Тишина
Впервые - Русский современник, 1924, № 4; с посвящением И. Соколову-Мики-тову. Вошло в сб.: Трансвааль. Рассказы. М.; Л., 1927.
Печатается по изд.: Федин К. А. Собр. соч. В 10-ти т. М., 1980. Т. 2.
16 июля 1924 г. Федин писал Горькому о "Тишине": "Это - единственный рассказ, написанный мною во время работы над романом ("Города и годы". - В. С). Написал я его после житья в Дорогобужских дебрях, в деревне, где еще жгут лучину и верят одним колдунам. Он вышел чуточку старомодным… Я отдыхал на нем от тряски и ухабов романа, в котором еще не все отстоялось и много не отстоится вообще" (Литературное наследство. Т. 70. С. 474).
Горький высоко оценил рассказ: "Тишина" - очень хорошо! Очень. В отношении языка - заметный шаг вперед, к точности, к экономии слова, а главное - к своему языку, языку К. Федина. Вы можете убедиться в этом, сравнив любую страницу романа ("Города и годы") - с любой - рассказа. В первом случае вы найдете одно, два лишних и шатких словечка, во втором - едва ли найдете. И еще: в рассказе есть целомудренная сдержанность лирического чувства, это и умно, и говорит о вас как о серьезном художнике. Умно, что Таиса не сказала - прощаю! Верно, что она пожелала только "спокойной ночи", и хорошо трогает за сердце "неуклюжий", но очень уместный возглас Агапа: "Антоныч… ты этово…"
Может быть, я вообще несколько сентиментален, - все человечески красивое почти всегда волнует меня до слез. Но и рассуждая от разума, я нахожу человечески доброе, нежное, проблески родственного чувства у одного индивидуума к другому - как нельзя более ценным в наше трагическое время. Одной кровью сыт не будешь, и - тошнит с нее, поэтому вполне разумно допустить в обиход нечто иное, хотя бы кисло-сладкое" (там же, с. 487–488).
Современные исследователи анализируют рассказ "Тишина" главным образом в контексте сборника "Трансвааль".
По словам В. В. Селицкого, "оказавшись в контексте сборника "Трансвааль", рассказ приобрел функции связующей мелодии в переходе от темы "дикого барина" к теме "народа" (Селицкий В. В. Жанрово-стилевые искания в прозе К. А. Федина 20-х годов//Проблемы развития советской литературы. Саратов, 1985. С. 11).
По словам Е. А. Краснощековой, "в идейно-стилевой структуре рассказа многое проясняют его черновые наброски". В них, как свидетельствует исследователь, "проступает более четко, чем в самом рассказе, главный его идейный лейтмотив - образ "тишины". О героине автор пишет: "…в ней какая-то примиренность, и она никогда, конечно, никуда не уйдет. Она в тишине. Вне тишины для нее нет мира… мир кончается где-то за Калугой". О герое: "М. б., взять разоренного помещика, который не ушел, остался. Он ходит в тишине, не жалится, живет как может. Потому что над злобой, над революцией, над прочим, что было, конечно, в деревне, есть большее… это - тишина, те изначальные отношения, которыми держится мир. (Оставить их нельзя.) Это - отношение к земле, полю, лесу. И тишина - не человеческая, а тишина земли, поля, злаков. Оставить ее из-за злобы, из-за разора нельзя…" (Краснощекова Е. А. Комментарии//Федин К. А. Собр. соч. В 10-ти т. Т. 2. С. 543–544).
Вячеслав Яковлевич Шишков (1873–1945)
(Комментарии составил В. П. Семенко.)
Среди важнейших сборников рассказов В. Я. Шишкова, изданных в 20-е годы: Подножие башни. Очерки и рассказы. Пб., 1920; Краля. Рассказы. М.; Л., 1924; Спектакль в селе Огрызове. Шутейные рассказы. Л.; М., 1924; Взлеты. М., 1925; Рассказы. Л., 1925; Торжество. Шутейные рассказы. М.; Л… 1925; Шерлок Холмс - Иван Пузиков. Шутейные рассказы. М.; Л., 1925; Заграничный туман. М.; Л., 1926; Бисерная рожа. М.; Л., 1927; Роковой выстрел. Рига, 1927.
Основу новеллистического творчества писателя составляют так называемые "шутейные" рассказы.
"В моем даровании две стороны, - отмечал Шишков, - суровая, реальная и другая, шутейная. Но в основе почти всякого шутейного рассказа спрятано и между строк сквозит противоположное смеху чувство. Нередко и в серьезных, больших моих работах прорывается юмор - смешное и трагическое в жизни везде переплетается" (Шишков В. Я. Алые сугробы. М., 1928. С. 18–19).
Появление "шутейных" рассказов в 20-е годы не привлекло большого внимания критики. Можно указать лишь на несколько незначительных заметок в журналах. Автор заметки в журнале "Печать и революция" отмечал, что писатель "обладает здоровым юмором, развитой наблюдательностью и несомненным знанием народной жизни" (Печать и революция. 1927. № 1. С. 204). "У автора есть большая наблюдательность, - указывал другой критик, - прекрасное знание сибирского быта, умение живо писать местный колорит, передавать разговорный язык, умение высмеять смешное в старом и новом быту. Деревенская темнота, уездная бестолковщина, обывательщина всех видов, расхлябанность, пьянка, неувязка брачных отношений, суеверие, бюрократизм чиновников, проделки проходимцев - вот тот резервуар, откуда черпает Шишков для своих "шутейных" выступлений" (Книга и профсоюзы. 1927 № 11/12. С. 5–6). Отрицательно отнеслась к "шутейным" рассказам "Красная новь", где Шишкова упрекали в поверхностности изображения и в дешевом зубоскальстве. Некоторые критики считали, что язык "шутейных" рассказов - "грубая, искаженная кстати и некстати речь, пересыпанная злободневно-бытовыми или иностранными терминами, употребленными в несвойственном им смысловом значении" (Октябрь. 1926. № 11/12. С. 245). В предисловии к сборнику В. Я. Шишкова "Бисерная рожа" обращалось внимание на особенности юмора писателя: "В. Шишков, большой мастер сказа, хорошо изучивший многообразный народный говор, превосходно использует его в качестве оружия смеха… Он не добивается у читателя истошного смеха, смеха во что бы то ни стало. Во многих его рассказах едва лишь заметна мягкая улыбка, вскрывающая "шутейность" произведения" (Шишков В. Я. Бисерная рожа. М.; Л., 1927. С. 5).
По мысли исследовательницы А. А. Богдановой, "отличительной особенностью "шутейных" рассказов является отражение в них процессов коренной ломки традиционного деревенского уклада и наступления новых форм жизни и быта. Причудливое переплетение старого и нового в деревне было показано Шишковым в своеобразной художественной манере, отличительной особенностью которой являлось воспроизведение мужицкого взгляда на новые явления действительности и изображение смешного в поведении советского человека…" (Богданова А. А. Художественные особенности шутейных рассказов В. Я. Шишкова//Вопросы творчества и языка русских писателей. Новосибирск, 1960. Вып. 2. С. 31). Исследовательница отмечает, что рассказчик в "шутейных рассказах" - по большей части "простой, малокультурный человек […] чаще всего это крестьянин, живущий в глухом углу и рассказывающий о происшествиях, случившихся у них в деревне […]. Поручив повествование простому человеку, В. Шишков тем самым заставляет читателя взглянуть на действительность глазами человека из низов. Тем больше правдоподобия в его рассказах. […] Из столкновения простого человека с окружающей его жизнью рождается комический эффект многочисленных рассказов В. Шишкова. […] Юмор шутейных рассказов Шишкова основан на комических положениях, в которые попадают его герои, желающие соединить в своем быту старое и новое. Комические ситуации доведены до нелепости, преувеличены и неожиданны, но в то же время жизненны" (там же, с. 31–33).
В то же время исследовательница справедливо отмечает, что комизм Шишкова - это не только комизм ситуаций, но также комизм языка и стиля. "Лексика и фразеология, синтаксическое построение речи - все направлено на то, чтобы заставить слушателя смеяться не только над содержанием рассказов, но и над способами выражения мысли самого рассказчика и действующих лиц произведения. […1 Юмор большинства шутейных рассказов основан на сочетании привычной просторечной речи с новыми словами, которые в речи крестьян получают несвойственное им значение и употребление" (там же, с. 36–38).
Другие исследователи творчества В. Я. Шишкова обращают особо пристальное внимание на проблему фольклоризма его рассказов, практически обойденную современной писателю критикой. Так, Б. Томашевский в свое время замечал: "В нем (в Шишкове. - В. С.) есть тоже что-то таежное, первобытное, сгущенное, телесное. Это смех народной сказки, смех открытый, бесхитростный" (Томашевский Б. Творческий путь В. Я. Шишкова//Литературная газета. 1945. 17 марта). По мнению В. Кочетова, "по своему типу юмор произведений В. Шишкова ближе всего стоит к бытовым сатирическим сказкам" (Кочетов В. Н. В. Я. Шишков и устное народное поэтическое творчество. М., 1981. С. 51).
И. Э. Капкаева также видит специфику "шутейных" рассказов в их фольклорных истоках. По мнению исследовательницы, в "шутейных" рассказах можно выявить целый ряд характерных особенностей народного юмора, в частности "прием одурачивания, который, по мысли В. Я. Проппа, составляет главный сюжетный стержень комедийного и повествовательного фольклора" (Капкаева И. Э. "Шутейные рассказы" Вяч. Шишкова и народные смеховые традиции//Поэтика русской советской прозы. Уфа, 1985. С. 146). Автор статьи добавляет, что истоки языкового и стилевого комизма "шутейных" рассказов восходят и к традиции древнерусского, балагурства. В частности, автор усматривает у Шишкова одну из наиболее характерных черт древнерусского балагурства - его непрерывность, причем в роли балагура может выступать не только герой или рассказчик, но и сам автор произведения. И. Э. Капкаева выявляет также наличие у Шишкова традиции лесковского сказа и, в свою очередь, влияние "шутейных" рассказов Шишкова на творчество М. А. Шолохова, сказавшееся, в частности, в создании последним образа деда Щукаря в "Поднятой целине".