5
Павла Петровича с Баклановым вызвали в Москву, в министерство. Пришлось делать длиннейшие объяснения к изменениям в тематическом плане. Изменения утвердили. Утвердили тему, предложенную Ратниковым. Министр сказал, что мысль очень интересная, это правильно, что создается группа, надо поставить работу так, чтобы в конце концов были подготовлены рекомендации для всех металлургических заводов.
С группой по теме Бакланова произошло осложнение. Павлу Петровичу и Бакланову было сказано, чтобы они побыли в Москве еще денька два-три. Лицо министра приняло при этом совершенно непроницаемое выражение. "Погуляйте, погуляйте. Вот так", - сказал он.
Директор института и его заместитель, конечно, не гуляли. В Москву попадешь - дела тебе там найдется столько, что к вечеру ноги гудят, валишься на постель в гостиничном номере, даже шевельнуться трудно. В эти дни составили и согласовали в министерстве список крупнейших заводов страны, с которыми предстояло заключить долголетние договоры на совместную разработку наиболее важных, актуальных тем; Павел Петрович это особо подчеркивал в тексте договора, который они составили с Баклановым: именно долголетние, именно совместная разработка и непременное включение в рабочую группу инженерно-технических работников из заводских цехов и лабораторий.
В эти дни побывали в институте Академии наук, который занимается проблемами металлургии, познакомились с новыми работами; Бакланов исписал там довольно толстую тетрадь в коленкоровом переплете. Павел Петрович поразился скоростью его письма. "Это же стенография, Павел Петрович, - объяснил Бакланов. - Изучал на досуге. С одной стороны очень удобно. Но есть и крупнейший недостаток. Если сразу не расшифровать, потом ничего не понять. А далеко не всегда захочется сразу сесть за эту крючкопись. К счастью, расшифровкой моих записей занимается жена".
На четвертый день ожидания их снова пригласили к министру, и министр не без торжественности объявил им, что один из заводов страны по заданию правительства разрабатывает конструкцию мощнейшей паровой турбины, которая будет рассчитана на давление пара до двухсот атмосфер, на температуру более чем в шестьсот градусов по Цельсию, то есть на такую температуру, когда металл уже светится. Строителей этой турбины надо обеспечить сталью большой жаропрочности. Сделать это должны они, коллектив научных работников института металлов.
- Работа над жаропрочной сталью утверждена правительством, - сказал министр, вставая из-за стола. - Это для вас правительственное задание. Поздравляю, товарищ Колосов и товарищ Бакланов.
Из кабинета министра вышли возбужденные.
В коридоре Павел Петрович сказал, что, собственно говоря, поздравлять надо прежде всего Бакланова, и он это делает с особенным удовольствием. Вот ведь как замечательно получилось: тема, которая была в институте чуть ли не второстепенной, выросла в государственно важное дело.
- Жизнь! - сказал он весело, вспомнив их недавний разговор о диалектике борьбы нового со старым.
Оба засмеялись.
На радостях Павел Петрович поставил перед министром еще один очень важный для института вопрос: он попросил, чтобы вот так, среди года, институту отпустили несколько миллионов рублей на достройку начатого еще до войны жилого дома для научных сотрудников. Дом перед войной был доведен до второго этажа и заброшен. Ни один из руководителей института им впоследствии не интересовался, все считали, что проект его устарел, фундамент ослаб, кирпичная кладка размокла. Оказалось иначе. Оказалось, что проект требует самой незначительной переработки, и то касающейся внутренних помещений, что фундамент сложен отлично и выстоит сотни лет, что кладка тоже достаточно прочна, надо лишь убрать несколько верхних рядов кирпича, действительно пострадавших от дождей и морозов.
Недели две назад Павел Петрович собственными руками ощупывал эти кирпичи и стучал молотом по бетонным массивам фундаментов, своими глазами, вместе с инженерами и архитекторами, рассматривал чертежи и планы дома.
На мысль взяться за достройку этого дома навел Павла Петровича случай с Ведерниковым. После того как выяснилось, что Ведерников живет в Трухляевке, где ни телефонов, ни водопровода, ни тротуаров, Павел Петрович решил навестить Ведерникова и разобраться, почему он живет в таких условиях.
Он сказал тогда о своем намерении Ведерникову, но Ведерников ответил, что ездить никуда не надо, ничего интересного у него нет, что живет он чуть ли не за русской печкой, как сверчок, в комнате, которую снимает у одной вдовой старушки. Павел Петрович стал допытываться, почему так получилось, и Ведерников в своей лаконической манере изложил: "Три года назад нам с женой дали отличную квартиру в центре города. Теперь в ней живут две старухи: моя мать и мать жены. А мы с женой… Старухи рассорили нас. Жена живет в одной комнате, тоже за городом. Я вот - в другой. Быт. Проклятье". - "А если переселить ваших старух?" - "Не уйдут. Они уже заявили: только через их трупы. Это была наша ошибка. Их сразу надо было селить отдельно. Так нет же, обрадовались: великолепная квартира, создадим условия старушкам. Создали. Какой-то большой негодяй сказал: бойся первого движения души, оно обычно бывает благородным. Кажется, Талейран".
Павел Петрович улыбнулся, услышав такое высказывание. Он уже давно заметил, что Ведерникову доставляло удовольствие казаться хуже, чем он был на самом деле.
О нескладной бытовой истории Ведерникова Павел Петрович рассказал при встрече Федору Ивановичу Макарову. Тот ответил: "Дружище Павел! Да у меня таких историй сотни! Быт, быт - проклятье, как говорит твой ученый. У меня есть один парень, у которого из-за этого быта жизнь в двадцать лет разваливается. С женой и с бывшей невестой под одной крышей вынужден жить. Страшное дело, вдумайся только в него. А куда денешься? Мы вдвоем с комсомольским секретарем никак не можем решить проблему. Дома надо строить, печь их как блины, расселять, расселять людей! Каждая семья должна жить отдельно. Сколько нервов сохранится, здоровья, моральная сторона жизни подымется. Кухонные дрязги, очереди к уборным и прочие красоты коммунальных квартир унижают человека, портят его, развращают". - "Не совсем ясно, Федя, - сказал Павел Петрович, внимательно выслушав длинную тираду. - А вот ведь нас в свое время это все как-то не очень унижало и развращало. И не скажу, чтобы слишком испортило". Макаров засмеялся. "Я заметил, ты все меришь на свой аршин, - ответил он. - Время, дорогой друг, было иное. Мы иной жизни тогда не знали, не видели. Всем нам жилось туго, тесно, в общежитиях, в углах, где попало. Мы так и считали: разрушили старый мир, на его развалинах строим новый, живем среди обломков во имя того, чтобы со временем, все вынеся и перестрадав, войти в созданные собственными руками дворцы. Вот и настала пора, когда дворцов охота". - "Ну как так иной жизни не видели! - возразил Павел Петрович. - Видели мы ее вокруг. Видели нэпманов, видели представителей старой интеллигенции…" - "Нэпманы! - снова засмеялся Макаров. - Сказал тоже, Павел! Это же были недобитки. Ты что, согласился бы в ту пору жить как нэпман?" Засмеялся и Павел Петрович: "Да, верно, первый раз помню, галстук надел - и то шел по улице, озирался по сторонам: не показывают ли на меня пальцем".
После этого разговора с Макаровым Павел Петрович и решил во что бы то ни стало достроить дом для сотрудников института.
У Павла Петровича совершенно отсутствовали какие-либо дипломатические способности в их житейском понимании. Он не умел ни хитрить, ни ходить окольными путями, ни говорить одно, а думать другое. Елена Сергеевна, случалось прежде, укоряла его: "Павлик, ну разве можно так вот все сплеча, открыто, в глаза, что вздумается? С людьми надо мягче, осторожней, с ними надо уметь ладить. Посмотри на Сергея Леонтьевича…" На Сергея Леонтьевича, нашумевшего металлурга, который "умел ладить с людьми" и через это преуспевал, Павел Петрович не смотрел. И все равно, хотя и с большими трудами и значительно медленнее, чем у Сергея Леонтьевича, у Павла Петровича образовался свой вес в металлургии, свой авторитет. Елена Сергеевна махнула рукой на его "неумение ладить с людьми" и больше не пыталась перевоспитывать, напротив того, к ней самой перешли от него прямота и откровенность.
Так вот: не обладая никакими дипломатическими способностями, Павел Петрович вновь появился перед начальником главка, затем перед министром. Просто, как за домашним столом, излагал он им свои доводы и соображения, в полной уверенности, что его понимают, что с ним одинаково мыслят и разделяют его убеждения. И так как все требования его были трезвы и действительно продиктованы необходимостью, то и в самом деле его понимали, с ним мыслили одинаково и ему не отказывали.
Словом, Павел Петрович и Бакланов за эту поездку в Москву сумели добиться для института столько, сколько не добились прежние руководители за много лет.
На Ладу они возвратились, переполненные впечатлениями, планами, замыслами. Павел Петрович тотчас пригласил к себе Мелентьева, сказал, что надо бы подготовить партийное собрание, на котором руководство института доложит об изменениях в плане, о правительственном задании, обо всем новом, произошедшем в институте за последнее время. Бакланов с удвоенной энергией принялся комплектовать группу, в которую должны были войти несколько десятков сотрудников.
Теплым летним днем сидели в кабинете у Павла Петровича при распахнутых окнах, в парке радостно пели птицы, смеялись какие-то девушки, наверно молоденькие лаборантки. Шелестели под легким ветерком старые липы, солнце пробивалось сквозь их листву в кабинет, и от этого на хорошо натертом паркете было будто на реке в солнечную погоду.
Одно из кресел перед столом занимал Бакланов, другое, напротив - Румянцев.