- Женька, запрашивай путь! Да чего ты колдуешь над графиком, вызывай четвертую. Там этот фронтовик нагнал жару. Грузчики про костер забыли. Сами не хуже костров горят. За двадцать минут погрузили. Герой сам на погрузке стоял за комлевого. Ворочает, будь здоров: меня отправил - на часы посмотрел. Давай путь, Женька.
- Путь свободен, - так нежно сказала Женя, что шофер с удивлением поглядел на нее.
- Ты что?
Женя вздохнула и, продолжая улыбаться, повторила:
- Путь свободен…
- А ну тебя, - махнул рукой шофер и выбежал из диспетчерской.
КОСТРЫ НА СНЕГУ
Диспетчерская стояла на опушке леса.
Мимо нее проходил тракт, построенный в те далекие времена, когда еще не было железной дороги. Над маленьким домиком вековые ели простирали свои чудовищные лапы, отягощенные клочьями снега.
Перед домиком - широкая площадка для заправки машин. От тракта через эту площадку пролегла автолежневая дорога в тайгу.
Виталий Осипович стоял на высоком крыльце диспетчерской. Он еще не привык к тому, что в восемь утра все окружающее тонет в темноте и все в тайге полно безмолвного и неподвижного ожидания, каким всегда бывает Предрассветный час.
От тракта через площадку к диспетчерской двигалось что-то большое, угловатое. Казалось, идет сам собой огромный квадратный щит, покачивая углами, идет на собственных ногах. Приблизившись к диспетчерской, щит мягко сел на снег. Шумно вздохнув, из-за него вышел человек в большой лохматой ушанке, в коротенькой, не по росту телогрейке, из рукавов которой торчали руки в огромных рукавицах. Шаркая разбитыми валенками по снегу, человек подошел к Виталию Осиповичу.
- Привет, товарищ Корнев. Завклубом Крутилин.
Здороваясь, Виталий Осипович рассмотрел широкое скуластое лицо с озорными мальчишескими глазами и большим ртом, из которого необычайно гулко, словно из репродуктора, раздавались слова:
- Пилюля нашим лесорубам.
- Это что у вас? - спросил Корнев, указывая на странную его ношу.
- Лесорубам вызов. Ночью парторг принес, велел в лесосеке повесить. Теперь загудят, лесу не хватит.
Ничего не понимая, Корнев подошел к угловатой "пилюле". Это был большой, метра на полтора, щит, сколоченный из тонких досок. На нем что-то написано, в темноте не разобрать.
Подошла машина. Леша Крутилин взгромоздил свой щит на ящик для чурок, сам встал на подножку. Корнев сел рядом с шофером, и они поехали по сказочному, таинственному лесу, мгновенно оживающему в бегущем свете фар. Возникали и пропадали в темноте золотые и красные стволы сосен. Маленькие елочки в снеговых шапках стремились навстречу.
У пятой диспетчерской Леша сгрузил свой щит.
- Отсюда ближе. Я знаю тропу, по ней лесорубы ходят.
Машина ушла. У дверей диспетчерской стояла Женя. Несмотря на мороз, она была в одной вязаной кофточке. Белый пуховый платок лежал на плечах, открывая золото волос. Увидев Виталия Осиповича, она вспыхнула, и лицо ее налилось жарким румянцем. Она стояла неправдоподобно яркая, как роза в снегу.
- Привет, диспетчер! - гаркнул Леша. - Пусти погреться.
- Простудитесь, - улыбнулся Корнев, проходя в жарко натопленную избушку.
Женя вздохнула.
В диспетчерской рдела железная печка, гудело пламя в трубе. В избушке чисто, домовито. Видно было, что здесь хозяйничают девушки, знающие толк в уюте. Даже вышивание лежало на столике, на самом уголке, за телефонным аппаратом. Женя быстро убрала сто.
Корнев сел на табуретку, на ее место, склонился над графиком.
- Долго машины простаивают, - сказал он не глядя на Женю.
- Это погрузка задерживает, - прошептала Женя, сжимая руками платок у подбородка.
Ее голубые ясные глаза смотрели на Виталия Осиповича с восторгом и испугом. Он разговаривал с ней! Что говорил, как говорил - все равно. Пусть он хмурится, пусть даже ругается, но все это относится к ней, может быть, он посмотрит на нее, может быть, подаст руку на прощанье. Но это уже было бы такое счастье, о котором она думала почти с благоговением.
Он так и не поднял на нее свои темные глаза. На неподвижном исхудалом лице не дрогнули прямые брови.
- Хорошо, - неопределенно бросил он, выходя из диспетчерской.
Они шли по тайге. В глубоком снегу стояли высокие сосны. Мелкие елочки утопали в сугробах. Где-то, невидимое, всходило солнце.
По узкой тропе, пробитой лесорубами, они уходили все дальше и дальше в лес. Щит на Лешиной спине колыхался в такт его шагам. Теперь уже, не напрягая зрения, можно было прочесть то, что написано на нем:
Лесорубы!!!
Лесоповальщик Мартыненко
поставил рекорд.
Лучковой пилой он свалил 20 кубометров.
Тов. тов. Ковылкин и Бригвадзе, а где ваши рекорды?
Задыхаясь под тяжестью щита, Леша сказал:
- Такие плакаты - самоубийство для меня.
- Тяжело? - посочувствовал Корнев.
- Нет, какая там тяжесть. Наши лесорубы, они сейчас меня убивать начнут. Они гордые очень, не выносят, когда кто-нибудь лучше их работает. Вот посмотрите, какой сейчас шум будет.
Запахло сладковатым дымом горящей хвои. Сквозь поредевший лес уже был виден весь участок тайги, предназначенный к вырубке.
Сегодня начинали новый участок. Десятник уже расставил лесорубов по делянкам. Пылали костры, зажженные лесорубами на своих делянках. Оглушительно трещала горящая хвоя, выбрасывая в светлеющее небо золотые искры.
Но работать еще не начинали.
Тарас Ковылкин, таежный чемпион лучковой пилы, еще ничего не знал о рекорде Мартыненко. Он горячими своими глазами смотрел на костер. Кубанка с голубым верхом надвинута на самые брови. Он курил, сплевывая в огонь, стараясь не замечать своего соперника, Гоги Бригвадзе.
Тот сидел так же молча и равнодушно плевал в костер, показывая, что ему вообще наплевать на все: и на Тараса с его рекордами, и на тайгу, и на славу чемпиона. Его черная кубанка с широким красным верхом также надвинута на брови, густые, черные, сросшиеся на переносице, так что казалось: у него одна бровь, развернутая как орлиные крылья.
Тарас бросил в костер окурок и, сдвинув кубанку на затылок, не спеша поднялся, скинул ватник на ствол сваленной сосны и взял лучковую пилу. Лучки у него особенные. Инструментальщик специально для него спаял полотна, удлинив их в полтора раза, на полный размах руки. Обычный лучок не соответствовал его широкой натуре.
Его подсобник Юрок Павлушин, остроглазый парнишка, утопая в снегу, перекатывался от сосны к сосне. Орудуя лопатой, он разбрасывал снег, обнажая стволы до самого корня.
- Самое время, - вздохнул Леша, пробираясь со своим щитом на видное место - к старой сосне, белая засечка на которой означала границу участка.
Крутилин вынул из кармана гвозди и молоток. По тихой тайге простучали дробные удары. Лесорубы, сохраняя равнодушный вид, не спеша собирались к старой сосне как бы для того, чтобы посмотреть, кто это стучит в тайге в предрассветный час. Вообще все обошлось как будто спокойно. Несколько скептических замечаний вроде того, что "знаем мы эти рекорды, лесок подобрали тот", в счет не идут. Но Леша видел: идет Гоги Бригвадзе, играя орлиными крыльями бровей, с презрением попирая землю. Перед ним расступились.
Он надвинулся на Лешу. Губы его побелели, словно тронул их мороз, он жарко выдохнул:
- Сними!
- Снимай сам.
- Говорю, сними! Не играй на нервах.
Тарас Ковылкин тоже подошел не спеша. Легонько двинул плечом, оттирая Бригвадзе, словно для того, чтоб лучше увидать плакат.
- Пускай висит, Гоги, - угрожающе произнес он и, обернувшись к лесорубам, негромко приказал: - Все видели? Давай по местам! Гоги, пусть это висит. С Мартыненкой у нас личный разговор будет. По местам, ребята.
- Да, - сказал Юрок Павлушин, угрожающе суживая детские свои глаза, - мы еще поговорим.
Никто не тронулся с места, здесь был начальник, и все думали, что он приехал агитировать по поводу победы соседнего лесоучастка.
- Товарищ начальник, - сказал Гоги, - не надо слов. Мы все это понимаем без агитации. Тарас держал первенство по лесхозу, я был вторым. Теперь нас… - он сделал выразительный жест рукой, показывая, как их с Тарасом сбросили с первых мест.
- А вообще интересуемся насчет войны.
Виталий Осипович сказал, что о положении на фронтах он может доложить только вечером, после работы, а все, что нужно было сказать, сказано вчера на совещании. Сейчас надо работать.
- Дай-ка мне, товарищ Ковылкин, лучок, посмотрю, не забыл ли я, как это получается.
Тарас отвел Корнева на соседнюю делянку, дал инструмент. Подбежал Леша, размахивая лопатой.
- Товарищ начальник, давайте на пару.
- Давай, Леша.
Тарас со своей делянки наблюдал за работой Корнева. Наметанным солдатским глазом он определил хорошего командира, но лес валить - это не командовать. Он с недоверием поглядел на соседнюю делянку, но сразу же понял, что начальник шутить не любит.
Начиная валку на новой делянке, надо прежде всего вырубить подсад - мелкие сосенки и елочки, положив их поперек делянки. Если этого не сделать, то сваленные хлысты в стремительном падении своем уйдут под снег, поди потом добывай их из метровых сугробов.