- Уметь наживать богатство. Ведь оно само по себе в карман не придет, его надобно взять трудом. - Иван Лукич стоял, стройный, с красивыми пшеничными усами. - Рубль, как я понимаю, при коммунизме умрет, но при нынешней нашей жизни без рубля нельзя, и рубль надо суметь и сберечь и приумножить. Правильно я понимаю? И ещё нам нужно наш труд заранее планировать. Без плана нельзя… А разве нынешние наши председатели печалятся о рубле? Хозяйство ведут без плана - куда кривая вытянет. В завтрашний день не заглядывают. Урожаи зерновых низкие. Это же горе, а не урожаи. Животноводство в упадке. Почему бы не завести свиней? Отрасль сильно доходная. И надо вырастить столько кабанов, чтоб их круглый год можно было возить на мясокомбинат. Или взять птицу. Да у нынешних хозяев даже кур нету. Почему бы не расплодить уток? Воды у нас зараз много, добрая половина Кубани к нам устремилась. Да и не тысячу уточек пустить на воду, а тысяч сто - вот это доход! В птице хранятся колхозные рублики, и их надо суметь взять. Или завести фермы молочного скота. Только не такие, какие есть на хуторах, двадцать коровенок, да и те не породистые - истинно козы! Нужны настоящие фабрики молока, голов этак на триста, да чтобы коровы были молочные. Это тоже рубли, и какие! А огороды в пойме Егорлыка? А бахчи? Капуста, помидоры, картошка, лук, чеснок, и все это можно продать в городе… А кукуруза? Почему мы о ней забыли? Это корма, и какие! ещё посадить тыкву, свеклу, и будет молоко и мясо… Особо скажу о людях - без них не разбогатеть. Не мы, руководители, увеличиваем богатство, а колхозники. Но чтобы они трудились с охотой, их надо заинтересовать… Чем? Оплатой труда. Сделал, постарался - получай. Как я понимаю, Степан, на одном энтузиазме далеко не ускачешь, людям надо дать заработать… Ты чего усмехаешься? Может, я, Степан, насчет рубля что не так сказал? Или насчет заработка неправильно мыслю?
- Говорил ты хорошо… Запальчиво, даже зло, и это мне понравилось. Таким я тебя и на фронте не видел. - Скуратов подошел к окну и долго смотрел на залитую дождем улицу. - И насчет рубля и оплаты за труд - правильно… За труд надо платить, и платить щедро… Вот и я того мнения, что пора нам браться за ум и начинать по-настоящему богатеть. И чтобы люди знали, что они делают и что получат за свой труд. И лучше всего подходят для этого крупные хозяйства, те самые мощные моторы, о которых ты говорил. Но для большого хозяйства нужен и большой руководитель. Согласен, Иван? Вот я слушал тебя и думал. О тебе, Иван, думал. Мы с тобой почти всю войну рядом прошли, не такое пережили. Вот и говорю тебе: ну, Иван Лукич, засучивай рукава и берись за дело. Планируй труд и рубль, заинтересуй людей, заводи свиней, уток, коров…
- Мне браться? - Иван Лукич развел руками. - Степан, так ведь я же беспартийный… Разве ты забыл?
- Знаю… Но мне также известно, что в войну ты был гвардейцем, воевал исправно, а в мирные годы не сидел сложа руки, и что меня, Иван, особенно радует, и это я тебе скажу: душой ты за жизнь болеешь. - Подошел к Ивану Лукичу, улыбнулся. - То, что ты беспартийный, беда небольшая. Мы, райком, поддержим, поможем. Попробуй управлять не машинами, а людьми. Дело это, сказать по правде, нелегкое, и не каждому оно дается. Ну, что?
- Ежели нужно… Ежели по-фронтовому… Давай, Степан Петрович, попробую.
"Давай попробую…" Как вырвались эти слова, Иван Лукич не помнил. Но отступать было поздно, да и не в привычке Ивана Лукича Книги пятиться назад.
- Только ежели и у меня, ничего, не получится, - сказал он, волнуясь, - так ты меня сразу снимай - и взашей, без всяких разговоров…
- Об этом не проси, это делается без просьбы. - Скуратов уселся на свое место, и снова лицо его. стало суровым. - Только вот что, гвардеец, хочу по-дружески предупредить… Эти свои гулянки с гармошкой, выпивки и всякие вольности насчет женского пола прекрати и навсегда выбрось из головы.
- И до тебя дошла та молва?
- Долетела… По особым проводам.
- Честно тебе, Степан, скажу: есть у меня этот грех. Сказать, и не грех, а грешок небольшой, а все ж таки имеется. - Иван Лукич отвернулся, комкал в кулаке усы. - Такая вольность получается более всего из жалости к женскому полу. После войны вдовушек у нас много, осиротели они, бедняжки, без мужей… А бывает и так, что не могу утерпеть. Жизнь у меня, сам знаешь, степовая, сильно однообразная, как вот нынешний денек. Ну, бывает, развеселишься и какую красотку приласкаешь… так, шутейно…
- И шутейно и по-всякому, друг, нельзя, - строго сказал Скуратов. - Райком доверяет тебе большое дело, и для людей ты должен служить во всем примером. Сын Иван ещё не вернулся?
- Строителем мой Иван заделался.
- Тебе пишет?
- Матери пишет, а мне даже поклона не передает. Он же из тех, из гордецов.
- Нехорошо ты тогда с ним поступил. Не по-отцовски!
- Я и сам знаю… За локоть себя не укусишь. Скуратов встал, подошел к Ивану Лукичу, сказал:
- Ну что, Иван, начнем богатеть?
- С твоей подмогой, Степан.
- Говоришь, нужен мотор помощнее, и тогда гусеницы пойдут?
- Непременно. - Иван Лукич просяще посмотрел на Скуратова. - Только бы кредиту надо получить, Степан Петрович. Для разбега.
- А без кредита, без разбега те гусеницы не пойдут?
- Пойдут, но со скрипом. Трудно без кредита. Хоть бы миллион на первый случай, чтобы развернуться… А то что получится? Колхозишки в долгах, как в паутине. Мы же и долги объединим. Это такая гиря повиснет на ногах!
- Ну, друг, вот ты куда! - Скуратов обнял широкие книгинские плечи. - С кредитом, Иван Лукич, и дурак развернется. Ты начни дело без копейки, и разбогатей - вот тогда ты будешь героем, и люди тогда станут тебя и почитать и благодарить. Вот как, Иван Лукич…
- Трудновато без кредита, - задумчиво сказал Иван Лукич. - Но надо постараться. Есть у меня думка, как можно выкарабкаться из бедности, но для этого потребуется года два-три.
- А ты ещё подумай, ещё пораскинь умом да с колхозниками посоветуйся. - Возле дверей пожал руку вдруг загрустившему Ивану Лукичу. - Завтра приеду в Журавли. Соберем коммунистов, потолкуем. Начнем с журавлинцев, а тогда можно будет поехать по хуторам…
IX
Оглянись, осмотрись, Иван Лукич Книга! Как же, оказывается, быстро прошли годы! И разве они прошли?.. Пролетели и прошумели, точно птицы… Кажется, все эти годы ты среди других председателей ничем не выделялся. И делал все то же, что делали они, - спал мало, ел на бегу, часто дневал и ночевал то на хуторе, то в поле, то на ферме. Как все, заметно похудел и почернел. И в соседних селах думали: ну вот, прибавился ещё один председатель, каких уже много. Думали и о том, что и у Ивана Лукича ничего хорошего на журавлинской земле не получится. Правда, замечали у нового председателя армейскую аккуратность и подтянутость, горячность характера и заметно почерневшие, усы.
Однако уже в первые годы можно было заметить не только внешнее отличие Ивана Лукича от других председателей, а и нечто такое, чего у иных руководителей не было. Например, не так, как все, Иван Лукич разговаривал с колхозниками - и в своем кабинете и на поле; не так, как все, проводил совещание бригадиров, звеньевых. Соберет людей в правлении и скажет:
- Ну, друзья, давайте решать вместе! Колхозное дело требует коллективного ума…
Любил Иван Лукич повторять: "Не я в "Гвардейце" хозяин, а вы, и что вы скажете, то и будет сделано".
Сперва колхозники усмехались, отмалчивались.
- Чего молчите?
- Как-то непривычно… Раньше у нас не спрашивали, нашим мнением не интересовались.
- То, что было раньше, забудем, - говорил Иван Лукич. - Без вашей подсказки отказываюсь председательствовать.
К столу подошел Антон Игнатов из Птичьего и сказал:
- Иван Лукич, то, что ты собираешься вершить дело гуртом, мы одобряем… Но ты хоть дай нам запевку, хоть спроси, на какие советы у тебя имеется нуждишка. К примеру, чего бы ты хотел услышать от народа?
- Ох, много, много хотелось бы услышать, - ответил Иван Лукич. - И первое - подскажите, где те пути, которые ведут колхоз к богатству? Не можем же мы жить так, как жили те хуторские колхозники.
- Дорога, Иван Лукич, она издавна известна - урожаи, - сказал бритоголовый мужчина - бугаятник с фермы. - Надо урожаи поднимать, и с дороги этой сворачивать нельзя.
- Ещё, - просил Иван Лукич, что-то помечая в блокноте.
- Кавуны! - послышался звонкий женский голос. - Кавуны, Иван Лукич, дадут гроши, и это будет подпорка для начала… Давайте разведем бахчи, дело это стоящее.
- Бахчи - хорошо, - сказал Иван Лукич. - О бахчах я и сам думал… ещё?
- Попытать бы счастья на птице! - Это ты о чем, Егор?
- Завести уточек… Водичка у нас, слава богу, есть… Так что прямой расчет обзавестись утями.
- Запишем и уток, - согласился Иван Лукич. - Наляжем, как говорится, на крыло! Какие ещё есть мысли?
- Приглядись, Иван Лукич, к пойме Егорлыка… Это же какая земля, и лежит она без дела.
- Верно! - послышался голос одобрения. - Огороды - это поважнее бахчи!
В первый же год были засеяны бахчи. Иван Лукич достал скороспелые сорта арбузов, так называемые "Пятигорские хутора". Урожай был так велик, что без привычки трудно было сбыть продукцию. Арбузы-скороспелки, со сладкой, сахаристой мякотью, вагонами и на автомашинах отвозили и в Ростов, и в Армавир, и в Сочи, и в Кисловодск… Осенью похудевший Иван Лукич зашел в бухгалтерию и спросил:
- Ну, какой итог? Сколько положили в банк "арбузных денег"?
- Почти полмиллиона, - гордо отвечал бухгалтер.