"Это ты не знаешь меня. И стесняешься говорить об этом", - подумал он, а вслух сказал:
- Чтобы по-настоящему узнать друг друга, надо, как говорят, съесть вместе пуд соли. Может быть, вас не устраивает моя зарплата? Или квартира?..
- Да что вы, господь с вами! Как вы могли подумать? Я ведь тоже буду работать. Днем в школе. И еще могу вечером где-нибудь. Вы, Дмитрий Иванович, не обижайтесь на меня, пожалуйста. Но как-то все… очень уж быстро.
- В быстротечное время живем, Зоя Васильевна, - сказал он и тут же упрекнул себя за пошловатую фразу.
"Она боится показаться излишне уступчивой и легковесной".
Они зарегистрировались где-то в конце отпуска.
- Сейчас делают богатые свадебные вечера, - сказала она с жалкой улыбкой, которая сильно старила ее. - Мне удалось занять только пятьдесят рублей. Но этого маловато, конечно.
- А зачем нам богатый? Пусть будет самый скромный.
- Да, да! - обрадовалась она.
- И потом… Надо бороться с пьянством, - усмехнулся Горшков. - Сейчас везде борются.
- Ну уж, на свадьбе-то…
- У меня тоже есть шестьдесят рублей.
- А на билеты?..
- Оставил.
- Ну, тогда, что говорить!.. Слушай, Дим! А может, ты все же сюда переедешь, а? Мне обещали дом.
- Нет, нет Зоенька. Поедем в город.
Он думал, что на их свадьбу придут самые близкие Зое люди; посидят, поговорят, немножечко выпьют, конечно, ну, споют, попляшут, и все закончится быстро и тихо. А получилось по-другому: только-только сели за стол, как в избу ввалились человек десять незваных гостей - не в меру шумливых парней и девушек, баб и мужиков. Они подарили невесте крепдешину на платье, а жениху - новую кепку. И понанесли всякой снеди. У палисадника стояли мальчишки. Глазели. Переглядывались.
Резко открылась входная дверь. Вошли двое - директор совхоза, полный мужчина с усталым лицом, и лысый старик - рыбак, которого Дмитрий Иванович не раз видел на Волдайке. Директор подал Зое Васильевне большую, пузатую, по всему видать, дорогую вазу. Все довольно улыбались.
- Желаю вам, товарищи молодожены, крепкого здоровья и большого счастья в семейной жизни, - произнес он привычную фразу уверенным голосом.
Старик-рыбак торопливо и стеснительно сунул Горшкову старый закоптелый котелок, наполненный волдайской рыбой, и сказал хриплым голосом:
- Бери! И котелок тоже.
- А котелок зачем? Он же тебе самому нужен.
- Он мне теперь уже без надобности. Уезжаю к дочери в Казахстан. А где она живет, там ни реки, ни озера нету.
- Да как же это так? - удивилась Семеновна.
- Да так вот! Я чего тут жил-то? Я все к Зое собирался посвататься. А теперь мне тут, выходит, неча делать, так я понимаю.
Слегка захмелев, Семеновна раза три прокричала:
- Она мне как дочь!
- Приезжай, Семеновна, к нам в гости, - сказал Дмитрий Иванович.
- Да я не найду вас тамока.
- Дай телеграмму. Встретим.
Горшков глядел на простые, веселые лица людей, слушал их бесхитростные разговоры и шутки и думал: "Просто и хорошо…"
Уже перед сном Зоя сказала:
- Я не жила в большом городе. И боязно как-то.
…Дмитрий Иванович работал главным инженером проектного института. Стоп!… Он же токарь? Был токарем. В юности. А сейчас - главный инженер, кандидат технических наук. Родился и вырос в бревенчатой деревенской избе, а строит каменные дома в городе. До сих пор любит рыбалку, грибы, сухие деревенские туманы, шум сосен в тайге, чуть-чуть тревожный и какой-то отчужденный, неземной, а сам живет в центре города, среди кирпичных стен, асфальта и автомобилей.
За всю жизнь он только один раз женился было. То есть, как это "женился было"? О, тут целая история! И горькая, и смешная. Больше горькая. Много лет назад, будучи еще простым инженером, влюбился он в девушку, у которой было красивое личико, по-детски чистые невинные глаза и строгое имя Маргарита. Работала лаборанткой в их институте. Лет на десять моложе его. Они поженились. Она почему-то страшно боялась физического сближения с ним и без конца тараторила: "Не сегодня. Пожалуйста, не сегодня…" И он не торопил ее. Так прошло недели три. Потом ей сообщили, что заболела ее мать, жившая недалеко от них, в районном городе. Дмитрий Иванович проводил жену до автобуса. И когда дней через пять Маргарита возвратилась, он удивился: до чего же изменилась она, стала какой-то растерянной, придавленной. И другие глаза: говорящие, затаенные. Что же произошло? Друзья-однокашники сговорили Маргариту на пирушку. В красное вино, видать, подлили спирту. И кто-то обгулял ее ночью, пьяную. В институте непонятно каким образом разузнали об этом, Дмитрий Иванович долгое время улавливал затаенно насмешливые взгляды. Она плакала, каялась: "Я не буду…" А спрашивается, что "не буду"? Он молчал. И в тот же день ушел от нее. Сейчас бы он простил Маргариту. А тогда не мог. Она вдруг опротивела ему. Он любил ее и ненавидел: странное, горькое чувство. Он несколько раз видел ее на улице. Она опускала голову.
Дмитрий Иванович редко ездил на курорты. Отпуска проводил обычно в соседней, таежной области, в деревне где-нибудь, у реки, облачившись в простую робу, напялив старую кепчонку с покосившимся козырьком и перебросив через плечи потертый рюкзак. Объявлялся токарем. Говорил "робить", "пошто" и другие местные слова. И лишь изредка, забываясь, начинал говорить гладко, по-книжному. Он уставал от интеллигентности. И роль простого работяги была как раз по нему.
Теперь многие институтские женщины засматривались на него, чего он не замечал в прежние годы. Особо настойчива была одна, видная собою, энергичная: "Вы свободны вечером? Я купила два билета в театр…" Какой банальный прием. И чисто мужской. Эту женщину интересовала в первую очередь, конечно же, его должность. Ее глаза, обращенные на Горшкова, были равнодушно-улыбчивые. Они заметно теплели, когда появлялся техник со странной в Сибири фамилией Ветер, рослый красавец и остряк.
А Горшков ждал любви. Искал любви. Хотя бы небольшой. И уважения к себе, просто как к человеку. Ведь он знал, что некрасив. Он почти безобразен: корявое, с кривым носом лицо.
Они добирались до их города сперва на попутном грузовике, потом на самолетах - маленьком и скоростном лайнере.
Зоя Васильевна подметила, что у себя в аэропорту муж стал вроде бы даже выше и прямее. С ним вежливо, угодливо поздоровалась какая-то девушка, назвав по имени-отчеству. Раскланялся с Горшковым пожилой, импозантного вида мужчина. Он глядел на Дмитрия Ивановича изучающе и недоуменно.
- Кто это? - спросила Зоя Васильевна.
- Да так, знакомый. Постойте тут. Я вызову машину.
- Такси? Не надо. Прекрасно доедем и на автобусе.
- Да нет, не такси.
Вскоре к аэропорту подкатила черная легковая. И они поехали.
- Ну, что у нас нового? - спросил Горшков у шофера, длинноногого косматого парня.
- Василия Сергеевича срочно вызвали в министерство. Улетел позавчера в Москву.
- А не слыхал, зачем вызывают?
- Не знаю. Это не мое шоферское дело, Дмитрий Иванович. Инженера Кузьмину из техотдела на пенсию проводили. Подарков всяких понадавали. И вроде бы никаких других новостей нету.
- Кузьмину? А я думал, ей лет сорок, не больше.
- Да вы что, Дмитрий Иванович! Один из ее внуков уже в школе учится. Ну, как отдохнули, Дмитрий Иванович?
Зоя Васильевна хмурилась и сидела неподвижно, будто прилипла. Присмирела и Танечка, только бойко посматривала во все стороны черными, сливовыми глазенками.
Когда они вошли в его трехкомнатную, хорошо, со вкусом обставленную квартиру, Зоя Васильевна строго спросила:
- Кто вы?
- Зачем же такой официальный тон, Зоенька? - мягко сказал Дмитрий Иванович. Мистификация, затеянная им, казалась ему сейчас наивной, даже смешной. "Глупо! - подумал он. - Глупо, глупо!" - Я все объясню тебе. Раздевайтесь, девочки. Раздевайтесь, мои милые, мои хорошие.
- Вы думаете, я рада всему этому?
Ее лицо было холодным и отчужденным.
1985 г.
Часы ночного бдения
Гитару эту Константин Петров купил в Москве, в комиссионке. Когда был еще студентом. Заскочил туда просто так, по пути. Видит: лежит на прилавке гитара. Вся какая-то странно белая, выцветшая от старости, обшарпанная. И легкая, как перышко. Никогда не видывал Константин такой воздушной гитары. Провел пальцем по струнам. И гитара ожила; казалось, все в ней - и деки, и обечайка, и гриф с наклейкой, и головка с колками - загорелось, наполнилось бархатными, певучими звуками, которые утихали медленно и стройно. Константин радостно вздрогнул. Гитара стоила довольно дорого, но деньги у него были: подработал на стройке в каникулы.
Он вынимал ее из футляра, когда шибко уж уставал и когда на душе становилось тяжело, неспокойно. Поиграет и - легче.
В комнату ввалилась, шумно дыша, хозяйка дома Семеновна, старушенция лет семидесяти пяти, крупная и громкоголосая. У нее изжелта-седые волосы, странно похожие по цвету на солому, и простоватое бабье лицо. Доброе лицо, внушающее доверие.
- А здорово у тя на гитаре-то получатся. - Улыбнулась. От улыбки ее лицо стало казаться хитрым и умным.
- Эйнштейн говорил: "В научном мышлении всегда присутствует элемент поэзии. Настоящая наука и настоящая музыка требуют однородного мыслительного процесса".
- А-а-а!.. - В ее голосе небрежные интонации. - Пошел бы вот в ресторан. Говорят, там целыми вечерами робята наигрывают. Деньгу зашибают.
Шутит старуха. Она такая - любит пошутить.
- Ну, чо сидишь тутока? Штаны просиживаешь. О, гляди!.. - Старуха боднула воздух, указывая на раскрытое окошко.