Раз он сидел у Гали в комнате. Она искала книжку, которая куда-то запропастилась, потом, отчаявшись найти, позвала младшего брата и учинила допрос. Андрейка нашел книжку на подоконнике, за стопкой тетрадей, и радостно закричал: "Вот она! Какой я примечательный, правда?"
"Тоже примечательный, - подумал Илья о Кобякове, - заметил: хорошенькая, как цветок".
- А у вас тут не очень весело, - после некоторого молчания сказал Кобяков. Живые, острые глаза его сверлили Илью, ощупывали вплоть до складок на одежде.
- Да уж какое веселье, - махнул рукой Генка. - Смотри, надулся и долбит. Будто и нравится.
- Точно, - ответил Илья. - Нравится, потому что нужно за себя, да и за тебя работать.
Генка совсем обрадовался:
- Видал, чему его в школе научили? И нужно, и нравится! - Подумал немного и уже серьезнее спросил: - Тебе в самом деле нравится работать?
- А ты как думал, - усмехнулся Илья.
- У меня знакомый один был, - вмешался Кобяков, лениво попыхивая дымом. - Мамкин - фамилия. Он еще маленький был. Ушел раз к трамвайной остановке и заблудился. Навзрыд ревет. Подошел милиционер, спрашивает: "Что с тобой, мальчик?" - "Заблудился". - "Ну, это легко поправимо. Чей ты?" - "Мамкин". - "Да я знаю, что мамкин. А фамилия твоя как?" - "Мамкин". Милиционер пожал плечами и свел в отделение. Сидел, бедняга, целую ночь, пока родители не отыскали. Но это так, к слову. Когда Мамкин подрос, любил надевать по воскресеньям праздничный пиджак. Наденет - и мысли у него становятся праздничными: не поругается ни с кем, никого не обидит. А вечером повесит пиджак в шкаф - и на целую неделю опять обычный, до следующего воскресенья. Вот как бывает.
- Это ты к чему? - спросил Генка, насторожившись.
- Да так… Погляжу, валом валят на стройку. В институт не прошли, так хоть комсомольскую путевку скорей заиметь - все праздничнее.
- О чем ты? - еще строже спросил Генка.
- А ты не догадался? - язвительно сказал Илья. - Ему хотелось, чтобы выпускники навзрыд ревели, как этот самый заблудившийся Мамкин: "Ах, в институт не прошел, ах, что делать?" Только не охают они, а идут и работают, вот ему и кажется странным. Не верит им, думает - напускное, думает - в праздничные пиджаки оделись, а на самом деле охают и ахают, считают себя разнесчастными людьми.
- Вот как, - задумчиво проговорил Генка. - Мне, правда, тоже не совсем понятно: зачем учиться, когда с ломом? Работать, конечно, нужно, чтобы не стать опять обезьяной. Только учеба эта ни к чему.
- От учения человек становится сознательней - понимать надо, - поспешил сказать Кобяков. - Сознательно усматривает, как получше устроиться, при случае сознательно подставит ножку другому.
- Слушай! - возмутился Генка. - Зачем ты это нам рассказываешь?.. Тебя просят?
- Да я разве рассказываю? Отвечаю на твои мысли, дурень, - сказал Кобяков. - Счастливо оставаться.
И ушел, пружинисто и легко прыгая по взрытой земле.
"Вот так встретились, - подумал Илья. - Странное дело: увидишь человека - одним покажется, поговоришь - совсем другое впечатление".
- Зачем он приходил сюда? - спросил у Генки.
- А кто его знает! Наговорил чуши, противно стало.
Он взял лопату и молча принялся рыть яму. Оба старались не смотреть друг другу в глаза, словно чего стыдились. Потом Генка опять сказал:
- Я его хорошо не знаю. Но всегда так: поговорит, и потом будто ты виноват перед всеми.
- Зачем тогда поддакиваешь ему?
- Я поддакиваю? - удивился Генка. - Откуда ты взял?
- Ладно, - сказал Илья. - Давай поднажмем и - обедать.
Поработали немного, но так, что спины взмокли. Затем Генка выпрямился, вздохнул.
- Он, наверно, страшно умный. Все время говорит не как все.
- Сейчас я тебя обзову болваном, и считай меня умным.
Генка изумленно поднял голову.
- Объясни.
- Посмеиваться над другими - ума много не надо.
- А! Так бы и сказал сразу. А то - "болван". Сам не лучше, - расправил плечи, потянулся и заметил, зевая: - Земличка не дай бог! По-моему, тут дорога.
Илья невольно оглянулся. Низина - конца-краю ей нет, всюду мелкий кустарник и площадки, заваленные кирпичом и лесом. На каждой из них со временем поднимется здание - частичка будущего завода. Ближе к шоссе видны металлические мачты высоковольтной линии. А левее разбросаны небольшие деревеньки - улицы голые, без деревца. Скучные места, хорошо, что строят завод. Площадка, где они роют ямы для арматурной мастерской, на высоком месте и заросла травой. Илья пытается понять, почему Генка решил, что здесь проходит дорога. Никакого следа.
- По-моему, тут дорога, - упрямо повторил Генка.
Глава третья
Прорабская будка - это и столовая, и кладовая, и комната отдыха, где можно почитать и сыграть в домино.
Когда Илья и Генка пришли на обед, возле будки стоял кладовщик Гога Соловьев, а около него переминался с ноги на ногу щуплый рабочий, похожий на подростка. На Гоге был совсем приличный пиджак и темные сатиновые брюки на резинках, на ногах - коричневые туфли с обшарпанными, но тщательно начищенными носами. Лицо у Гоги продолговатое и бледное, а черные волосы - хоть и жидкие, но почти до самых плеч - ни дать, ни взять ученик духовной семинарии. А на рабочем, стоявшем около него, - потрепанная брезентовая куртка с заплатами на локтях и такие же брюки, заправленные в голенища кирзовых сапог. Гога посматривал на него чуть презрительно, скривив тонкие губы. Взгляд щуплого рабочего был заискивающий. Сразу понятно, кто просящий, а кто дающий.
- Здорово, Серега, - сказал Генка рабочему.
- Здравствуй, Гена, - сказал Серега и ласково, даже застенчиво улыбнулся. - Как тебе сегодня работалось?
- Прилично. У меня сегодня хороший помощник. Знакомься, это Илья Коровин. Поступил сюда, потому что в институт не попал.
Серега с любопытством взглянул голубыми кроткими глазами на Илью, который стоял чуть позади и отряхивал от пыли костюм.
- Как жаль, - сказал он. - В свое время я тоже экзамены держал.
- Скажи ты! - удивился Генка. - Где экзамены держал?
- Где? - свирепо передразнил Серега. - Ты думаешь, в наше время школ не было? - Помолчав, добавил с ехидством: - Некоторые думают.
- Ладно, не задирайся, - сказал Генка. - Чего у него выпрашиваешь? - И кивнул на кладовщика, похожего на ученика духовной семинарии.
- Да вот, спецовку. Своя одежонка порвалась. - Серега потряс куртку за полу. - Еще на фабрике дали. Там и валенки давали.
- Даже валенки?
- Толстенные… Кочегарам всегда валенки дают. - Подумал немножко и опять добавил: - Толстенные…
Гога зевнул и лениво пошел в кладовую, через минуту вынес брезентовую куртку и брюки, встряхнул, любовно разгладил складки.
- Теперь до смерти не износишь, - сказал он. - Расписывайся.
Серега порозовел от волнения. Долго прилаживался к ведомости, придирчиво оглядывал карандаш, который подал ему Гога, и неожиданно расписался с такой закорючкой, что Генка ахнул.
- Как министр, - похвалил он.
Но кладовщик взглянул на подпись и поморщился:
- Что за народ! Расписываться как следует не может. Темнота! Пойми теперь, что руку приложил Тепляков.
- В армии писарем был, - смущенно улыбаясь, пояснил Серега. - А после шофером работал и потом на фабрике… кочегаром.
Он отошел в сторону и стал примерять спецовку. Она была слишком велика для него. Но Серега особенно не печалился: из большой маленькая выйдет.
- Спустишься в котлован - девчата в обморок, - одобрительно заметил Генка. - Красивей парня не найти. К тому же, если резинки продеть в рукава и к поясу, - совсем модник, не хуже Гоги.
- Темнота, - презрительно сказал Гога и посмотрел на небо, где плыли белые барашки облаков.
- Когда мне дашь спецовку? - спросил Генка.
- Пока в своем походишь, - ответил Гога, не удостаивая Генку взглядом. - В ведомости тебя нет.
- Вот заноза! Когда же я буду в ведомости?
- Спрашивай Першину. Мне что укажут, то и делаю.
- А по своему разуму что-нибудь делаешь? - осведомился Генка.
Гога сделал вид, что ничего не слышал. Стал запирать кладовую, а ребята пошли обедать.
У входа в столовую сидел на лавочке Виталий Кобяков - мальчик-люкс. Шагах в десяти две девушки в брезентовых спецовках, в рукавицах разгружали машину с арматурой - решетки из проволоки толщиной с палец. Кобяков смотрел на них спокойно и внимательно, как смотрят из окна поезда на телеграфные столбы. Несколько решеток сцепилось, и девушке, которая была у машины, пришлось принять все сразу. Под тяжестью она переступила ногами, на открытой шее напряглись синие жилки. Илья в два прыжка подскочил к ней, стал помогать. Девушка сначала удивленно вскинула на него продолговатые, кофейного цвета глаза и тут же прикрыла их ресницами, пряча улыбку.
- Спасибо, - певуче проговорила она, когда решетки были сброшены на землю, и опять блеснули ее глаза.
Отряхивая от ржавчины руки, Илья повернулся и заметил на Генкином лице глупую ухмылку. А Виталий Кобяков сидел на лавочке и хохотал: желтоватая кожа около глаз собралась в мелкие складки.
- Так завоевывают женские сердца, - сказал он и подмигнул Илье. - Опыт, видать, есть.
Девушки, разгружавшие арматуру, забрались в кузов, и машина тронулась.
- Что же ты с ней не договорился, шляпа, - с сожалением сказал Кобяков и кивнул на девушку в ватнике, посматривавшую на них. - Вечерком она бы тебя отблагодарила.
Илья густо покраснел, но смолчал. А Кобяков опять засмеялся, и опять желтоватая кожа у глаз собралась в мелкие складки.