Говорил бугаятник Андрей Игнатюк, мужчина плечистый, обросший курчавой черной бородой.
- Все колхозы сгуртовать до кучи, - начал он глухим голосом, - дело, Иван Лукич, нетрудное. Приедет уполномоченный из района, соберет собрание и скажет: "Сносите лохмоты", - и все! Было время, с единоличной жизнью расстались, и ничего, не жалеем. Так что колхозы наши слить в один вполне можно, и это выход из бедности, как я сужу, дюже правильный. Мы и сами поглядывали на свою куцую артельку с недоверием. Какая-то она сильно прибедненная. Хоть она и зовется "Вперед, к коммунизму", а только движения в ту сторону у нее никакого нету. Так, не артель, а одно горе… Но вот в чем главный вопрос, Иван Лукич: кому доверить то хозяйство? Где взять человека, какой бы повел нас к лучшей жизни? Малым хозяйством ума нету править, а что будет с большим?
- Руководителя из района пришлют. - А ежели не пришлют? Тогда как?
Вот ты, Иван Лукич, запрягайся в ту телегу, а?
- А пахать кто будет?
- А пахаря подыщем…
В "Великом переломе" на хуторе Куркуль, не спросясь у председателя, подслеповатого Василия Корнейца, Иван Книга открыл сход. Людей собралось столько, что все они не могли поместиться в небольшом помещё нии правления. Выступали многие, и все, точно сговорившись, требовали объединить семь артелей в одну. Слух об этом сходе дошел не только до всех хуторов, но и до района. А на второй день пять председателей, как по вызову, приехали в райком. Их принял Скуратов.
- Ну, чего явились? - резко спросил он. - Иван Книга нарушил спокойную жизнь? Так, что ли?
- Так, так, Степан Петрович!
- Огради от беззакония!
- Получается, что не мы в своих колхозах хозяева, а Иван Книга.
- Его дело землю пахать, а он митинги устраивает!
- Все ему жизнь наша не нравится… Критикует!
- Значит, критикует? - с улыбкой спросил Скуратов. - К критике надо прислушиваться… Вот я хочу вас спросить: вы, хозяева колхозов, как думаете дальше жить? Как думаете от бедности избавляться?
- Мы не за этим приехали, Степан Петрович, - сказал Шустов. - Мы с жалобой на незаконные действия Ивана Книги. Он против нас людей настраивает. Обещает им райскую жизнь! На куркульском хуторе так и сказал: "Нет у вас, говорит, личной заинтересованности, вот вы и руки опустили…"
- А что? - перебил Скуратов. - Правильно сказал Иван Книга. Людей надо заинтересовать. И не словами, а хорошим заработком. А у вас, председателей, к вашему стыду, годами люди за свой труд почти ничего не получали… Разве это не правда? Молчите? - Скуратов поднялся, вышел из-за стола. - Вот что я вам скажу… Поезжайте домой и подумайте, как будем жить дальше. По-моему, самое главное в настоящее время - объединить мелкие хуторские колхозы, и тут нам придется поддержать Ивана Книгу… И не Иван Книга этого желает, а жизнь от нас требует…
На другой день посыльный из журавлинского Совета отыскал Ивана Лукича на хуторе Птичьем и сказал:
- Ну, Иван Лукич, натворил ты делов! - Что там случилось?
- Тебя товарищ Скуратов разыскивает. Сам звонил и срочно к себе требует… Так что собирайся.
- Так, так… Значит, вызывает… А не сказал, зачем я ему понадобился?
- И самому не трудно догадаться. Холку тебе намыливать будет, чтоб людей не баламутил.
- Вызывает, - сказал Иван Лукич, направляясь к мотоциклу. - Интересно…
В Птичьем вышел из строя трактор. Иван Лукич поручил ремонт Илюшке Казанкову, а сам на мотоцикле по размокшей грязной дороге поехал в Журавли. Дома переоделся, побрился, наскоро перекусил. Василиса, убирая со стола, спросила:
- Куда это ты так подбодряешься?
- На свадьбу! - Иван Лукич рассмеялся. - Что-то срочно я понадобился Скуратову… Неужели будет взбучка?
- А от Ивана письмо пришло, - повеселев, сказала Василиса. - Сегодня почтальон принес.
- Ну, что он? Где?
- На стройке. Город воздвигает… - Город? Строителем заделался? Он ещё в школе стремился в архитекторы… Поклон мне переказывал?
- Нету тебе, Лукич, поклона.
- Зло таит? Гордец!.. Будешь ему писать, скажи от меня, чтобы возвращался. Нечего ему блуждать по свету.
- Не вернется он, Лукич.
- Ты почем знаешь?
- Сам пишет. Говорит, что так решил. А раз он решил…
- Решил? Характер, Васюта… Ну, я поеду.
VIII
Стояла поздняя дождливая осень. С востока, не переставая, неделю кряду дул ветер, и мохнатые, рваные тучи нескончаемо тянулись и тянулись на запад. Там они вставали темно-синим заслоном, а небо было хмурое, низкое. Блекло-серые, мокрые стлались поля. Отчетливо, свежо рисовался лоскут пахоты, а над ним пролетала стая грачей, и были они мокрые и такие же черные, как и пахота. Моросило. Холодно стекленела вода в колеях. Мотоцикл, на котором горбился Иван Лукич, то разрезал калюжины, то скользил и катился рывками. Часто ездоку приходилось ногами опираться о скользкую, укрытую лужами дорогу и помогать колесам.
Особенно трудно было двигаться в том месте, где дорога поднималась на бугор. И когда внизу, в сизой пелене дыма, показалась Грушовка, большое районное село, Иван Лукич свернул на обочину и покатил по росистой и чистенькой толоке.
У подъезда двухэтажного дома поставил забрызганный водой и грязью мотоцикл. Машина была горячая, от нее валил пар, как от резвой верховой лошади после скачек. О железную скобу у входа Иван почистил сапоги, расстегнул куцый, подбитый заячьим мехом, забрызганный сзади пиджак, смахнул ладонью горячий пот со лба. По сырой, сильно загрязненной лестнице поднялся на второй этаж и тут же, в коридоре, встретил Скуратова.
- По твоему вызову явился, Степан!
- Без вызова не мог заглянуть?
- Собирался было приехать и без вызова, но не успел.
- Плохо собирался. - Скуратов открыл дверь. - Ну, заходи, вояка! Садись… Вот сюда, поближе к столу. - Угостил Ивана Лукича папиросой. - Ну, что ты там натворил?
- Ничего такого. - Пот обливал багровое лицо Ивана Лукича. - Я не знаю, что тебе наговорили.
- Кто тебе, гвардеец, позволил самочинно объединять колхозы, да ещё и митинги проводить? - сердито спросил Скуратов. - Кому нужна эта твоя кустарщина? Мог бы приехать посоветоваться. Бригадир ты хороший, это всем известно, но зачем же самочинствовать?
Иван Лукич курил и смотрел в окно, на темную от сырости крышу магазина, на залитую водой улицу. Он знал, по какому делу пригласили его в райком, и готовился к этой встрече. Но теперь, когда он слушал упреки Скуратова, в голове его вдруг не осталось и следа от тех мыслей, которые все эти дни жили в нем. Пропали и те заранее обдуманные и приготовленные слова, которые он дорогой повторял много раз, готовясь к разговору со Скуратовым. Тогда ему казалось, что вот он подойдет и запросто, как другу, скажет, что журавлинские колхозы-малютки, земли которых он много лет обрабатывал, надо объединить. Мысленно он не раз повторял слова о том, что все семь колхозов "не хозяйства, а горе горючее"; "немощные они, на ноги не могут встать… А почему не могут? Силенки маловато". Теперь эти заранее обдуманные слова куда-то исчезли. Иван Лукич курил, думал, и на лбу его, покрытом испариной, легли морщины.
- Можно мне пример привести? - Иван Лукич ладонью вытер мокрый лоб. - Только один…
Скуратов кивнул головой, что-то записывая на листе бумаги.
- Допустим, на гусеничную машину какой-то дурак так, ради смеха, приспособил малолитражный моторчик. Что из этой затеи могло получиться? Один смех и грех… Посуди сам, Степан, моторчик тот заработает, шум и гарь от него пойдет, потому как есть же в нем сгорание, а только гусеницы с места не сдвинутся. Почему? Утверждаю, как механизатор: не та мощность! Вот этой-то мощности и не хватает нашим колхозишкам. Сколько годов не тянут и не везут. А ежели мы их малые силенки соединим да соберем в один кулак, то и получится как раз такая сила, какая требуется, и гусеницы пойдут… Выход один: надо менять мотор! Или, к примеру, возьми малые реки. Ежели соединить их в одну, - это же море! Сразу вода выйдет из берегов…
- А скажи, Иван, - заговорил Скуратов, с улыбкой глядя на друга, - не может у нас так получиться, что и мотор заменим и речки соединим, а бедность как была, так и останется?
- Вполне может быть.
- Так что же нужно?