- А под сад, Андрюша, ты можешь взять себе участок за городом, как все люди, - спокойно продолжила жена. - Если уж так тебе хочется его иметь.
Он всем телом повернулся к ней.
- Вот как. А ты хоть немного представляешь, что значит вырастить взрослый сад? Может, мне на другой сад и жизни теперь не хватит. А потом… Попробуй-ка, помотайся за город в такие-то дни, в будни. А наезжать по субботам да воскресеньям - сплошное любительство, дилетантство, скажу я тебе. Ничего путного и не сделаешь?
- Да здесь-то ты чего такого особенного сделал, чтобы так говорить?
- Да-а?.. Ты так считаешь? - он покраснел и округлил глаза. Ком снега с грушевой ветки за окном неожиданно сорвался, рассыпался в воздухе, и ветка выпрямилась, царапнув по стеклу. Вздрогнув, Андрей Данилович стукнул кулаком об стол. - Никуда я отсюда не уеду! Так и знайте!
Всю неделю он ни с кем дома не разговаривал. Ходил злой и хмурый - не подступись. Но в субботу, как обычно, созвонился с приятелем, подполковником в запасе Алексеем Степановичем Худобиным, и договорился пойти в баню: оба они ванну считали блажью, любили парную и дома не мылись.
Встретились вечером, купили березовые веники у древней старухи, торговавшей на приступках крыльца бани, разделись в туманившемся предбаннике и прошли в ознобный жар парной.
Закончив мыться, Андрей Данилович рывком головы откинул со лба на затылок потяжелевшие волосы и размеренно сидел наверху горячих полатей, сухо покашливал от забивавшего горло жара и задумчиво смотрел, как лопается, расходясь по воде, мыльная пена в оцинкованном тазике.
Худобин, жмурясь, истомно постанывая, на другом конце полатей хлестал себя веником по спине и груди.
- Уф-ф… Хорошо, - вздохнул он и, заблестев глазами, махнул веником на Андрея Даниловича, бросая ему в лицо брызги. - Что, Данилыч, ты не весел? Что ты голову повесил?
- А-а? - Андрей Данилович посмотрел на него. - Да так, знаешь, неприятности всякие.
- Н-у-у!.. На работе?
- Да нет, на работе все как по-заведенному. Я вот сидел и вспоминал, как в плодопитомник один ездил. Заведующим там был ученый, кандидат биологических наук. Диссертацию он сработал по выведенному им яблоку. Назвал его: "Уралочка Стабесова". А Стабесов - его фамилия. Тщеславный малый. Ну, да не в этом суть… Яблоко-то в диаметре до двух сантиметров не дотянуло, так я возьми и скажи, что это не яблоки, а ранетки. Он мне сквозь зубы и процедил, посматривая на меня этак в прищур: "Зато зимостойкое". А я привез с собой яблоко. С той яблоней, правда, возился много: пикировку делал, стержневой корень укорачивал, сеянец ее года четыре, что ли, а то и больше с места на место пересаживал… Решил я тогда попробовать, что из этого выйдет. Ну, вышли яблоки до двухсот пятидесяти граммов весом, с отличной зимостойкостью. Хранились долго. Я это яблоко кандидату под нос. Так не поверил, что я его вывел. С юга, сказал, привез, да еще меня обозвал шарлатаном.
- А когда ты ездил в этот питомник?
- Давно уже… - Андрей Данилович выгнул правую бровь. - Считай, лет восемь прошло.
Худобин засмеялся.
- Ну и ну… А теперь, значит, обиделся на того кандидата? Долго же до тебя доходит.
Андрей Данилович вяло улыбнулся и слез с полатей.
- Бог с ним, с кандидатом. Да и не работает он уже там. Просто сидел вот я сейчас и думал, что яблоко то было лучшим из всего, что я успел в саду вывести.
Он выплеснул на пол мыльную воду из тазика, налил свежей, холодной, и вылил ее себе на голову. Сказал, потирая ладонью грудь:
- Дышать легче стало, - и пошел к дверям, завихривая лодыжками стлавшийся над полом пар.
- Погоди, погоди… - заторопился Худобин. - А неприятности у тебя все же какие?
- Ладно. Пошли, - отмахнулся Андрей Данилович.
Они оделись и по старой привычке прошли в буфет - распаренные, с помолодевшими лицами. После бани они всегда цедили в буфете подогретое пиво и, отдыхая, не спеша разговаривали.
Поставив тяжелые кружки с пивом на влажный, словно в росе, столик - пар проникал даже в буфет, - Андрей Данилович сказал:
- Посиди-ка…
Вышел из бани и, широко шагая, косо пересек темнеющую улицу к желтым огням магазина. Вернулся с бутылкой водки, вспузырившей нагрудный карман пальто.
- Ну-у, брат… Да что с тобой? - удивился Худобин. - Или верно серьезные неприятности? Так этим делу не поможешь.
Андрей Данилович взял с подноса, стоявшего на столешнице, стаканы и разлил водку.
- Жили себе, жили, понимаешь ли, и вдруг: бац - меняй дом на квартиру в центре, - сказал он. - Прямо с ножом к горлу пристали.
- Ага. Ясно, - Худобин глотнул из стакана и поставил его на стол, загораживая на всякий случай кружкой с пивом.
- Что ясно?
- Ну, что дом хотят сменять. Закономерно. Город растет - и всем, понятно, хочется устроиться с удобствами. Забот меньше. Спокойнее.
- Кому хочется, а кому и нет, - отрубил Андрей Данилович. - У меня, как тебе известно, еще и сад есть.
- Сад - да. Сад жалко. А почему, собственно, твои решили переезжать?
- Жене, видишь ли, времени на работу мало. Далеко живем.
В буфет набилось полно людей - все из бани, все разгоряченные, влажные. Стало душно. С потолка тяжеловато свешивались крупные капли.
Вынув платок, Худобин отер лоб и вспотевшее лицо. Молча посидел, помаргивая на Андрея Даниловича, и вдруг спросил:
- Ты мне вот в парной притчу про яблоко рассказывал… Скажи-ка, а садов сейчас в области много? Ну, государственных там, колхозных?
- Да есть… А что? - удивленно посмотрел на него Андрей Данилович. - Не так, чтоб очень густо, но есть.
- И садоводы, наверное, есть? Настоящие. Не как твой дураковатый кандидат, а настоящие ученые-садоводы?
- Само собой есть. Да тебе-то что?
- Да так. Небось, не всякому в наше-то время сунешь под нос яблочко из палисадничка?
- А-а! Ты вон куда клонишь, - Андрей Данилович сузил глаза, раздул ноздри и нацелился на приятеля указательным пальцем. - Имей в виду!.. У тех садов земли сколько? Гектарами? А у меня при доме участок с полотенце. Тем и удобрение привозят, механизация есть… Лаборатории и прочее… А я сам жнец и на дуде игрец. Да мне бы столько земли, да свободного времени, да еще…
Худобин поднял над столом ладонь.
- Понесло-поехало… Словом, надо тебя директором совхоза назначить, вот ты и развернешься. А сад что? Для себя только.
- Причем здесь совхоз, - поморщился Андрей Данилович и потянулся к стакану. Но стакан стоял пустым, и он сказал: - Посиди-ка.
- Э-э, нет. Хватит, - ухватил его приятель за рукав пальто. - Если тебе так выпить хочется, то уж лучше ко мне пойдем.
Снег возле бани в свете электрической лампочки казался бурым, а у стены он подтаял, и там тянулась черная полоска открытой земли.
Сойдя по ступенькам вниз, Андрей Данилович сказал с обидой:
- Выходит, по-твоему, в моем саду я вроде как индивидуалист какой?
Худобин взял его под руку.
- Да брось ты. Ничего подобного я и не думал. Просто мне кажется, что в вашем споре жена твоя стоит на более общественной, что ли, точке зрения, вот и решай, кто из вас прав, кому следует уступить.
- А я вот не хочу уступать! - запальчиво выкрикнул Андрей Данилович.
- Вот и догадался, кто уступить должен, - рассмеялся Худобин. - Молодец, Данилыч.
Что на это ответишь? Получалось так, будто приятель все знал наперед, и разговор терял всякий смысл. Но Андрей Данилович все равно пошел к нему, долго сидел в его уютной и теплой квартире, пил, мрачнея лицом, стопками водку, тяжелел от нее и никак не мог уяснить и высказать что-то самое главное, что волновало его больше возможной утраты дома и сада, отчего под сердцем копилась горечь и появлялось ощущение зыбкости собственной жизни.
Выпил он излишне много и возвращался домой, то покачиваясь, то переходя на строевой шаг. Жался ближе к домам, в тень заборов. Почему-то вспомнилась любимая песня отца, и он еле слышно напевал:
Соловей кукушку уговаривал:
Полетим, кукушка, в близенький лесок.
Полетим, кукушка, в близенький лесок.
Выберем, кукушка, любленький кусток.
И совьем, кукушка, себе гнездышко.
И совьем, кукушка, себе гнездышко.
Выведем, кукушка, двух цыпленочек.
Тебе - кукоренка, а мне - соловья…
Возле дома стояла у палисада дочь. Рядом переминался с ноги на ногу парень.
- Так вот он, значит, какой - Степка! - заглянул Андрей Данилович парню в лицо.
Уже лежа в постели, он вспомнил, что Степкой зовут не этого парня, а того, который ухаживает за его секретаршей, а потом вдруг приподнялся на локтях и отчеканил:
- Дом спалю, а сам повешусь!
Всю ночь ему снилось, будто стоит он у колодца в деревне и пьет из ведра холодную воду, но напиться никак не может, хотя от воды раздуло живот. Утром нестерпимо болел затылок. От стыда за вчерашнее Андрей Данилович не мог поднять глаз и тихо прошел по-над стенкою в ванную.
Открыл душ и сидел под холодными струями, пока жена не постучала в дверь.
- Жив ли ты там, отец? Выходи.
Мы за стол сели.
- Сейчас, Иду… - отозвался он.
За завтраком жена поставила на стол бутылку вина.
- Выпей… Если хочешь.
Вошла в столовую дочь, придвинула к столу стул, села и сказала в пространство, будто так просто, для себя:
- А у алкоголиков сердце обрастает жиром.
Жена прикрикнула на нее:
- Не стыдно тебе?! Выучилась!
К вину Андрей Данилович не притронулся, но пил много чаю. Все долго молчали, но вот жена осторожно спросила:
- Так как же, Андрей, поступим с домом?
Он устало ответил:
- Меняйся уж.