- Там как-то получилось, что когда ты его выталкивал, по лестнице поднималась Марья Веденеева, она увидела… Коневский расстроенный пришел. Парнишка-то твой не учится, даже семилетку не кончил… Как это так, Федор Иваныч? Как ты допустил? Как получилось, что, живя в семье, парнишка был предоставлен самому себе, даже кормился отдельно? Ты же человек с положением… Ни-че-го не понимаю!
Уздечкин молчал, собираясь с мыслями. Нападение было слишком неожиданно.
- Теперь он в юнгородок просится и слышать не хочет - вернуться домой. Ты его ожесточил… Он говорит, его все в доме вором считали, а он не был вором.
- Врет! - сказал Уздечкин, ударив по столу кулаком.
- Ну, - сказал Рябухин, - если он был вором, это для тебя не так уж благовидно, Федор Иваныч. А почему он не учится?
Уздечкин не ответил.
- А почему его выделили из семьи в смысле харчей?
- А черт его знает, - сказал Уздечкин растерянно. - Это еще до моего возвращения у них началось… Не знаю я этого ничего…
Рябухин прямо посмотрел ему в лицо:
- Не знаешь? Ты же председатель завкома, большая фигура! Он сегодня у приятелей в юнгородке ночевал, твой парень; приятели и разнесли по цеху. А после работы он к Коневскому пошел, а Коневский ко мне. Я повидал парнишку, просил поменьше языком трепать… Реноме твое берегу! Ты чувствуешь, как это выглядит? У руководящего работника, призванного воспитывать беспартийных рабочих, сын сбежал от дурного обращения…
- Он мне не сын!
- Это все равно, Федор Иваныч, ты сам прекрасно понимаешь, что это все равно. А еще уговариваем людей: берите на воспитание сирот из детского дома. А сами…
Рябухин помолчал.
- Ты вот Листопада обвиняешь. Рассердился на него - сердись. Борешься с ним, - если борьба принципиальная, борись. Во многом он ошибается, верно. Но по человечеству - я ему сто грехов прощу хотя бы за его отношение к молодежи, только за это одно, не говоря о другом!..
"Надо помирить их с Листопадом, - думал он, уходя от Уздечкина, пускай Макаров скажет Листопаду пару веских слов".
К Листопаду позвонил Макаров, секретарь горкома:
- Александр Игнатьевич, не можете ли заехать на минутку, очень нужно.
У Листопада были дела на заводе, но он их отложил и поехал в горком. С Макаровым у него были хорошие отношения. Макаров вмешивался в его дела редко и всегда тактично. Постепенно у Листопада о Макарове выработалось мнение, что это человек умный и очень осторожный - из тех, которые семь раз отмерят, прежде чем отрезать. "Полная противоположность Рябухину, думал Листопад. - Рябухину придет в голову мысль, он ее изложит сразу. А Макаров помалкивает, говорит только самое необходимое, проверенное".
Росту Макаров был высокого, но сутул - от этого казался ниже. Лицо широкое, бледное, голос ровный; руки белые - руки человека, давно не занимавшегося физическим трудом…
Листопад не очень понимал этого человека, но старался с ним ладить.
Макаров был не один, против него сидел в кресле Рябухин. Листопад насторожился. Здороваясь с Макаровым, он сказал беззаботно:
- Гадал по дороге, для чего я вам экстренно понадобился.
- Поговорить надо, Александр Игнатьевич. Прошу садиться. - Макаров медленным жестом указал на кресло. - Поговорить о жизни, о работе, о душе и прочих таких вещах… Об Уздечкине надо поговорить! - коротко и резко вдруг закончил он, ударив по столу суставами пальцев.
Листопада задело за живое. Никогда с ним так не говорили в горкоме!
Все дело в том, как сложатся отношения. Иной человек всю жизнь говорит тебе в глаза резкости - и ты ничего, как будто так и надо; даже нравится. А тут отношения сложились иначе. Тут все было отменно корректно в течение трех с лишком лет. И вдруг такая перемена тона.
Мирить его с Уздечкиным будут, что ли?
Листопад сел и вольно положил руки на подлокотники кресла.
- Так! - сказал он. - Кто же перед кем извиняться должен: я перед Уздечкиным или Уздечкин передо мной? И как нам - христосоваться или нет? Шагу не могу ступить, чтобы меня не попрекнули Уздечкиным.
- Куда бы мы ни ступили, - сказал Макаров, - мы приходим к вопросу о человеке, о нашем советском человеке, строителе и защитнике нашего будущего.
- Слишком общо, - сказал Листопад. - Под это определение подходит каждый советский гражданин.
- В том числе и Уздечкин, - сказал Макаров.
- Сложность положения в том, - сказал Листопад, - что с Уздечкиным ровно ничего не происходит. Есть взаимное непонимание, основанное на несходстве характеров и вкусов. Не думаю, чтобы с этим что-нибудь удалось поделать.
- Есть разные формы так называемого "непонимания", - сказал Макаров. - Партии они все одинаково чужды. И как бы ни расходились характеры и вкусы, есть база, на которой всегда сходятся два коммуниста: эта база - их общая принадлежность к партии и партийный долг, обязательный для каждого из них. Партия не может приказать вам питать симпатию к Уздечкину. Но создать ему нормальную обстановку для работы - это ваш долг.
- Тем более, - сказал Рябухин, - что он человек очень достойный.
- Друзья! - сказал Листопад добродушно-беспомощно. - Допустим, я ему выкрашу кабинет под мрамор - он любит мрамор; это ж ему не улучшит самочувствия!
- Александр Игнатьевич, - сказал Рябухин, поморщившись, - разговор идет всерьез. У него было другое самочувствие, когда он вернулся из армии.
- Вы знаете, - сказал Макаров, - на что сейчас пойдут все силы народа; и если ваша новая эра начинается с недоразумений между дирекцией и профсоюзом, то плохое это начало. Вы ссылаетесь на разность вкусов и склонностей, - не знаю. Не знаю. Не могу входить в такие тонкости. Но объективно это выглядит так, что вы не переносите критики и иногда теряете принципиальность.
- Это тяжелое обвинение, - сказал Листопад.
- При объективном рассмотрении многие вещи принимают другую окраску, - сказал Макаров. - Я мог бы предъявить вам и другое обвинение, не менее тяжелое.
- Что ж не предъявляете?
- Потому что знаю ваш упорный характер. Если я скажу - не поверите, будете оспаривать. Очень скоро сами увидите свою ошибку.
- Какую это?
- Взахлеб живете, Александр Игнатьевич; оглянуться на себя нет времени. Улучите минутку - перевести дух; и увидите ошибку.
- Ошибки бывают у каждого из нас. Вы уж скажите, что вы имеете в виду.
- Имею в виду ваш метод управления заводом. Вы как будто и не заметили, что война кончилась.
- Вот как - не заметил?
- Или не придали этому должного значения. Сейчас уже невозможно руководить заводом так, как в военное время. Это, конечно, очень эффектно, когда без директора станка не настроят; но объективно - опять-таки объективно - это выльется в зажим, подмену и прочее такое…
Темно покраснев, Листопад перевел глаза на Рябухина:
- И ты таких мыслей?
Рябухин ответил тихо:
- Вот объявят новую пятилетку… Волной хлынет инициатива! Попробуй единолично управиться…
Листопад встал, двинув креслом:
- Так дайте людей посильнее! Таких, чтобы меня чему-нибудь научили.
- Уздечкин - работник самоотверженный и честный, - убежденно сказал Рябухин.
- Партийная организация, - сказал Макаров, - не может рассматривать характеры и вкусы, это материал хрупкий и недостоверный. Но партийная организация может и должна уберечь товарища. Вам придется жить в мире с человеком, который волей рабочих поставлен на один участок с вами и который ничем себя не запятнал.
- Хорошо, - сказал Листопад с недобрым выражением глаз, - я буду жить с ним в мире.
- Парторг! - сказал Макаров, проводив Листопада взглядом. - У тебя, парторг, для работы с Листопадом глаза чересчур голубые!
- Когда я добивался снятия прежнего директора, - сказал Рябухин шутливо, - никто не замечал, что у меня чересчур голубые глаза.
- Для Листопада, для Листопада ты мягок. На такого нужен парторг кремень. Ты его любишь - вот и пристрастен.
- Он с талантом человек, - сказал Рябухин. - Вы хорошо помните Евангелие? - Макаров взглянул с удивлением; Рябухин засмеялся. - Я когда-то, парнишкой, знал наизусть: изучал в целях антирелигиозной пропаганды. С митрополитами спорил на диспутах - так, чтобы они своими цитатами не застигли врасплох… Да, так вот: там есть замечательная притча о талантах…
- Помню, - сказал Макаров.
- Там о человеке, который зарыл в землю свой талант, сказано: "Лукавый раб и ленивый!" Как сказано, а? Придумайте слова такой же силы.
- "Лукавый раб и ленивый…" - повторил Макаров с удовольствием. Хорошо!
- Листопад не зарыл свой талант. Он не раб, не ленивый и не лукавый. Горит и не сгорает.
- Талантливые люди у нас на каждом шагу, - сказал Макаров. - И не ленятся, и не лукавят, и горят на работе не хуже твоего Листопада. Не в этом дело… А в том дело… - Макаров подумал, ему было трудно выразить свою мысль в точных словах. - Дело в том, что одни работают, жертвуя чем-то своим личным: долг выполняют… С радостью выполняют, с готовностью, с пониманием цели, - а все-таки каждую минуту чувствует человек: я выполняю свой долг. А такие, как Листопад, ничем не жертвуют, они за собой и долга-то не числят, они о долге и не думают, они со своей работой слиты органически, чуть ли не физически. Ты понимаешь, успех дела - его личный успех, провал дела - его личный провал, и не из соображений карьеры, а потому, что ему вне его работы и жизни нет. Ты понимаешь: для других пятилетний план завода, а для него - пятилетие его собственной жизни, его судьба, его кровный интерес; тут вся его цель, и страсть, и масштабы его, и азарт, и размах - что хочешь.
- Таких тоже уже много, - сказал Рябухин задумчиво.