался? Кто он, откуда?…
Долгих пожал плечами.
- Бывший капитан инженерной службы. Говорят, хорошо строил когда-то мосты…
- Вот и строил бы мосты!
Долгих улыбнулся, тронув Степана за локоть. И они пошли по шаткому дощатому перрону, сквозь который там и сям пробивалась пыльно-зеленая жесткая трава.
- Покажи мне свои пушки, - попросил Долгих. - Это правда, что они еще при Петре Великом состояли на вооружении? Ну, и как они стреляют, петровские мортиры?
- Не знаю, - ответил Огородников. - Стрелять пока не приходилось.
***
Утром из Евсино донесли: несколько составов противника приближаются к станции. Что за составы, сколько? Штаб снова заседал, разрабатывал планы. А у Долгих возник свой план. Взяв несколько бойцов, он сел в паровоз и налегке, отцепив вагоны, помчался в Евсино, чтобы самолично разведать обстановку.
Доехали минут за пятнадцать. И вот он фронт - как на ладони. Местность за станцией ровная, поросшая лишь мелким и низким кустарником, и полотно железной дороги просматривается до самого горизонта. Далеко на этом открытом и ровном поле виднелись паровозные дымки. Долгих насчитал их пять, таких дымков - пять неприятельских поездов, растянувшись по всей видимой равнине, двигались на Евсино. А это значит, что при благоприятно сложившейся для них обстановке не далее как к вечеру, а то и раньше могут выйти они и на Черепаново… Теперь промедление могло стоить жизни. Долгих приказал машинисту возвращаться - и они, наддав пару, помчались обратно.
Тем временем отряд Огородникова и приданная ему "артиллерия" Чередниченко, получив задание прикрывать левый фланг между Евсино и Черепаново, вышли на исходный рубеж. Пушки установили на невысоком бугре - позади березовой перелесок, дальше поле, поросшее кустарником, а впереди железнодорожное полотно, по прямой до него не больше сорока саженей…
Взошло солнце. И поляна вспыхнула и занялась белым пламенем. Цвела ромашка. И так ее было много вокруг, так буйно и чисто она цвела, на этом бугре - некуда ногой ступить. Чередниченко, увидев, как лошади топчут и с хрустом ломают копытами цветы, несколько даже растерялся.
- Ты погляди! - сказал он шедшему рядом Огородникову. - Сколько цветов… Может, сменить позицию? Жалко топтать.
Огородников посмотрел на него и ничего не сказал Подошел к пушкам. Две из них были установлены рядом, третья чуть поодаль. Огородников придирчиво их осматривал, время от бремени поворачиваясь к Чередниченко:
- Не шибко высоко забрались?
- Нет, в самый раз. Траектория с этой точки отличная, - пояснил Чередниченко. - Кроме того… видишь поворот? Поезд непременно здесь притормозит, замедлит ход - вот тут мы его и угостим. Жахнем, как вон говорит товарищ Романюта, по кумполу. Все рассчитано.
- Ясно, - кивнул Огородников, направляясь к третьей пушке, сделанной рабочими механических мастерских и удивляясь несуразному ее виду: ствол пушки, установленный на колеса от жнейки, был слегка изогнут и смотрел куда-то в сторону и чуть вверх. - А это что за кичига? - спросил. - По кому вы из нее собираетесь палить?
- По аэропланам, товарищ командир, - весело ответил невысокий, коренастый боец, выглядевший рядом с этой пушкой не менее живописно: на нем была солдатская гимнастерка и синие плисовые шаровары, заправленные в сапоги. Огородников улыбнулся, узнав Тихона Мурзина, двоюродного брата Вари Лубянкиной.
- Ясно, - кивнул он и построжел. - Ну что ж, товарищи, шутка дело хорошее, только сегодня ждут нас дела не шуточные. Так что будьте готовы. - И, увидев Романюту, подбадривающе спросил: - Ну как, товарищи артиллеристы, жахнем по кумполу?
- Жахнем, как пить дать! - сказал Романюта.
Подул слабый ветерок, и поляна колыхнулась, белые волны пошли по ней из конца в конец. Сухо и жестко зашумела трава.
Романюта сорвал ромашку и ловко, двумя пальцами стал отделять белые продолговатые лепестки, приговаривая:
- Любит - не любит… к сердцу прижмет, любит - не любит… к черту пошлет! - Бойцы собрались вокруг него, сдержанно посмеиваясь, ждали, чем кончится этот наговор. - Любит! - объявил Романюта, оборвав последний лепесток.
- А ты, товарищ комвзвода, насчет чехов погадай, - попросили его. - Побьем мы их или не побьем?
- Насчет этого я и гадать не собираюсь, - сказал Романюта. - Побьем непременно. Не сегодня, так завтра. Иначе и не может быть. Все, товарищи. По местам!
Ветер то стихал, то снова подхватывался, и густой, неровный шум наполнял воздух. Со стороны Евсино доносилась перестрелка. Там, должно быть, вступили в бой сторожевые охранения. Алтайский фронт - одно лишь название - разворачивался медленно да и силами располагал он весьма незначительными. "Так что надеяться на поддержку сегодня не приходится", - думал Огородников.
Ждали противника с утра. Но он и к обеду не подошел, и к паужину не появился. И Огородников сильно обеспокоился, опасаясь наступления темноты, которая усложнит дело и не позволит вести прицельной стрельбы. Тогда противник может проскочить в Черепаново беспрепятственно, не понеся никакого урона, а это в планы обороняющихся не входило.
Опять подул ветер, зашумела трава по косогору. Но шум доносился теперь и со стороны Евсино, размеренно-ровный, все более слышный и нарастающий.
- Ну, братцы, кажись, идут! - Романюта поправил фуражку, шагнул к орудию. Артиллеристы заняли свои места - наводчики, запальщики, подносчики "снарядов"…
А шум все нарастал, приближаясь, и вот бронепоезд появился, наконец, из-за поворота. Пуская тугие сизые клубы пара, он сбавил ход. И в первый миг показался каким-то неуклюжим. "Под стать нашим пушкам", - подумал Романюта.
Бронепоезд, пыхтя и погромыхивая, медленно распрямлялся, подставляя бок, и весь теперь был как на ладони - со всеми своими башнями, бронеплощадками, боевой рубкой, расположенной между кабиной и трубой паровика… И эта труба особенно была заметной.
- То-овсь! - протяжным и низким голосом скомандовал Чередниченко, не спуская глаз с дымившей трубы и хорошо теперь видя, что паровоз движется не обычно, как это полагается, а толкая впереди себя платформу. - Вот сволочи, зад подставляют! - выругался Чередниченко.
- Ничего, достанем и до переда, - пообещал Романюта, и нетерпение отразилось на его лице. - Запалы!..
- Спокойно, - сказал Чередниченко, глаза его сузились, лицо побледнело и капельки пота выступили на лбу. - Спокойно. Пусть подойдут поближе. Броню его вряд ли пробьют наши "снаряды", и вот трубу… Романюта. видишь трубу?