На площадке, окутываясь сизым дымом, рокотали моторами машины. Ребята курили, отдыхая. Катя Проталина и Федя разносили бутерброды - ломоть хлеба с котлетой.
Серега Климов сидел на поваленной сосне, сгорбившийся, нелюдимый; бутерброд у Кати не взял, а будто вырвал и, отвернувшись, стал есть. Он видел, как мы лезли по снегу, и ждал нас, еще более сжавшись, не оборачиваясь.
- Серега,- позвал Петр, приблизившись, и хлопнул варежкой по его плечу.
Климов резко, с вывертом крутанулся и вскочил. Небольшие глаза спрятались под лоб, ноздри острого носа напряглись, скулы выперли, кисточки усов в уголках губ встали торчком, как у кота.
- Чего тебе? - крикнул Серега.- Чего вы от меня хотите? Ну, говорите! Утешать пришли, да? К чертовой матери с вашими утешениями!
Петр от неожиданности даже отступил на шаг.
- Что с тобой, Сергей?
- Ничего! Ты позвал меня сюда! Позвал? Заманил, романтик! Я приехал. Где она, твоя романтика? Где, я спрашиваю? Куда ты нас завел? Идем за тобой, как стадо баранов. Замерзнем в сугробах или сдохнем от голода! Я еле ноги таскаю. Хватит! Надоело.
- Не ори,- сказал Петр сдержанно.- Не ори,- повторил он громче и оглянулся на ребят, которые прислушивались к истеричному крику.- Я тебя не тянул сюда - сам вызвался. Я предупреждал: каждый может поступать по доброй воле.
- По доброй? - Серега, прыгнув к Петру, ухнул по пояс в снег.- А кто решение вынес - ехать всей бригадой? Не ты? Послушался, дурак, согласился. Все! Не могу больше. Терпение лопнуло. Устал. Уйду я. Если не уйду - подохну тут...- Он почти ползком выбрался на дорогу. Я попробовал его образумить.
- Сережа, что ты делаешь?
Он оттолкнул меня:
- Отстань!
Резко и неестественно стремительно, чуть-чуть покачиваясь, Серега пошел к машине, где были его вещи, легко вспрыгнул в кузов, нашел свой чемодан. Сергей начал уходить от колонны, сначала очень быстрыми шагами. Потом шаги его стали медленней, и нам была видна одинокая фигура человека на дороге, которую мы проложили. Петр сказал:
- Я не знаю, что делать, ребята.
И мы, сто человек, тесно сомкнувшись вокруг него, смотрели, как уходил Серега Климов, и тоже не знали, что делать. Наконец Елена сказала:
- Его надо вернуть.
На лес тихо падал снег. Уходящий от нас человек все более отдалялся и тонул в белой мгле. Елена догнала Серегу, схватила за плечо и резко рванула к себе. Он пытался вырваться, но она не отпускала: что-то говорила ему, взмахивая рукой.
Петр приказал:
- Алеша, и ты, Илья... Серега ведь твой друг. Илюша? Помогите Елене. Приведите его сюда.
Мы - Илья Дурасов и я,- подбежав к Сереге, отняли у него чемодан, и Дурасов, грубоватый и сильный, чуть-чуть приподняв дружка, приволок его на площадку.
В маленьких, плутоватых, всегда горящих алчным огоньком глазах Сереги засветилось что-то человеческое: в нем проснулась совесть. Он сел на поваленную сосну, один, и заплакал. Мы сели рядком на эту же сосну и на другую, лежавшую вблизи, и долго молча думали о своем назначении, о своей судьбе.
С рассвета колонна двигалась часа четыре. Мы уже не рвались запальчиво вперед, как в первые дни, не надрывались. Но и не выдохлись. Мы как бы приобрели второе дыхание, ровное, ритмичное, точно при беге на длинную дистанцию. Мы не увеличивали и не снижали темна и упорно, настойчиво прогрызались сквозь таежную чащобу.
В одном месте Глеб Анохин, бульдозерист, остановил машину и приглушил мотор. Он высунулся из самодельной кабины и молча замахал руками, подзывая нас. Жестами просил не шуметь.
Поперек пути лежала огромная старая лиственница, должно быть, бурой вывороченная из земли с корнями. Не засыпанные снегом корни растопырились скрюченными ответвлениями, виднелось похожее на нору протаянное отверстие, чуть тронутое по краям желтоватым ледком. Из отверстия, как дымок из трубы, едва уловимый, выходил пар.
- Медведь,- сказал Глеб Анохин шепотом.
- Ничего устроился,- заметил Леня Аксенов.- Глядите, и трубу для воздуха проделал. Рассчитывал, наверное, сладко проспать всю зиму без тревог. А мы потревожили вас, ваше величество!
- Слушайте меня.- Трифон отстранил Леню от корневища,- Предлагаю эксперимент... На первый случай надо насыпать в эту дыру табаку, пускай медведь сперва почихает.
Ребята закричали:
- Подсыпь ему табачку! Подсыпь, Трифон!..
Будорагин, воодушевленный своей мыслью, уже размял на ладони несколько сигарет и шагнул к берлоге. Глеб Анохин задержал его.
- Снег может не выдержать, провалишься и угодишь ему прямо на клыки...
- Алеша, сходи за ружьями,- попросил Петр.- На всякий случай...
Будорагин лег животом на корневище лиственницы и бросил табак в отверстие, табак легким дуновением ветерка отнесло в сторону. Анка придерживала мужа за полушубок.
- Не упади, Тришка. Ну, встань. Не озоруй...
Петр Гордиенко, наблюдая за Трифоном, улыбался.
- Хватит,- сказал он.- Подымайся.
Я впрыгнул в кузов грузовика и достал из-под брезента две двустволки, зарядил их и принес к берлоге, одну отдал Трифону, вторую оставил себе.
Петр попросил Глеба, кивнув на едва вздымающийся сугроб, под которым спал медведь:
- Потревожь его.
Ребята примолкли. Они стояли полукругом неподалеку от корневища и ждали, что произойдет дальше. Девчата невольно отступили за спины парней, глаза их блестели от возбуждения, от страха и любопытства. Только Елена Белая смотрела невозмутимо и бестрепетно, точно знала наперед, что будет.
Мотор бульдозера сердито взревел, нож стукнулся в ствол лиственницы, стронул его с места. Снег над берлогой зашевелился, и вскоре из-за корневища показалась мохнатая медвежья морда с налипшими комьями снега на клоках шерсти. Увидев перед собой такую толпу людей и столько непонятно и свирепо рычащих машин, он, должно быть, пришел в ужас и по-человечьи заслонил глаза лапой, как бы от внезапно навалившегося кошмара, от наваждения. Он отнял лапу и взглянул еще раз: нет, это не сон - люди стояли полукольцом и смеялись. Маленькие глазки его выражали изумление, беспомощность и тоску. Он наверняка вспомнил в этот момент, как радовался, найдя такое глухое и удобное место, где можно пролежать до весны, отдохнуть всласть. И вот - на тебе! - надвинулось нежданное, невиданное...
Медведь от страха присел, скрывшись за корягой. Затем выпрыгнул из берлоги и, проваливаясь в сугробы, смешно, неуклюже вскидывая зад, побежал прочь, большой, бурый, снег и клочья мха осыпались с мохнатого хребта.
- Стреляй! - крикнул мне Серега Климов.- Уйдет ведь! Стреляй!..
- Стой! - что есть мочи рявкнул Трифон медведю.
Зверь как будто догадался, что этот окрик касается именно его, остановился, встал на задние лапы и, обернувшись к нам грудью, поднял вверх передние лапы, точно сдавался на милость победителей. Он молил нас о пощаде.
Мне жаль было его убивать. Он показался мне в этот момент добрым и незащищенным, с обаятельной, беззлобной мордой, сквозь густую шерсть пробивался блеск крошечных глаз. Я на секунду вспомнил Женю: она не разрешила бы мне убивать этого зверя, как бы явившегося к нам из нашего детства, из сказок - Мишку Косолапого. Я опустил ствол ружья. Серега, сгорая от нетерпения и азарта, пританцовывал возле меня.
- Стреляй же, болван! Гляди, какая позиция!..
- Отстань!
- Ты чего? - спросил Трифон и тоже опустил ружье.- И я не стану...
- Стреляйте же, идиоты! Уйдет зверь! - Серега Климов выхватил у Трифона двустволку. Грохнул выстрел.
Медведь покачнулся, будто его толкнули в грудь, замотал головой, как бы осуждая пас, и, обхватав себя лапами, охнув, сел на снег.
Серега бросился к убитому зверю. За ним не спеша зашагал Трифон, побежали ребята...
- Вот это удар! - крикнул Илья Дурасов.- Одним выстрелом - наповал! Прямо в сердце. Молодец, Сергей!
Убитого зверя протащили по снегу к машине и подняли в кузов, положили поверх брезента, и колонна двинулась дальше.
К вечеру сильно потеплело, и ночью повалил снег. Я проснулся оттого, что мне стало тяжело дышать, будто кто-то придавливал сверху все тяжелей и тяжелей. Я чуть приподнял с лица одеяло и взглянул вверх. И сейчас же глаза мне залепило холодными снежными хлопьями. В лесном безветрии снег ложился прямо, обильный, тихо шелестевший в ветвях, шипел, попадая на огонь костров, и костры окутывались банным паром. Приподнявшись, я огляделся вокруг. Все лежавшие у костров люди были покрыты толстым слоем снега - белые недвижные бугорки, как медведи в берлогах. И палатки покрылись белым.
- Не спишь, Алеша? - Петр Гордиенко осторожно, чтобы не разбудить Елену, повернулся ко мне лицом.- Вот это снег, я сроду такого не видывал. Насыпает сразу вороха... Мы правильно сделали, что пошли всей колонной, а то после такого снегопада опять пришлось бы пускать бульдозеры.
- Конечно, правильно,- сказал я шепотом.- Мы все вместе, все в одинаковых условиях. Это очень важно.
- Как настроение у ребят?
- Нам не привыкать. Кроме того, новизна, новые люди, знакомства, дружба завязывается...
- А как ведут себя "интеллигенты"? - В вопросе Петра звучала веселая ирония.
- "Интеллигенты" покрепче Сереги Климова оказались. Молодцы ребята. Без юмора ничего не делают. Посмеиваются надо всем, а больше над собой, как будто для них нет ничего святого. Леня Аксенов, например. Слова путем не скажет, все с вывертом: "сэр", "господа". А Катя Проталина - просто прелесть, как сказала бы Женя... Но устали, Петр. Все мы устали. Физически устали. И озябли. Я бы сказал даже, душой озябли. Заросли щетиной - ни побриться, ни помыться... Сколько нам еще идти?