- Правду ли говорят, что ты со злым умыслом выкрал церковную утварь, окропленную святой водой, и подкинул мастеровым?
- Каюсь, дьявол попутал.
И Лука Афанасьевич, утерев рукавом глаза, стал рассказывать, как после ареста переодетых военных к нему пришел их долговязый начальник и стал нашептывать: "Богоугодное дело свершишь. Они слуги Антихриста... идут против царя и бога. Каторжники будут разорять церкви, измываться над верующими. Бог вознаградит того, кто поможет правосудию вернуть их в тюрьму".
- Видел ли ты, что арестованные мастеровые избивали кого-нибудь? - вновь стал допрашивать матрос.
- Каюсь, не видел.
- Кто стрелял с колокольни?
- Переодетые военные, которых арестовали мастеровые и матросы.
- Ими командовал Аверкин?
- Да, он потребовал, чтобы я впустил их в божий храм.
- Больше вопросов у нас нет, - сказал моряк. - Прошу свидетелей подтвердить, что насилия над гражданином Субботиным не было, что после клятвы перед евангелием он сообщил нам чистую правду.
Закончив протокол, Филипп Рыкунов записал адреса свидетелей, дал им расписаться и поблагодарил дряхлого настоятеля.
Милиционер хотел было взять протокол, но матрос сказал:
- Нет, брат, он нам самим пригодится.
Виталий Аверкин встревожился, узнав, что брат срочно вызывает его к себе.
"Разнос устроит, - решил он. - Целый месяц, как собаки, с высунутыми языками носимся по городу - и никакого следа. Руководитель большевиков словно в воду канул. Пусть сам попробует найти, если такой ловкий. Ругаться и кричать легче всего".
Стремясь получить вознаграждение, Виталий весь июль и начало августа не давал себе отдыха: он участвовал в ночных облавах, выслеживал делегатов Шестого съезда большевиков, выезжал в Кронштадт, так как ходили слухи, что Ульянов-Ленин скрывается на линейном корабле "Заря свободы".
О Кате Алешиной он не мог вспомнить без злости. Из-за нее едва не погиб лучший агент. Его схватили какие-то парни, избили, содрали одежду и заставили переплывать Неву. Агент чуть не захлебнулся, течением его отнесло к Лебяжьей канавке. Он голышом через парки добирался домой. Так могло случиться и с Виталием. Хорошо, что он был настороже. Но ей это не забудется! Впрочем, может, она и не виновата. Сейчас на Выборгскую сторону лучше и не суйся: рабочие патрули ловят всех подозрительных и расправляются по-своему. Не у них ли прячется Ленин?
Явившись к брату, Виталий начал жаловаться на трудности работы. Тот слушал его как-то рассеянно, потом махнул рукой и перебил:
- Охотно верю. Сейчас не это главное. Тебе придется срочно переключиться на другое дело.
Всеволод, видимо, боясь, что их подслушают, подошел к двери, выглянул в приемную, закрыл замок на защелку и, вернувшись, заговорил вполголоса:
- Керенскому, кажется, грозит отставка. Во всяком случае, он уже не котируется. Появился новый претендент в диктаторы - Лавр Корнилов. Генерал уже засылает в Петроград офицеров резерва и подтягивает к столице казачьи части. Двадцать седьмого августа отмечается полугодовщина революции. По этому поводу устроят манифестацию. Во время шествия надо будет разыграть большевистское восстание. Тебе со своей группой придется изобразить громил.
- А нас не перестреляют? - спросил Виталий, недовольный новым заданием.
- Не бойся, это исключено. В восстании примут участие, кроме вас, еще и переодетые офицеры. Они позаботятся о безопасности. Но наш шеф боится, что их действия покажутся неправдоподобными. Вы это лучше сделаете.
***
Матросы, сидевшие в "Крестах", читали газеты, прославлявшие генерала Корнилова, и возмущались:
- Знаем мы его. Против солдаток и стариков пушки выставляет, а как артиллерию противника увидит, так от страха штаны и войска теряет. В самом начале войны в плен угодил. Да к кому? К австрийцам, которые сами тысячами сдавались!
Как только газеты стали намеками писать о генеральском заговоре, Васкевич, державший нос по ветру, вдруг вновь стал запрещать свидания, передачи с воли и приказал коридорным не выпускать заключенных из камер.
Кончились прогулки по коридору, споры и хождения в гости. Вновь заработал тюремный телеграф.
Газетные заметки и статьи вызывали тревогу у заключенных. Генералы не без умысла стягивали к столице казачьи корпуса и конников "Дикой дивизии". В любой момент они могли устроить на улицах столицы резню.
"Нам будет хуже всех, - рассуждал про себя Кокорев. - Там, в городе, можно хоть камнями обороняться. А в тюрьме чем? Как вырваться из нее?"
Неожиданно, двадцать седьмого августа тон многих газет круто изменился. Они вышли с крупными заголовками, призывавшими население выйти на защиту революции, и требовали чрезвычайных полномочий Керенскому.
На другой день с утра в контору тюрьмы стали вызывать политических заключенных и выпускать на волю. Первыми тюрьму покидали матросы. Только Тарутина и еще несколько моряков задержали.
- Ишь как оборачивается: вас выпускают, а мы за решеткой остаемся, - помрачнев, сказал Иустин.
- Не печалься, и до тебя очередь дойдет, - успокаивали его уходящие. - Скоро и анархистов попросят.
- Да какой же я, к черту, анархист, если делаю и говорю то же самое, что и вы?
- Что правда, то правда. Давно бы тебе пора к нам, к большевикам, переходить.
- В общем не тревожьтесь, ребята, ежели вас не выпустят, то мы такую бучу на воле поднимем, что они не возрадуются, - пообещал на прощание Проняков. - На всякий случай дайте-ка адреса, - может, к вашим зайду, расскажу, как вы здесь...
К вечеру в больших общих камерах осталось по пять - шесть человек. Заключенные, как тени, бродили по коридору, надеясь, что, может быть, и их вызовут, но коридорные молчали.
- Видно, на завтра отложили, - сказал Кокорев. - Пошли спать.
На следующий день в контору вызовов больше не было. "Заложниками нас оставили", - решили заключенные.
Днем пришли газеты. Василию удалось купить "Новую жизнь" и "Рабочий", а Иустину достались "Биржевые ведомости". Став ближе к свету, они оба внимательно вчитывались в статьи и заметки, желая понять, что же творится на воле. Наткнувшись на сообщение о том, что рабочие Обуховского завода, "Анчара", "Старого Лесснера" требуют немедленного освобождения всех, кто был арестован в июльские дни, Василий повеселел.
"Наши действуют, - думал он. - Наверное, по заводам ездят и на митингах выступают".
- Чудеса какие-то! - вдруг воскликнул Тарутин. - Буржуйская "Биржевка" матросов хвалит! -
И он вслух прочитал заметку о прибытии в столицу пяти тысяч кронштадтцев:
"Вчера Петроград впервые после революции увидел дисциплинированные части. Это были стройные колонны кронштадтских моряков. На эти части Врё-. менное правительство может положиться в своей борьбе против изменников революции".
- Значит, кронштадтцы стали нравиться? Здорово получается! - с презрением сказал Тарутин, - Хорошо, что я вместе с ними не позорюсь. Лучше - в тюрьме сидеть, чем в пай-мальчики попасть!
В других же заметках сообщалось, что войска мятежников все ближе и ближе подходят к Петрограду.
Виталий Аверкин несколько дней готовил группу агентов для разыгрывания восстания, но когда накануне празднования он поздно вечером явился к брату, тот вдруг сказал:
- Завтра ничего не будет… воздержимся. Людей пока не распускай, - пригодятся. Очередная истерика! Керенский, который знал о заговоре в Ставке, сделал неожиданный фортель: выслушав бывшего обер-прокурора Львова, пришедшего предъявить ему требования Корнилова, он вдруг решил стать разоблачителем. Попросил Львова прийти попозже, а тем временем от его имени связался телеграфно со Ставкой, выяснил намерения Корнилова; затем подсадил в соседний кабинет для подслушивания помощника главного начальника милиции и, при вторичном разговоре, арестовал Львова. Потом явился на заседание Совета министров и потребовал для себя чрезвычайных полномочий. Произошло идиотское недоразумение. Надеюсь, через день - два выяснится. Ты жди.
- Кто же нам теперь платить будет?
- Выдай агентам из своих по полсотни.
- А если Корнилов не победит?
- Наша жизнь с тобой вроде картежной игры. Вот тебе двести рублей, прибавь свои и... пошли ва-банк. Надо рисковать.
Виталий выдал агентам деньги, а те от скуки в два вечера пропили их.
Пьянствовали в столичных ресторанах и офицеры, засланные из Ставки в Петроград. Все они ждали сигнала, а его все не было.
В последний день августа Всеволод вызвал к себе Виталия и приказал:
- Распускай всех. Мы ни к чему не готовились… Понял?
- А если они бучу поднимут, деньги потребуют?
- Отделывайся, как сумеешь. Меня в эту рию не впутывай.
- Что же случилось?
- Мятеж подавлен. Крымов, который довел свой конный корпус до Луги, застрелился. Во всем повинны большевики, они разложили не только донских казаков, но и "Дикую дивизию". Я не знаю, как Керенский из всего этого выпутывается. Он вооружил и поднял опасных для себя людей. Пусть-ка теперь попробует их утихомирить! В общем, ликвидируйся… Чтобы никаких следов. Мы продолжаем работать на старого хозяина.