Отгуляли метели, отыграли трескучие морозы, и зима повернула на весну. Дни стали длиннее, на солнцепеке вытаивали черные завалинки, с крыш зазвенела частая капель, а к вечеру под застрехами намерзали метровые сосульки, похожие на алмазные мечи и клинки.
На ферме начались опоросы свиней. В станках около розовых гороподобных маток захрюкали десятки сосунков-поросят.
- Ну, сынок, быть нашей ферме с богатым приплодом, - радовалась Александра и каждый день сообщала ему о новорожденных.
Гошке даже показалось, что мать в эти дни тоже оттаяла: стала оживленнее, разговорчивее, не давала покоя ни Ульяне, ни Стеше, то и дело посылала их разыскивать по колхозу Кузяева.
- Слушай, братец! Ты кто на ферме? Хозяин или так... сбоку припека? - в сердцах выговаривала она ему, когда Ефим появлялся на ферме. - Смотри, сколько живности прибавилось! Теперь только бы сберечь да вырастить...
Не было покоя в эти дни и Гошке с Никиткой. Они навещали ферму каждый день и записывали в дневник, сколько какая матка принесла детенышей.
Однажды, заглянув в свинарник, мальчишки застали своих матерей около клетки породистой свиньи Булки. Присев на корточки, Александра с Ульяной и Стешей что-то внимательно рассматривали.
Ребята подошли ближе, заглянули через плечи матерей и увидели на рогожной подстилке трех поросят. Они были синие, сморщенные, жалкие и почти не шевелились.
- Что это, мам? - спросил Гошка.
- Только что Булка опоросилась, - объяснила мать. - Пятнадцать штук принесла. А эти трое - последненькие. Не принимает их матка... покусала даже...
Гошка с Никиткой склонились над новорожденными.
- Ну чего вы глазеете? Чего? Не вашего ума здесь дело! - прикрикнула на них Ульяна. - Шли бы по домам...
Подошел Ефим Кузяев, густоусый, плотный мужчина, в брезентовом плаще поверх полушубка, в шапке-ушанке. Носком сапога небрежно пошевелил поросят:
- Дохляки... Не жильцы на белом свете... Этих можно выбраковывать. Да небось еще будут.
- А если обогреть да с соски попоить? - заметила Александра. - Вдруг и отойдут.
- Куда там!.. Одна морока с этими лядащими. Вы тут со здоровым-то приплодом еле управляетесь. Спишем по акту - и вся недолга.
- И что ты, Ефим, делаешь? - не выдержала Александра. - Зачем же добро губить?
Кузяев нахмурился и, покосившись на мальчишек, отвел Александру в сторону.
- Ты, сестрица, не ерунди, - вполголоса обратился он к Александре. - Кормов на весь приплод нам все равно не хватит. Уж лучше слабосильных да хилых сейчас списать, чтобы потом перед районом за каждого поросенка в ответе не быть. Подохли, мол, при рождении - и никто нас ни в чем обвинить не посмеет. Так председатель колхоза распорядился, Калугин...
Пораженная, Александра отступила назад:
- Быть этого не может!
- Неправильно!.. Нельзя так делать! - вспыхнув, подхватила Стеша Можаева, смуглая девушка в кирзовых сапогах и ватнике.
- Начальству, ему виднее, что делать, - вздохнув, сказал Кузяев. - А мы люди маленькие: приказано - исполняй. И ты, сестрица, особенно-то не усердствуй. Дохляков спишут, вам же, свинаркам, легче будет.
- Ни совести у нашего начальства, ни радения. - Александра горестно всплеснула руками. - И куда ж это несет нас?.. Люди обычно урожаям радуются, приплодам, а мы ж себя под корень рубим.
- Ты же знаешь нашего председателя: сказал - и баста! - оправдывался Кузяев.
- Да Калугин хоть бы нас спросил, что с приплодом-то делать! - не могла успокоиться Александра. - Ведь мы же свинарки все-таки... А то бац - и распоряжение!
- Тетя Шура, а вот пойдемте к Калугину... поговорим с ним, - предложила Стеша.
- И впрямь - сходим! - кивнула Александра и, подойдя к бочке с водой, принялась мыть руки.
- Вы что же - мне не доверяете? - настороженно спросил Кузяев.
- И верить не желаю, - отмахнулась Александра. - Нет, я себе не лиходейка, чтобы живых поросят хоронить... И как у Калугина язык повернулся, чтобы такое сказать... - Она вытерла руки и вместе со Стешей пошла к председателю.
- Распустились! Начальства не слушают... Черт те что! - выругался Кузяев и подозвал к себе Гошку с Никиткой.
- Ну вы, народец, на все руки от скуки. Опять вы здесь? Тащите тогда дохляков в овраг и закапывайте...
Мальчишки взглянули на Ульяну. Та еще раз осмотрела поросят, прикрыла их рогожкой и хмуро кивнула ребятам.
- Зря Александра расшумелась... не жильцы они на белом свете. Несите, коли так...
- Не понесу я... - буркнул Гошка, - пока мамка со Стешей из правления не придут...
- И ты самовольничаешь! - озлился Кузяев. - Тогда убирайся с фермы... и чтоб ноги твоей здесь не было.
- Ладно, Степаныч, не расстраивайся. Мой отнесет, - сказала Ульяна и, завернув поросят в рогожку, сунула их в руки Никитке. Потом еще вручила ему заступ.
Сжавшись и стараясь не глядеть на приятеля, Никитка поплелся к оврагу, хотя до смерти боялся дохлых мышей, кошек и птиц.
Но не прошло и минуты, как его догнал Гошка и отобрал у него рогожку с поросятами.
- Сам закопаешь? Да? - обрадовался Ники Гошка молчал.
Он шел и злился. И почему это Кузяев всегда зовет их "народец", помыкает ими и командует, словно они в долгу перед ним? Небось своего Митьку не пошлет закапывать дохлых поросят. Да если бы не мамки, может, они и на ферму никогда бы не заходили.
Дорога начала спускаться в овраг.
Поросята в рогожке еле слышно попискивали. Гошка сунул под рогожку руку и осторожно потрогал поросят. Они были еще тепленькие. Вот один из поросят слабо ухватил Гошкин палец и принялся сосать его.
"А мамка правильно шумела: нельзя их хоронить", - подумал Гошка и остановился.
- Слышь, - позвал он Никитку. - А они еще живые... палец сосут. Попробуй вот...
Никитка не без робости сунул руку под рогожку, и вскоре лицо его расплылось в улыбке.
- И впрямь живые... Наверное, есть хотят. Им бы сейчас молока теплого... Из соски. Помнишь, как мы кроликов отпаивали?
Мальчишки, словно по сговору, посмотрели на овраг, потом на заступ.
- Молоко-то у нас найдется, - задумчиво заметил Гошка. - А вот где соску взять?..
- Поискать надо, - сказал Никитка. - У нас где-то валялась.
- Тогда пошли к нам, - распорядился Гошка.
...Калугина в правлении колхоза Александра и Стеша не нашли. Бухгалтер сказал, что председатель еще позавчера уехал в город и до сих пор не вернулся.
- А что у вас за дело к нему?
- Самое неотложное. - Стеша подошла к столу бухгалтера и спросила, правда ли, что Калугин отдал приказ выбраковывать и списывать со свинофермы всех слабых поросят.
- Приказ не приказ, а разговор у него с Кузяевым был, - объяснил бухгалтер. - Со слабаками лучше не возжаться. Канительное дело. Хватит нам и здоровых поросят.
Словом, он сказал почти то же самое, что и Кузяев. Подавленные Александра и Стеша вышли из правления.
"Значит, Кузяев не с похмелья все это набрехал", - подумала Александра.
- Что ж делать-то будем? - с тревогой обратилась она к Стеше. - Теперь стыда не оберешься. По всей округе разговор пойдет: клинцовские свинарки живых поросят хоронят... - Она зябко поежилась и туже затянула под горлом платок. - Уйду я с этой фермы - и делу конец.
- Что вы, тетя Шура? - испугалась Стеша. - Как можно? Вы же лучшая свинарка у нас...
- "Лучшая, лучшая", а вся работа впустую идет... Словно воду решетом черпаем.
- А драться давайте... воевать! - блестя глазами, сказала Стеша. - Вот возьмем да и напишем письмо. В райком партии пошлем, в газету. Так, мол, и так, Калугин поросят губить заставляет. И все свинарки под письмом подпишутся.
- Наших начальников, похоже, ничем не проймешь, - вздохнула Александра. - Закусили удила и мчат нас под гору...
- Проймем, тетя Шура. Вот увидите, - решительно заявила Стеша. - Мы уже одно письмо в райком отправили. Большое письмо. О всех безобразиях Калугина и его прихлебателей написали... А вот сейчас насчет поросят сообщим...
- Кто это "мы"? - переспросила Александра.
- Колхозники... все, кто работает честно, за колхоз болеет. Вы, тетя Шура, после смерти дяди Григория не показываетесь нигде, кроме фермы, отошли от всего, а люди знаете как против Калугина накалились... - И Стеша принялась уговаривать Александру написать письмо о поросятах. Она разгорячилась, платок сполз с головы.
- Какая я писака, - махнула рукой Александра.
- Письмо-то почти уже готово, - настаивала Стеша. - Вспомните, что вы только что Кузяеву наговорили. Вот и надо записать все это на бумагу да подпись поставить...
Но Александра, подумав, сказала, что письмо письмом, а время не терпит, и приплод на ферме надо спасать немедля. И было бы совсем неплохо, если бы свинарки взяли домой по нескольку списанных поросят и вырастили бы их для колхоза. Сама она завтра же возьмет двух-трех поросят.
Стеша посмотрела на Александру. Вот она какая, тетя Александра! Трудно ей, но она не отступится, не шарахнется в сторону, не будет хныкать и жаловаться. Значит, не зря, она, Стеша, после школы пошла работать к ней на ферму, учиться у нее мастерству и даже назвала ее своей "крестной".
- И я трех возьму, - решила девушка. - А насчет письма, тетя Шура, все же подумайте...
- Да ты застегнись. - Александра показала на распахнутый ватник. - Горяча больно... А на улице еще не весна красна.