Эпилог
Редактор, седой, не по возрасту живой человек, как-то по-своему быстро и весело читал машинописный текст.
У Дунаева были записаны на пленку "живые голоса" - главврача дома ребенка, Кузнечкиной Натальи и двух ребятишек. Но он не знал толком, как это все оформить для радиопередачи, и написал материал по-газетному.
"Почему в радиокомитете так много редакторов? Да есть еще и главный редактор".
- Так!.. - неласково "такнул" редактор. И вздохнул тоже неласково. - Зачем вы собрали всю эту грязь, Степан Васильевич? Скажите о заботе, которую проявляет государство о детях. Напишите, что хорошо и что плохо в доме ребенка. Ну и надо немного поговорить о матерях и отцах, которые забывают о своем родительском долге. Фамилию Кузнечкиной уберите.
- Почему "немного"? И зачем убирать фамилию? Государство должно, видите ли, воспитывать их детей. Кормить и одевать. А они будут только паразитировать. Вот пусть люди эти платят государству за воспитание своих детей. И вообще чувствуют какую-то ответственность.
- Насколько мне известно, в печати и по радио не разрешается называть фамилии матерей и отцов, которые отдают детей в дом ребенка. Так или не так?
- Так! - не сразу и виноватым голосом ответил Дунаев.
- Знаете, что не разрешается, и все же пишете. Как это понимать? Я вычеркиваю… Надо сказать, что особенно губительно действует на детей пьянство родителей. Это будет как раз ко времени. Передача должна быть не больше двадцати минут.
- Павел Борисович! Ведь это же безнравственные люди. И они безнравственны во всем.
Павел Борисович слабо, отрешенно улыбнулся:
- Повторяю, не больше, чем на двадцать минут.
С час назад Вера сказала Дунаеву по телефону, что есть возможность арендовать на год трехоконный дом. Хозяева уезжают куда-то на север. Они продадут по сходной цене и дрова для печи. И почти рядом водоразборная колонка. "Год проживем, как у Христа за пазухой", - сказала Вера. Она тоже устраивается на работу. И радуется этому. Хорошая у него жена. Добрая. Все помаленьку улаживается. Но было как-то тоскливо, нехорошо на душе.
В окна по-птичьему остро постукивали леденистые снежинки. Дул северяк. По всему видать, поднималась первая в эту зиму низовая метель.
1986 г.
Последние дни
1
Беда приходит чаще всего почему-то внезапно, воровски. И если она обрушивается в минуты, когда ты чему-то радуешься, чем-то очень доволен, то это особенно плохо, - холодной, оцепеняющей тяжестью обдает все тело, а сердце начинает торопливо выскакивать из груди: тук, тук, тук… Так получилось в тот злополучный день и с председателем Карашинского райпотребсоюза Иваном Михайловичем Васильевым.
…Лето сорок шестого года выдалось скверное: все время стояла нестерпимая жара и почти не было дождей; хлеба выросли низкорослые, зерно мелкое - срам глядеть, в августе вдруг начались, уже ненужные теперь, бесконечные проливные дожди.
Пленум райкома наметили провести в конце октября, когда уже крепко подстывает, дороги твердеют и до райцентра легко добираться. Однако нынешняя осень выдалась тоже какая-то странная: с каждым днем становилось все теплее и теплее, по таежным, непролазно грязным дорогам пробирались только на телегах и с трудом на "газиках".
Райком партии размещался в старом, бывшем кулацком доме, бревенчатом, длинном и нелепом, с высоким порогом, за который люди запинались, маленькими игрушечными оконцами, древними шкафами и диванами, разукрашенными аляповатой резьбой. Народу было - пушкой не пробьешь, сидели в приемной первого секретаря, толпились в коридоре, шумели и, кажется, все до одного дымили едким самосадом. Васильев тоже скрутил из газеты цигарку.
Пленум должен был начаться в десять, а начался в двенадцатом - многие члены райкома были еще где-то в дороге. Голые ветки сирени постукивали в окна читального зала парткабинета, где собирались люди. Там, за окном, без конца нахлестывал дождь. Доклад делал первый секретарь райкома Константин Константинович Рокотов. Иван Михайлович внимательно и втайне-настороженно всматривался в него. Голос у Рокотова громкий, властный, с каким-то даже металлическим оттенком. То факт интересный приведет, то цитату, то пословицу народную вкрутит. Охоч до жестов. Жесты у него разные, и по ним определяли люди, каково настроение у первого секретаря; если он не совсем уверен в своих словах, не знает, как поступить, движения руки скованные, медлительные, если уверен, - неторопливые, твердые - львиные, а если чем-то раздражен - резкие, быстрые. Сейчас Рокотов рубал по воздуху, не поймешь как - вроде бы неторопливо и в то же время резко. Любопытный это человек: говорун и работяга, как все райкомовцы. И в то же время он сильно отличался от них, - был грамотнее и общительнее, носил пиджак и сорочку с галстуком, а не модный и вроде бы обязательный для партработников китель-сталинку с отложным воротничком и, кроме всего прочего, занимался, по мнению многих, совсем несолидным делом - на семейных вечерах играл на балалайке и лихо отплясывал барыню. Он резко выделялся среди людей. Ведь вот интересно: и ростом не вышел, и брюшка нету, и костюм вроде бы простенький и на тебе - человек заметен. Уверенная, даже гордая осанка.
"Как держится, - дивился Васильев. - Какие манеры! Откуда он их набрался?"
Обладая цепкой памятью, Рокотов знал наперечет всех бригадиров, заведующих фермами колхозов и многих стариков-колхозников, мог сказать, кто, когда и в чем отличился и какой допустил проступок. Часто и охотно выступал перед людьми. И его знали в лицо.
Весной приехал лектор из области. Послушал выступление Рокотова и спросил:
- Долго готовились?
- Я не готовился.
- Невероятно!
В посевную и уборочную Рокотов приходил на работу в шесть утра, а то и раньше. Телефонистки соединяли его с колхозами. Услышав резкий, холодный голос первого секретаря райкома, многие председатели колхозов робели, а телефонистки торопливо переговаривались.
- Давай быстрее Бугры!
- Кто вызывает?
- Рокотов.
- Сейчас, сейчас!
В районе жило десятка три Рокотовых. Но когда говорили: "Вызывает Рокотов", все знали - у телефона Константин Константинович.
Он не ругался, не впадал в панику, в суетливость и раздражительность, считая все это унизительным, недостойным настоящего руководителя. Всегда спокоен, неулыбчив, холоден. В области ценили его за исполнительность и безупречное поведение. До войны Константин Константинович был директором детдома и секретарил в райкоме комсомола. И, как говорят, куда с добром работал. Есть люди, которые на любом месте хороши, все им по плечу. Васильев убежден: Рокотов дойдет и до области, такой не застоится на месте. Полезный человек, и надо быть ближе к нему. А все-таки как он сдал за последнее время: только сорок шесть лет мужику, а лицо в морщинах, желтоватая плешь покрыла всю неровную, в буграх (будто кто-то лепил и не долепил) голову.
"Не так-то просто здесь. Сам господь бог и тот, пожалуй, не справится", - подумал Васильев.
Нынче - засуха, а прошлое лето нахлестывали дожди и хлеба в колхозах собрали совсем мало. Зимой от недокорма начался падеж скота. Весной телята уже не могли стоять на ногах и их вывозили на поле на тракторных санях. Парни и девушки убегают в город, видно, легкой жизни ищут. Да и вообще Карашиное - село глухое, сибирское, где-то у черта на куличках. Сеять негде - тайга, болота кругом. Животноводство - так себе. Древесины, пушнины и рыбы тоже немного дают. Что уж там!.. Районишко. Но ведь не скажешь людям, что у них не район, а районишко, угол медвежий. Кто-кто, а секретарь райкома должен воспитывать у людей гордость за свой край. В деревнях одни бабы, седые деды да ребятня. Всех мужиков фронт поглотил. Кто уцелел - не вернулся: в армии остался или в городе пристроился.
- В целом материальные потери нашего народа во время воины составляют две тысячи шестьсот миллиардов рублей, - говорил Рокотов. - Люди не всегда осознают, насколько огромна эта цифра…
"Не простое это дело - говорить общие фразы, - подумал Иван Михайлович. - Бездумные исполнители любят общие слова. Этот не любит".
Он заметил, как у Рокотова быстро, болезненно дернулась правая подглазница. Один раз, но все же… Потом, уже где-то в конце доклада Рокотов улыбнулся какой-то не своей улыбкой - слабой и усталой.
"Измотался. И все же он родился начальником. И, не в пример другим, не старается казаться умнее, не занимается словесной эквилибристикой и ложным глубокомыслием. Фразы ясные, емкие. Почему часто выступающий человек кажется деятельным? И не потому ли у нас так много трибунщиков?"
Да, Васильев не раз замечал: кое-кто пытается судить о человеке по его выступлениям, часто и умно выступаешь - значит толковый работник. А этот толковый может быть лентяем из лентяев. И ничего в нем хорошего нет, кроме громкого, уверенного голоса.
- Надо любить землю, - продолжал Рокотов. - Эту фразу у нас произносят часто. Конечно, надо любить. Но, думаю, этого мало. У человека должны быть по-настоящему развиты внутренняя дисциплина и чувство долга. И человек должен обладать определенной суммой знаний и жизненным опытом. Ведь можно любить и ничего не делать. Или делать, но плохо.
"Так оно!.. А все же он убежден в своей непогрешимости. И можно подумать, что живет без сомнений и колебаний. А если так, не есть ли это признак некоторой ограниченности? Не похоже".