Зато рядом с моделью в кабинете стояли настоящая пулеметная турель советского торпедного катера, действующая радиостанция "Штиль-К", по ранжиру выстроились снаряды, заряды и унитарные патроны разных калибров, вообще много заманчивых и незнакомых предметов из будущего. Боцман Дударь назначил штрафников драить до солнечного сияния латунные гильзы. Другие ребята уже монтировали на стендах различные виды морских узлов, укрепляли на досках блоки, скобы, крюки, приклеивая под мелким веревочным или металлическим корабельным инвентарем таблички с морскими именами.
Аркашка тоже стремился получить работу в военно-морском кабинете. Он с завистью поглядывал на счастливчиков.
- Ишь чего захотел? - засмеялся Димка. - Если хочешь знать, ребята раньше специально нарушали дисциплину, чтобы помогать в кабинете. Но Дударь догадался обо всем, и теперь стенды только для добровольцев.
Майдану, Гасилову и Коврову была поручена самая неблагодарная и грязная работа. Боцман привел их в необъятный актовый зал, выдал ведра с жидкой оранжевой мастикой и морские швабры. Швабры тоже выглядели очень любопытно. На коротких деревянных шестах привязаны хвосты из распущенного прядями пенькового троса.
- Чтобы палуба блестела, - распорядился боцман, - как…
- Медные гильзы? - подсказал Аркашка упавшим голосом.
- Именно гильзы. Факт, - усмехнулся Дударь. - Учтите, потом проверю.
Зашарканный паркет уходил вдаль шахматными квадратами, блики сливались морской рябью у противоположной стены. Зал являлся наглядным пособием к уроку алгебры. Он давал представление о бесконечно больших величинах. Но в отличие от Михаила Тихоновича боцман вовсе не старался развивать абстрактное мышление у новообращенных полотеров. Наоборот, Дударь подходил к поставленной задаче вполне конкретно. Вскоре он привел в зал подкрепление в лице еще троих учеников, выдал всем спецодежду - новенькие холщовые брюки и такие же голландки, и удалился в полной убежденности, что вскоре паркет будет сверкать сверхослепительно. По мнению же полотеров, для такого оптимизма вряд ли имелись достаточные основания. Аркашка Гасилов определил срок окончания работ по крайней мере через три световых года.
- Двойка по географии, - сказал ему Майдан. - Это мера длины, а не времени.
Правда, география тут тоже была ни при чем, а астрономию в восьмом классе еще не проходили.
Аркашка шел по залу с ведром и как сеятель-единоличник широкими полукружиями разбрызгивал мастику. Жирная краска блестела на паркете гребнями морских волн. Ритмичные взмахи рукой, неохватность помещения - все это настраивало на стихи. Гасилов читал их громко. Стихи будоражили память и поднимали настроение:
Был воздух синь перед грозой
И мачты в Эльмовых огнях,
Во весь огромный горизонт
Волна катилась на меня.
Вот захлестнет…
Стихи отдавали терпкой смолой. В них было много простора. Актовый зал казался солнечным и фиолетовым, как море. Гасилов представлял себя пятиклассником на борту старенького парохода "Феликс Дзержинский", который попал в шторм по выходе из Керчи. Пароход зарывался в море по самую палубу. Пенистые потоки аккуратно смывали и уносили с собой винегрет, извергнутый пассажирскими желудками. Аркадий, наоборот, чувствовал тогда себя привольно и радостно, как на качелях.
…Но белый блик
Взнесла бурунов полоса,
То в резком ветре корабли
Вперед стремили паруса…
Майдан и Ковров следом за Аркашкой размазывали мастику швабрами. Ковров кривил губы. Стихи его не интересовали. Но Димка помнил рекомендацию Жанны и подал товарищу знак рукой: дескать, погоди, не перебивай. Ковров презрительно усмехнулся. Ему было все равно. Аркашка ничего этого не замечал.
- Ты обещал познакомить с автором, - напомнил Димка, когда Гасилов замолчал.
- Ничего не получится, - помрачнел Аркашка. - Он говорит, что настоящие моряки только в торговом флоте.
Борис Смоленский был одним из приятелей старшей сестры Гасилова. Сестра вообще любила водиться только со знаменитыми. Будущие писатели и артисты, ученые и дипломаты, а пока студенты университета собирались у нее каждую неделю, покупали в складчину угощение - кулек липких леденцов "Лимонные корочки" - и спорили в основном о литературе. Одновременно спорить и сосать конфеты было невозможно. Аркашка хитро пользовался этим обстоятельством и таскал один леденец за другим. Однажды он так увлекся, что не заметил, как оказался привязанным к стулу. Крученая веревка, загорелая от смолы, оказалась вовсе не веревкой, а "шкертом". Узлы на ней были разными, и каждый носил имя собственное. Конечно, после этого умные разговоры прекратились. Сестра терпела. Ей нравились стихи, а узлы нет. До нее никак не доходило, что паруса нельзя привязывать "бабьим узлом", как на ботинках. Их просто сорвет. Тут уж будет не до стихов. Аркашка даже шнурки на ботинках стал украшать исключительно двойным рифовым узлом.
Кто, как не Борис Смоленский, должен был оценить военно-морскую спецшколу, порадоваться вместе с Аркашкой новой, совсем настоящей краснофлотской форме. Но получилось все наоборот. Увидев Гасилова, сияющего, как надраенная бляха, поэт не поразился. Он сдержанно кивнул, а потом сказал, что военные моряки - "каботажники".
- Саботажники? - не поняла сестра.
- "Каботаж" - производное от имени английского моряка Себастьяна Кабота, - объяснил Смоленский. - Употребляется для обозначения судов прибрежного плавания.
Аркашка онемел от неожиданности. А Смоленский стал рассказывать о дальних плаваниях на баркентине "Вега". Рассказал, а потом огорошил:
- Вряд ли из меня выйдет хороший штурман. Слишком будоражит само море, солнце, паруса…
- Его будоражит, а других, значит, нет, - обиделся Аркашка и брякнул невпопад: - А мы участвуем в параде на площади Урицкого.
- Догадываюсь, - улыбнулся Борис. - Раз уж ты облачился в форму…
Аркашка гордо вскинул голову и повторил философское определение Димки Майдана:
- Форма должна определять содержание!
- Форма у всех одинакова, - засмеялся Смоленский. - Значит, и содержание тоже? Мне тебя жаль…
Димка Майдан и особенно Ковров были оскорблены.
- Наверное, сам завидует, - объяснил им Аркашка и добавил, что Смоленского призывали на флот во время финской кампании, и он ездил в Мурманск. Но комиссия его не пропустила как обмороженного.
- Я действительно обморожен - морально, - говорил потом Смоленский, но в подробности вдаваться не стал.
- Вот он какой, - пожалел поэта Майдан. И тут Генка Ковров увидел, что из-за всей этой художественной болтовни они не покрыли мастикой и половины огромного зала.
- Так до утра не управимся, - резонно заметил он.
Перспектива ночевать в спецшколе никого не устраивала, а боцмана Дударя вокруг пальца не обведешь. Оставалось одно - срочно придумать какую-нибудь механизацию…
Распределив работу, Дударь ушел проверять развод очередного дежурства по школе. По специальности главный старшина не был боцманом. Просто он отслужил пять лет на линкоре "Марат". Дударя уговаривали остаться там на сверхсрочную. Он бы согласился, да запротестовала жена. К тому же краснофлотцы поговаривали, что линкор скоро переведут в одну из новых военно-морских баз на Южной Балтике. Слухи были самые верные. Они исходили от радистов, которые, как известно, знают обо всем раньше самого командира.
Однажды на Васильевском острове Дударю попалось на глаза объявление о новой спецшколе, и он решил туда зайти.
- Какой из меня боцман? - сказал он капитану 3-го ранга Радько, но военрук его не отпустил:
- На шестерке ходишь?
- Факт! - удивился Дударь. - На "Марате" все знают шлюпку.
- Подойдет! - определил Радько.
И через несколько дней главный старшина получил во владение боцманскую дудку на длинной никелированной цепочке. Знаменитая дудка ныне вытеснена радиотрансляцией и отошла в историю. А между прочим, на ней добрую сотню лет держалась вся корабельная служба. Сочетания трелей и пронзительных свистков предусматривали все события корабельной жизни от боевой тревоги до приглашения к обеду.
Один бывший унтер-офицер и большевик с февральской революции, которого все на Балтике, от адмиралов до матросов, величали "дядей Яшей", любил вспоминать, как однажды протянул цепочкой от дудки по мягкому месту одного новобранца, который стал потом народным комиссаром Военно-Морского Флота.
Боцман спецшколы дудку на шее не носил, но цепочкой иногда пользовался, ибо верил, что заключенная в ней воспитательная сила помогает формированию будущих наркомов. А вечером, после окончания занятий, Дударь оставался в спецшколе "старшим морским начальником". Учитывая, что преподаватели, которые назначались дежурными, не слишком поднаторели в военной службе, ему было поручено наблюдать за надлежащим исполнением ритуала развода дежурной службы. Обычно к рекомендациям Дударя дежурные относились с благодарностью и пониманием, но на этот раз за советами к нему никто не обратился, а сам дежурный не вышел на развод. Через десять минут рассыльному удалось обнаружить его в учительской. Василий Игнатьевич Артяев проверял там контрольную работу.
- Да, да, - отозвался биолог. - Сейчас иду.