Игарка тоже поглядывал на радужные и думал: "А за мукой-то придется идти в Туруханск. Дней двадцать проходишь".
Сень многозначительно поднял палец и начал рассказывать. Яртагин и Нельма затаили дыхание.
- Ландур звал меня на пароход, хлопал по плечу: "Скажи Игарке, не сердился бы, скажи, получилась ошибка". И меня рассчитал хорошо, дал немножко денег, говорил - в Туруханске оставит муки, пять мешков Игару Иванычу, пять мешков мне.
- С чего Ландур стал такой добрый? - спросил Яртагин.
- Трусит.
- Эге! - Яртагин воинственно тряхнул головой.
Весь ноябрь шли рыбаки, кинутые Ландуром под Туруханском и дальше, вплоть до Подкаменной Тунгуски.
У Игарки каждый день были новые гости, очаг не потухал, в котле над очагом, не переставая, бурлила уха. Каждый день говорилось одно и то же: купцы обсчитывают, обвешивают, завели какие-то книжки - если на весах рыбы пуд, то в книжке обязательно будет меньше. Злей всех Ландур. Как избыть Ландура?
На другое лето Феоктистов снова приехал звать Игарку в лоцманы.
- Ладно, беру всех, - сказал он.
- Спасибо за высокую честь. Только я определился.
- Кто сманил, Талдыкин?
- Свое дело завожу. - Игарка, смеясь, начал перечислять: - Избенку уже поставил. Размеру шесть аршин на круг, крыша дерновая… А все лучше чужой каюты. Вот рыбачить, промышлять на тебя согласен. Поработал на Талдыкина, сыт. Попробую - может, у тебя лучше.
Феоктистов обрадовался и этому. Вместе с Игаркой перешло к Феоктистову еще десятка два рыбаков и охотников.
Яртагин принес вязанку зеленых кедровых веток.
- Ты, отец, что, поправился? - спросила Нельма. Перед этим Яртагин недели две не выходил на волю.
- Да… - Яртагин встал на колени, одной рукой оперся о пол, другой начал расстилать ветки вдоль стены за очагом.
Догадалась Нельма, что отец готовит себе смертную постель. Уложил Яртагин ветки, накрыл старой оленьей шкурой, из кучи дров выбрал пряменькую палочку, взял у Игарки нож, лег в постель и начал стругать палочку.
Нельма вышла за дверь поплакать, а когда вернулась, никто и не подумал, что она плакала, лицо снова было обычное, внимательное и немножко грустное. И про Яртагина нельзя было подумать, что доживает последние дни: спокойно, заботливо стругал он палочку, будто делал что-то очень нужное для жизни - нарту или детскую колыбельку.
Так и пошло: Яртагин стругал, Нельма хлопотала у котла, вязала сети, Игарка делал разнообразные ловушки и капканы, каждому зверю по его лапе.
Прошло времени с неделю. Яртагин велел Игарке познать Сеня, а пришел Сень - Яртагин отложил нож, палочку и сказал:
- Сень, будешь Нельме отцом! Я устал.
- Буду. - Сень опустил голову.
- Научишь Игарку ловить песцов!
- Научу.
Яртагин велел кликнуть собак, принести капканы, ловушки, сети и сказал, обращаясь к ним:
- Теперь будете служить вот ему, Игару Иванычу. Старайтесь, чтобы я не слышал на вас жалобы!
Велел поставить около двери нарту.
- Ты думаешь, тебя совсем кинули? Думаешь, у нас нет оленей? Напрасно. У нас много оленей. На Пясине, на Хатанге, на Аваме - везде наши олени. Только я остарел - не могу собрать их. Теперь у тебя будет новый хозяин. Он молодой, соберет. А ты подожди, не обижайся!
Лодка была далеко, у реки под обрывом, и Яртагин поговорил с ней заочно:
- Служи Игару Иванычу и в тишь, и в грозу, и по воде, и против воды, слушайся и правого весла и левого!
Подозвал Яртагин Игарку, протянул ему нож и недоструганную палочку.
- Тебе. Придет горе - возьми! Побежит стружка, за стружкой побежит дума. Дума прогонит горе.
Взял за руку Нельму.
- Прощай! Иду к мамке. - Улыбнулся, погладил дочь. - Вас двое, и нас будет двое.
Попросил Нельму повернуть его лицом к стене, согнул правую руку, ладонью прикрыл глаза, поплотнее сжал губы: в этой жизни он сделал все, больше не надо ни видеть, ни говорить.
Тихо, без стонов и жалоб, перешел Яртагин из жизни в смерть.
Нельма поклонилась Игарке и Сеню, сказала:
- Справляйте отца моего Яртагина в последний аргиш!
VI
Вдоль Енисея, по станкам, зимовьям и рыбалкам прошла молва: у Феоктистова затонул пароход. Загоревал весь понизовый люд, какой работал на Феоктистова: "Но миновать идти к Ландуру. У Феоктистова было хуже худого, под Ландуром будет и того хуже…"
В понизовье немало было купцов, в каждом почти станке свой купец, но они работали не от себя: либо от Ландура, либо от Феоктистова. Эти двое были самые сильные, имели собственные пароходы, владели всей рекой от Туруханска до моря: и рыбаками, и охотниками, и купцами помельче. Ходили рассказы, что наверху, в Енисейске и Красноярске, есть купцы посильнее Ландура, но внизу не видывали их.
"Нет, не миновать идти к Ландуру".
Игарка уже не первый день подолгу застаивался на берегу, выглядывал, не мелькнет ли где спаситель - пусть пароходный дымок, пусть парус, пусть сверху, пусть снизу - все равно. Ему было не до выбора. Нельма недавно родила и лежала в постели больная, рядом с нею - крупный, на одиннадцать фунтов мальчишка, новый маленький Яртагин.
Теперь надо бы иметь вдоволь и чаю, и сахару, и рису, и манки, а была только рыба. Пытался Игарка искать яйца по птичьим гнездам, но в гнездах уже копошились птенцы, поехал было в Большому Сеню, а Сень попался навстречу, сам ехал к Игарке просить пригоршню муки.
Молва о разбитом пароходе дошла до Бреховских островов. Ландур поднялся на капитанский мостик, дернул поводок сирены; долго, не понижая голоса, стонал над островами тревожный гудок - сигнал пароходской прислуге, работавшей и надзиравшей на рыбных промыслах, чтобы немедленно поспешала на пароход. Когда обе пароходные команды, верхняя и нижняя, были в сборе, Ландур скомандовал:
- По-о местам… Ходу!
Пароход ринулся навстречу реке, вровень с бортами встали две высокие зеленые волны и проседели пеной. После трех дней ходу остановился пароход против Игаркиной избенки. Ландур сошел на берег.
- Ты, чай, все думаешь напраслину: я и такой, я и сякой. А я вот какой! Узнал, что Феоктистова стукнуло, разом к тебе. Негоже, думаю, погибать человеку.
- Спасибо, - молвил Игарка, а про себя: "Поглядим, сколь заломишь за эту заботу".
Но Ландур на этот раз Игаркин товар оценил полной мерой, своим не дорожился, принял на себя Игаркины долги Феоктистову. От Игарки он проплыл к Большому Сеню, а потом дальше, до Туруханска, - и всюду дивились люди: "Совсем переменился человек: цену дает полную, весы держит правильные. Прямо святым стать хочет?"
В Туруханске Ландур повернул обратно к Бреховским островам. На первой же рыбалке выкинули с парохода длинный буксир, и - что ни рыбалка, чалятся к пароходу лодки. Скоро стало им тесно, тогда выкинули другой буксир, подлиннее. Все, кто работал на Феоктистова, ушли к Бреховским промышлять на Ландура.
Игарка остался дома: Нельма все никак не могла оправиться после родов. Мальчишка сильно измучил ее во время родов, а теперь выпивал и последние силы. Побледнела Нельма, как льдинка, обозначились у нее все косточки, суставы, жилки, вокруг глаз легли черные тучи. Случится выйти на волю за водой, за дровами, а там ветер, - и качнется Нельма, как талинка; наклонится развести очаг - и помутнеет все кругом.
Под порогом, недалеко от ширяевского дома, чинился феоктистовский пароход, разбитый Павлом. Мариша только ночевала в доме, а то все за рекой, в лесу; как утро, берет туес, в него кусок хлеба, щепоть соли, огурец, под мышку шитье, вышиванье и уходит, чтобы не слышать, как ухает под молотами дырявый пароходный трюм, не видеть Павла.
В тот день, ничего еще не зная, по одному крику пароходной сирены, Мариша поняла, что новое горе навалилось на Ширяевых. Как крылатая, мчалась она к порогу, позабыв, что Павел - хапуга, себялюбец, выжил Егора, помнила одно: попал в беду брат, Ширяев… Когда прибежала, пароход стоял уже у берега, на каменистой отмели, сирена молчала, матросы стаскивали в воду лодки, торопились спасать груз, по реке расплывались зеленоватые круги конопляного масла.
Павел сидел на камне, пытался завернуть цигарку, но бумага рвалась под пальцами, махорка сыпалась на колени, липла к мокрому бушлату. Мариша кинулась к Павлу, он отстранил ее плечом.
- Ты чего?!
- Я, - Мариша осеклась, ей показалось, что по толстым красным губам брата пропорхнула довольная ухмылка.
- Ты, ты!.. - И опять та же ухмылка, когда прибежала Степановна, начала голосить и рвать на себе волосы.
На место крушения приезжала следственная комиссия: седоусые лоцманы и капитаны, ученые чиновники. Они осмотрели разбитую посудину, допросили Павла, братьев, старого лоцмана, постояли над порогом, покачали головами, - удивительно, как только управляются Ширяевы с этой дикой силой! - и оправдали Павла. А Мариша все не могла позабыть его ухмылку.
Однажды по вечерней заре Ширяевы заметили знакомый пароход. Удивились, какая нужна выгнала Талдыкина с низов вместо октября в августе?
Ландур сошел на берег, и загадка объяснилась: на севере выдалось на редкость богатое лето, и было немыслимо всю добычу перевезти одним рейсом.
- Значит, того, лето на лето не падает? - спросил старый лоцман.
- Как еще не падает-то, прямо диво. Нынче не то что два, можно три парохода нагрузить.
- Вот оно как… А у нас горе.