В седловине, прикрытой кустами от ветра, у весело потрескивающего огня лежали на песке шесть рыбаков в потрепанных одеждах и о чем-то негромко разговаривали. Услышав скрип песка под ногами пришельцев, они умолкли.
- Можно к вашему огоньку? - спросил Савелий Матвеевич. - Спички подмочили, курить охота.
Рыбаки ничего не ответили, лишь один из них подвинулся и пропустил к костру. Савелий Матвеевич прикурил от уголька и, видя, что знакомых здесь нет, поинтересовался:
- Ну, как рыбка?
- Вечером клевала, - ответил тот, что подвинулся. - А вот утром, видно, на якоре не удержишься. Морянка задует... Закат красноватым был. А вы что, с дорожкой ходите или перемет поставили?
- Перемет, авось судачишко набежит. Вы Володю сестрорецкого не видели?
- Вон их костер. Тоже перемет ставили и на блесну двух судаков подцепили.
- Значит, ходит рыбка! Пойду узнаю, где они ее нащупали.
К другому костру Савелий Матвеевич пошел один. Поджидая его, братья собрали сухой плавник и развели небольшой огонь.
- Давай наскоро рыбешку сварим, - предложил Филипп.
- Хорошо бы! - обрадовался Дементий. - А то живот подвело.
Он сбегал к ручью, наполнил котелок водой и подвесил его над пламенем, а Филипп тем временем принялся потрошить уклеек.
Не успела вскипеть вода, как Савелий Матвеевич вернулся.
- Гасите костер, - сказал он. - Оружейники на уху зовут.
- А нашу рыбешку куда?
- Коту на обед.
Вылив горячую воду на огонь, братья взяли с собой котелок, хлеб, ложки и пошли за Савелием Матвеевичем в гости.
Сестрорецкие рыбаки только что сняли с рогаток закоптелый котел с дымящейся ухой, распространявшей острый запах.
- А ну, ребята, подсаживайся к ухе! - пригласил горбоносый оружейник. - Жаль, для аппетита ничего подходящего не захватили.
- А у нас он и так неплохой… только бы побольше да погуще! - отозвался Филипп…
Уха, заправленная молодым картофелем, лавровым листом и перцем, была ароматной и вкусной.
Съев подчистую все, что было в котле, рыбаки улеглись на рассыпчатый морской песок вокруг костра и закурили.
- Ну, как там у вас, на "Путиловце", - много мастеровой гвардии набирается? - спросил круглолицый, которого все называли Володей.
- Боевого народу хватит, только считай, - ответил Савелий Матвеевич. - Да вот с оружием бедновато: с палками парни обучаться ходят.
- В следующую субботу мы вам еще подкинем, - пообещал оружейник. - Прижимают нас. Вот как-то ночью юнкера налет устроили, с обысками по дворам пошли. Прямо за глотку хватают: "Признавайся, где оружие спрятано!" "Ищите, - говорим, - найдете - ваше будет". До утра они колобродили, обозлились и лаяться давай: "Вот погодите, Корнилов к власти придет, так мы всех бунтовщиков за ноги перевешаем". Так что они к резне готовятся. Нам бы опередить их надо.
Кончив курить, оружейник посмотрел на карманные часы, похожие на большую луковицу, и воскликнул:
- Ого! Время быстро бежит. Поднимайтесь, надо до рассвета сгрузиться.
Они прошли к своим лодкам, столкнули их на воду и на веслах двинулись в глубь залива.
Отойдя от берега на изрядное расстояние, рыбаки сблизились и, став борт к борту, начали перегружать винтовки, обернутые в промасленную ветошь. Филипп их принимал, а Савелий Матвеевич аккуратно укладывал в носовую часть на брезент. Хорошо укрыв и замаскировав винтовки лотками, они еще раз закурили, пожали друг другу руки и на прощание одновременно выкрикнули:
- Ни пуха, ни пера! Тьфу-тьфу...
Ветер переменился, он теперь дул с северо-запада. Филипп вновь установил мачту и, умело управляя парусом, лег курсом на юг, а сестрорецкие оружейники повернули на север.
На востоке высветлилась тоненькая, едва приметная полоска. Она с каждой минутой ширилась, принимая розоватый оттенок, потом неожиданно вспыхнула и пронизала полнеба золотистым светом.
Всходившее солнце зажгло далекий купол Исаа-киевского собора, острые шпили Адмиралтейства, Петропавловской крепости и маковки церквей. Заводские трубы, возникавшие из рассеивающейся мглы, казались черными, только что погашенными свечками.
Подходя к Лахтинскому выступу, Дементий и Филипп стали вглядываться в поверхность, моря, отыскивая свои кубасы. Утренний блеск волн слепил глаза. Приходилось щуриться и напрягать зрение.
Моряк вскоре заметил раскачивающийся над водой флажок. Скатав парус, он перебрался на нос лодки, вытащил нож, воткнул его в скамейку и стал ждать, когда Дементий на веслах подойдет к ку-басу.
Как только флажок очутился у борта, он схватил его, вытащил из воды вместе с грузом, и, передав Савелию Матвеевичу, начал не спеша выбирать шнур перемета.
Это был захватывающий момент рыбной ловли! Все с волнением уставились на вздрагивающий, затянутый зеленой тиной, шнур: что сейчас покажется из глубины? Какая добыча?
Первые крючки были пустыми.
- Начисто объели, хитрая рыба пошла, - бормотал Филипп. Он по напряжению шнура чувствовал, есть ли что на поводке. - Эге, задрыгала… попалась одна!
Шнур чуть повело в сторону, и на поверхности показался взъерошенный крупный окунь. Он сопротивлялся, рвался на глубину, выскакивал… но был выхвачен из воды и брошен в лодку.
Видимо, над этой частью перемета прошла большая стая окуней, они попадались через два - три крючка, все имели одинаковую изумрудно-полосатую окраску и по величине не отличались один от другого.
- Однолетки, - определил Филипп. - А вот и удавленник попался.
Он вытащил какой-то темный ком, покрытый белой слизью. Это был небольшой угорь, который, стремясь освободиться от крючка, так намотал на себя поводок и шнур, что был задушен ими.
Потом пошли крючки с уцелевшей наживкой. Филипп стряхивал мертвых уклеек в воду и приговаривал:
- Судачкам малым и чайкам на обед! Неожиданно он ощутил тяжесть на перемете.
- Никак зацеп... а ну, Дема, притабань! - попросил Филипп. Моряк слегка поддернул шнур и вдруг почувствовал рывок. - О-го! Никак большая попалась… приготовьте сачок!
Вместе с мутью вверх всплывали клочки выдранной травы. На глубине металась какая-то сильная рыба. Боясь порвать ветхий перемет, Филипп вываживал ее с предосторожностями. Наконец на поверхности показался крупный судак с белесым брюхом. Он всплеснул хвостом, желая уйти на глубину… но угодил головой прямо в сачок, подведенный Савелием Матвеевичем.
- Ну и рыбина! - вытащив добычу, воскликнул старик. - Не меньше двенадцати фунтов потянет.
- Вы не возитесь с ним… срезайте с поводком, если далеко заглотнул, - посоветовал Филипп. - А то руки покалечите, - зубы у них цепкие. Эге! Кажется, еще такой же!
Второй судак был поменьше, но тоже доставил немало хлопот: рванувшись под лодку, он потащил за собой перемет. И как-то так получилось, что крючок соседнего поводка зацепился за киль. Пришлось Филиппу погрузить руку по плечо в воду и пустить в ход нож.
В течение получаса рыбаки наполнили садок доверху и с добычей двинулись к дому.
***
Старый церковный сторож, вымаливая себе прощение, часто оставался после богослужения у алтаря, бросался на колени перед распятием, отбивал поклоны и просил:
- Господи, Иисусе Христе, прости мя, грешного, не покарай за подлость и злобу людскую...
Изнывая от страха, он каждый день ждал, что придут с дальней заставы мстители и спросят: "Ты зачем подкинул нам украденное из алтаря?"
- Не по своей воле, - бормотал старик. - Долговязый бес попутал. И кресты-то были старые, из серебра… на чаше позолота стерлась. Без дела они лежали. Не прогневайся, пощади мя...
В воскресенье, после вечерней службы, старик не погасил восковых свечей, а как всегда встал на колени перед изображением распятого на кресте Иисуса Христа и, закрыв глаза, начал повторять свою каждодневную молитву.
В церкви стояла такая тишина, что слышно было, как капает оплывающий воск, слегка потрескивает пламя свечей и попискивают бегающие в просвирной мыши.
Вдруг до слуха молящегося донесся скрип тяжелой двери главного входа. "Кто бы это мог быть? - вздрогнув, подумал сторож. - Не вернулся ли отец Анатолий?" Дряхлый настоятель церкви ушел последним, по рассеянности он мог что-нибудь забыть. "Нет, не он", - определил сторож. По гулким плитам явно шагали несколько человек. Слышно было, как у одного из них цокали подковки.
Боясь оглянуться, старик торопливо стал отбивать поклоны и бормотать молитвы.
Шаги вскоре затихли, но сторож чувствовал, что пришедшие не ушли, а стоят где-то невдалеке и наблюдают за ним. Он лишь чуть скосил глаза и, заметив трех матросов, державших снятые бескозырки, рослого милиционера с красной повязкой на рукаве и сгорбленного отца Анатолия, упал ниц и в голос завопил:
- Матерь божья, великомученица, заступись!
- Ладно, хватит канючить, - сказал грубый голос. - Поднимайся.
Чьи-то сильные руки подхватили обомлевшего старика и подвели к аналою.
- Раб божий Лука, клянись на святом евангелии, что будешь, как перед богом, говорить только правду, - подняв руку с тремя вытянутыми вверх пальцами, произнес отец Анатолий.
- Клянусь, - слабым голосом отозвался сторож, перекрестился и поцеловал край толстой книги с золотым обрезом.
Матрос, усевшийся на приступку алтаря писать протокол, строгим голосом спросил:
- Как тебя зовут?
- Лука Афанасьевич Субботин.
- Где проживаешь? Уроженец какого села, уезда, губернии?
У старика затряслись ноги. Ему вдруг стало холодно, захотелось сесть. Он слышал вопросы, машинально отвечал на них и думал: "В тюрьму посадят… и отец Анатолий разгневается, прогонит меня".