Ваньке Быку приглянулась молодая буфетчица. Отплясывая перед буфетной стойкой, он после каждого коленца топал ногой и делал пригласительный жест: "Выходи-де в круг, красавица!" Буфетчица, не зная, как ей быть, испуганно поглядывала на путиловцев. А те, прихлопывая в ладоши, постепенно охватывали танцующих тесным полукругом.
Неожиданно с улицы вбежал парнишка. Оставив дверь открытой, он пронзительным голосом выкрикнул:
- Коней угоняют!
Оркестр, словно поперхнувшись, умолк. С улицы донесся цокот копыт.
- Лови… Стреляй по ним! - завопил Ванька Бык.
Путиловцы расступились, пропустили трех громил на улицу и, вновь сомкнув полукруг, навалились на Ваньку Быка, на его сообщников и принялись вязать их.
Рано утром молодые путиловцы привели Ваньку Быка на свой завод и поставили к забору на "дворянскую панель". Эта панель так называлась потому, что по ней прежде ходили только заводское начальство и служащие конторы.
Рабочие разглядывали громилу и говорили:
- Попался, наконец... давно по тебе веревка плакала!
У "дворянской панели" скопилась немалая толпа пострадавших от банды Ваньки Быка.
- Порезал, бандюга, моего брата, - злобно говорил котельщик. - И соседа до полусмерти избил...
- Милые мои, это он… он, проклятый, Танюшку искалечил! - плача, выговаривала солдатка. - Не отпускайте, казните самой лютой смертью…
- Да, таким свобода во вред, - говорили многие. - Проходу от них не стало. Для острастки одного или двух повесить бы следовало!
Когда появились во дворе члены Нарвского Исполкома, все расступились перед ними, а Ванька Бык, хмуро выслушивавший проклятия, вдруг вскинул голову и нагло спросил;
- В чем дело, товарищи? По какому такому праву меня на всенародный облай выставили?
- А по такому... что ты бандит и супостат жизни человеческой, - сказал старый литейщик.
- А не будь меня, так генерал Дубницкий до сих пор бы на вашей шее сидел. А кто городовых бил? Кто революцию делал?!
- Ты себя к героям революции не причисляй. Тебе бы только погромить... рад любому случаю. Как накипь дурная, покрутился около революции и отошел шлаком. Такие, как ты, - хуже буржуя! Свободу опоганиваете.
- Эва! Значит, меня долой!? - ища поддержки, обиженно заговорил Ванька Бык. - Значит, я не я? Откинутый вроде? И свободы мне нет?
- Нет тебе ни свободы, ни прощения, - отозвался кто-то из толпы.
- Довольно на него время тратить, пора на работу, - сказал представитель Исполкома. - Поднимите руки… Кто за то, чтоб долой его с горизонта жизни?
Поднялось много рук.
- Та-ак, ясно, - оглядев толпу, сказал старый литейщик. - Будем требовать смертной казни.
Два рослых путиловца, схватив громилу за связанные руки, потащили к воротам, а он, отбиваясь, завопил:
- Братцы, да что же это?! Пощадите!.. Но сочувствия он ни у кого не вызвал.
Глава пятнадцатая. ВСТРЕЧАЙТЕ ЛЕНИНА
В конце марта из ссылки вернулась тетя Феня. Поздно вечером она пришла к Алешиным усталая и разочарованная.
- Как мы все рвались сюда! - сказала она Кате. - Многие на крышах ехали. Нас в теплушку набилось человек пятьдесят. Думали, что здесь встретят с флагами и музыкой, а нас довезли до тупика на товарной станции и говорят: "А ну, освобождайте вагоны!" Пошли мы по каким-то закоулкам, вышли на Лиговку. Гляжу - очереди длинные у пекарен, люди худые, ободранные детишки у прохожих хлебца просят. Но вот выходим на Невский и... глазам не верим. Свету много, витрины от хрусталя искрятся. Публика расфранченная. Автомобили, лихачи. В ресторанах музыка, офицерье сидит, женщины холеные... Как будто нет голодных и калек. Да была ли революция!?
- Мы такие же вопросы задаем друг другу, - ответила Катя. - Почти все идет по-старому.
На ночь тетя Феня осталась в подвале. Катя уложила ее на свою постель, а сама легла с матерью.
Утром гостья с трудом поднялась. Она чувствовала себя разбитой.
- Здесь у вас не сон, а одно мученье, - сказала она. - Сам воздух душит, словно в тюремной камере.
День был воскресным. Выпив чашку чаю, тетя Феня немного взбодрилась и предложила Кате:
- Поедем со мной в Озерки. Если избушка цела, то вчетвером в ней поселимся.
Из ссылки тетя Феня приехала в валенках и нагольном полушубке, а в городе была оттепель. Катя отдала ей свои ботинки, а сама надела старенькие русские сапоги, оставшиеся у бабушки от деда. В Озерках к домику нельзя было подступиться. За зиму вокруг намело сугробы.
Проваливаясь чуть ли не по пояс в снег, Катя добралась до крыльца. Ни замка, ни сургучной печати. Дверь была чуть приоткрыта и висела на одной петле.
Переступив заснеженный порог, девушка из темных сенцов попала на кухню. Здесь было светло, но в окне не осталось ни одного целого стекла: осколки поблескивали на захламленном полу. Плиту кто-то разорил: чугунный верх снял, а кирпичи разворошил.
И в соседней комнате гулял ветер, колыхавший обрывки заиндевелых обоев. Даже половицы были выдраны.
Тетя Феня, пробравшись к дому по Катиному следу, ахнула и прослезилась.
- Какие же мерзавцы это сделали?! Знают же, что не буржуи жили... все своим трудом нажито. И корысти-то на грош! Куда я теперь денусь?
- Живите у нас, - предложила Катя.
- Да ведь и у вас в подвале не житье. Надо нам подыскать что-то другое.
Дома их ждало письмо от отца. Оно пришло с Западного фронта. Дмитрий Андреевич поздравлял с революцией, сообщал, что он выбран в полковой комитет, и обещал скорую встречу.
Наступила пасха - старый церковный праздник. На пустырях и площадях столицы появились ларьки и палатки торговцев, ярко размалеванные карусели, шумные балаганы циркачей, заунывные шарманки продавцов "счастья".
Звонили колокола церквей, на домах висели красные флаги. Хмельные домовладельцы, чиновники и купцы, нацепив на себя пышные красные банты, целовались, поздравляли друг друга с "Христовым воскресением" и свободой.
А солдат и рабочих не радовал приближавшийся праздник. Одним предстояло отправляться на фронт, в окопы, а другим - работать на прежних хозяев.
В былые времена даже бедняки к "Христову воскресению" пекли куличи, готовили студни, творожные пасхи, красили яйца, но в этот раз в рабочих семьях праздник был скудным. Яйца и творог спекулянты продавали по неслыханным ценам, а белая мука совсем исчезла с рынка.
Катина бабушка, достав из сундука праздничный дедов пиджак и рубашку с васильками, вышитыми на воротнике, сходила на рынок, продала их и на вырученные деньги купила десяток яиц, немного сахару и масла. Вытряхнув из всех мешочков муку, какая была в доме, она испекла два куличика: один себе, другой внукам.
Всю пасхальную ночь мать и бабушка простояли в церкви. Они вернулись домой на рассвете и разбудили Катю, чтобы разговеться с ней - съесть по куску кулича и по яйцу, окропленным "святой водой".
- Я не говею, - сказала Катя. - Мы не верим в бога.
- В кого же вы верите? - спросила бабушка.
- В свободу... в счастье на земле!
- Много вам дала ваша свобода! - ворчливо сказала мать. - У людей праздник, а мы, как нищие. Хоть ты бога не гневи, садись с бабушкой.
Чтобы не спорить с матерью, Катя села за стол, съела половину принесенного из церкви яичка и выпила чаю с куличом.
К обеду пришла тетя Феня. Она принесла пряников и бутылку красного вина. Забежала и Наташа. Обед был праздничным. Раскрасневшиеся от вина девушки смеялись без всякой причины, а потом спели с тетей Феней ее любимые песни о бедной швейке, о чайке, убитой охотником, и о сибирском бродяге.
В окно кто-то робко постучал. Катя отодвинула занавеску и в сгущавшихся сумерках разглядела улыбающиеся физиономии Демы и Васи. Открыв форточку, она сказала им:
- Подождите минутку, мы сейчас выйдем.
- Кто такие? - спросила тетя Феня.
- Путиловские ребята.
- Ого! Издалека пришли. Значит, не на шутку вы им приглянулись.
Чуть припудрив не в меру раскрасневшиеся щеки, девушки оделись и выбежали на улицу.
- Куда же мы пойдем? - спросила Наташа.
- Куда угодно, - ответили парни.
- Тогда на ярмарку, там весело, - сказала Катя.
Взявшись под руки и заняв почти всю мостовую, они пошли к пустырю, где расположились балаганы и палатки торговцев. На ярмарке горели разноцветные фонари, играли гармошки, щелкали хлопушки, смешно выкрикивали "уди-уди" надувные свистульки.
Парни купили девушкам кулек орехов и уговорили для озорства прокатиться на каруселях. Дема с Васей сели на деревянных коней, а Катя с Наташей - в карету, расписанную петухами.
Кружась под звон бубенчиков и визгливую песню шарманки, парни дурачились - ловили грушу с призовым кольцом, а девушки, видя, как она ускользает от них, заливались хохотом.
Потом они побывали на танцах, в столовой завода "Парвиайнен", названной "Зимним садом", потому что в ней были две кадки с пальмами. Втроем пошли провожать Наташу к райкому. В этот вечер она заступала на дежурство.
- Приходите завтра, только пораньше, - сказала Катя, прощаясь. - Прямо к райкому. Сходим в кинематограф; я давно не была.
- Хорошо, - с готовностью отозвался Василий. - Часа в четыре ждите.
Но на другой день произошло такое событие, что девушки и не вспомнили о кинематографе. Когда Катя забежала в райком, она застала там растерянных дежурных. Звонили из Центрального Комитета партии: нужно было немедленно известить рабочих Выборгской стороны о том, что вечером из Финляндии приезжает Владимир Ильич Ленин. Но как это сделаешь, если заводы и фабрики не работают?
- Давайте напишем плакат и пойдем по улицам, - предложила Катя.