Кирилл строго-настрого запретил мне подниматься и снова куда-то ушел. Вернулся он минут через двадцать, неся в одной руке дымящийся котелок, а в другой - аккуратные пакетики.
- Это горячая картошка в мундире, - объяснил он. - Будем делать ингаляцию. А тут вот сода и соль - будем полоскать горло.
С детства я не любила, чтобы в дни болезни ко мне проявляли слишком большое внимание. Мама всегда шумно и нервно хлопотала у моей постели, без конца напоминая о лекарствах, тысячу раз спрашивая, не стало ли мне хуже, и во всем видя признаки грозно надвигающихся осложнений. Кирилл же проявлял свои заботы спокойно, уверенно и даже весело. Но все равно не хотелось, чтобы он видел мои воспаленные глаза, распухший нос и лихорадку на верхней губе. Мне очень хотелось в одиночку справляться с гриппом и температурой.
- Не надо, Кирилл… Отдохните, - просила я.
Но он не слышал моих просьб. И эта его бесцеремонность начинала раздражать меня. Я должна была испытывать чувство благодарности, а на самом деле злилась из-за невозможности хоть на время скрыться от его глаз и забот.
Последней большой остановкой была Тула. За окном летела на землю еле заметная дождевая пыль. Дождь был редким, мелким, но безнадежно долгим и нудным. Как только лязг сцеплений и буферов возвестил об остановке, Кирилл сразу направился к двери.
- Сбегаю за жаропонижающим. Дома я лечил бы вас нашими заполярными средствами: навсегда избавились бы от простуд! А здесь, что делать, обратимся к старику аспирину или к вашему излюбленному норсульфазолу. Нельзя же с такой температурой выходить в Москве из вагона! Надо сбить градусы.
Я была рада тому, что он хотя бы на двадцать минут исчезнет из вагона: мне нужно было встать, причесаться, умыться. Присутствие артиста и Бирюкова почему-то меня не смущало. Я попросила Кирилла заодно уж дать срочную телеграмму маме, чтобы она принесла на вокзал теплые вещи.
В окно я видела, как он без шапки, в своем тренировочном спортивном костюме легко перепрыгивал через лужки. "Обо всех ли он заботится так же, как обо мне?" - подумала я. Мне вдруг захотелось поверить, что ради другой женщины он не стал бы выпрашивать у повара в вагоне-ресторане котелок с картошкой или, по крайней мере, не забыл бы надеть кепку, выскакивая на станцию под дождем.
В дверях, под прикрытием своего платка, появился Вадим Померанцев.
- Наш "брат милосердия" умчался… В Тулу без своего самовара?
Сам покраснев от этой остроты, Померанцев с наигранным интересом осведомился:
- Ну, а здоровье-то как? Легче не стало? Все-таки ведь были брошены все новейшие средства исцеления, включая "картофельную ингаляцию".
Прошло еще несколько минут… И где-то совсем близко простуженным голосом, в тон погоде, прокричал тепловоз. Я так стремительно приподнялась на локте, что даже Вадим Померанцев поспешил успокоить меня:
- Это не мы…
Но в то же мгновение, желая возразить ему, негромко звякнули сцепления, и вокзал медленно поплыл назад, к хвосту нашего поезда. Я прильнула к окну… Я видела, как пассажиры, в одной руке зажав пирожки или бутылки с минеральной водой, другой хватались за поручни и на ходу вскакивали в вагоны. Но Кирилла среди них не было.
"Может быть, успел в другой вагон?" - с надеждой думала я. Но прошло минут двадцать, а Кирилл не появлялся.
Поезд набрал скорость, давно миновал привокзальные стрелки.
И вдруг мне стало не хватать его присутствия, его забот, от которых я еще недавно мечтала скрыться. Нет, он не мог отстать, он должен был услышать гудок и догнать поезд: ведь он спортсмен, такой сильный и ловкий!.. И ладно уж: пусть он видит мою лихорадку на верхней губе, пусть заставляет меня, с головой накрывшись одеялом, дышать парами горячей картошки… Я все думала, что вот сейчас, как это бывает в кино, появится весь промокший, но счастливо улыбающийся Кирилл и скажет: "Я вскочил на подножку последнего вагона!" Но он не вскочил… Он остался под осенним дождем без шапки, в лыжных брюках, в спортивной куртке и тапочках.
По вагону немедленно разнесся слух, что в Туле отстал от поезда артист Померанцев. Пассажирки то и дело всовывались к нам в купе:
- Ах, вы здесь? Как хорошо!
- А мы с подругой думали, не остановить ли поезд стоп-краном?
Бирюков неожиданно вспылил:
- Да, он жив, здоров и не кашляет! А Кирилл остался под дождем. Вот в чем задача!..
Он свесил ноги вниз с моей бывшей полки, потом тяжело, всем телом, повис в воздухе, неловко ища точку опоры. Вадим Померанцев с виноватой поспешностью подставил ему под ноги лесенку.
Приплелся высокосознательный проводник с завязанным горлом, которого Кирилл уложил в постель.
- Остался, значит, этот… оголтелый? Так я и знал: нельзя было мне с поста уходить! Приеду в Москву - рапорт напишу: стоянку-то сократили из-за опоздания, а по радио ничего не объявили. Заснула небось эта девица, которая объявляет… Она заснула, а он теперь под дождем бегает, несчастный… Обязательно напишу рапорт!
У дверей он задержался:
- А вещи-то его где?
- Здесь его вещи. Здесь! - вперегонки бросились к чемоданчику Кирилла Бирюков и Померанцев.
- Надо будет сдать в багажное отделение, - сказал проводник, вздыхая и горестно покачивая головой: как же это я допустил?!
- Нет уж, простите, вы заразили полвагона своими вирусами, и выходит, что Кирилл из-за вас от поезда отстал. Так что не вмешивайтесь! - внезапно и несправедливо, как мне показалось, набросился на проводника раздосадованный Бирюков.
Тот отступил к двери, испуганно поправляя на шее вафельное полотенце.
- Мы с ним, можно сказать, товарищи по работе, и я сам отвезу чемодан. И все остальное… Узнаю, в какой он гостинице остановился. Туда и отвезу! - Бирюков открыл плоский, квадратный чемоданчик. - Вынужденное, так сказать, вторжение, - смущенно объяснил он.
Внутри были чертежи бурильного станка "СБ номер два", папка с белыми тесемками и тщательно отглаженные рубашки Кирилла.
- И как это у их брата холостяка все аккуратно получается, - хрипло подивился Бирюков.
- У кого? - поинтересовалась я.
- У холостяков, говорю…
Я вдруг забыла о своей температуре. И попросила:
- Разрешите мне забрать эти вещи… И отвезти их в гостиницу.
- Еще чего! Больная - и потащите, - махнул рукой Бирюков.
На меня он почему-то не злился, хотя, по справедливости говоря, Кирилл остался в Туле именно из-за меня.
- Разрешите все-таки! - еще раз твердо попросила я и встретилась глазами с Вадимом Померанцевым.
- Конечно… Пусть она отвезет, - неожиданно поддержал меня артист.
- А вы что, тоже его сотрудница будете? - робко стоя у двери, полюбопытствовал проводник.
Бирюков взглянул на меня, помялся немного и через силу, ворчливо подтвердил:
- Все мы тут… товарищи по работе…
- Тогда придется акт составить и расписочку с вас, девушка, взять, - с опаской поглядывая на Бирюкова, сообщил проводник. И скрылся в коридоре.
Еще недавно я не думала о том, встретимся ли мы с Кириллом в Москве. Я знала, что дорожные знакомства, как и курортные, чаще всего обрываются, не имеют продолжений. А теперь я смотрела на этот маленький чемоданчик как на счастливую находку и знала, что не уступлю ее никому.
- Ага! Вот она! - громко провозгласил Бирюков, победно потрясая в воздухе какой-то квитанцией. - Он остановился в гостинице "Турист", за Выставкой. Эх, чудак-человек, не мог уж к нам в отдел обратиться: мы бы его в "Москве" в два счета устроили… Скромность его, чудака, заедает.
Беда, случившаяся с Кириллом, неожиданно как-то сблизила нас троих. И Померанцев и Бирюков, словно по завету Кирилла, стали проявлять обо мне заботу. Вадим спрятал в карман свой пестрый продезинфицированный платок и даже собрался бежать в вагон-ресторан за котелком с горячей картошкой. Но Бирюков рассудительно объяснил ему, что мы скоро приедем, мне придется выйти на улицу, дышать там холодным воздухом и что поэтому ингаляцию делать не стоит.
Вскоре побежали за окнами знакомые дачные поселки и платформы, такие оживленные летом и такие пустынные в позднюю осеннюю пору… А потом я увидела через окно, как на московском перроне Вадим Померанцев нежно расцеловывал свою "неудавшуюся семейную жизнь", а моя мама с лихорадочно ищущим взглядом, какой бывает у всех встречающих, несла на руке свою старую шубу, хотя вполне достаточно было бы принести на вокзал мое собственное демисезонное пальто.
Целый день я звонила в гостиницу "Турист". Телефонистка под номером три, манерно произносившая: "Триетий!", уже стала узнавать меня и раздраженно отвечала:
- Там в номер, наверно, звонки не проходят!
- А вы позвоните подольше, - каждый раз просила я.
- Вы у меня не одна на проводе! - отвечала телефонистка и исчезала из трубки.
Под вечер я позвонила дежурной по этажу.
- Командировочный из семнадцатого номера только что пришел, - сообщила она. - Должно, на спортивных соревнованиях был: в лыжных брюках, а сам весь мокрый…
Потом я услышала голос Кирилла:
- Как там у вас с температурой?
- Хорошо! Тридцать восемь и пять!.. Я привезла ваш чемодан. И костюм тоже! Они вам, наверно, очень нужны? Хотите, мой брат привезет их в гостиницу? Сейчас же привезет!
- Нет, не надо. А ведь если бы я не остался в Туле… и если бы не эти вещи, мы бы с вами, пожалуй… Знаете что?..
Он замолчал на миг. И я напряженно затаилась: неужели он скажет, что нарочно отстал от поезда или что он благодарен девице, забывшей объявить, что стоянка поезда сокращается?! Нет, это было бы слишком похоже на артиста Померанцева. Кирилл же сказал совсем иное: