Вечер
Впервые - Красная новь, 1925, № 3, с названием "Галин", под шапкой "Из дневника". Затем с заглавием "Вечер" в кн.: Конармия. М., 1926.
Печатается по изд.: Бабель И. Рассказы. М., 1936.
Новелла датирована автором "Ковель, 1920". Датировка говорит не о моменте создания новеллы, а о времени реальных событий, отраженных в ней. В 1920 г. И. Бабель в качестве корреспондента ЮгРОСТА работал в газете "Красный кавалерист", печатном органе политотдела Первой Конной армии, вел дневник и записные книжки. Позже - в 1923–1925 гг. - на их основе он пишет рассказы, но даты оставляет те, которые были в дневнике.
"Вечер", как и большая часть рассказов цикла, написан от лица К. В. Лютова; под псевдонимом "К. Лютов" И. Бабель печатался и в газете "Красный кавалерист".
Подробный анализ новеллы дан в работе Ф. Левина "Бабель. Очерк творчества". По мнению исследователя, И. Бабель устами Галина иронизирует над Лютовым с его "смутными поэтическими мозгами". В образе Лютова для Ф. Левина главное - элемент автоиронии, неспособность к решительным суровым действиям. При этом Ф. Левин подчеркивает, что объектом авторской иронии становится и Галин с его "головными", рассудочными взглядами.
Михаил Афанасьевич Булгаков (1891–1940)
(Комментарии составил Е. А. Яблоков.)
В 20-е годы М. Булгаков - автор большого числа рассказов (в том числе цикла "Записки юного врача"), многочисленных очерков и фельетонов, печатавшихся на страницах газет "Гудок" (1921–1926), "Накануне" (1922–1924).
Тогда же выходят сборники рассказов писателя: Дьяволиада. М., 1925; Рассказы. Л., 1926; Трактат о жилище. Л., 1926.
Дьяволиада
Впервые - альманах "Недра", сб. IV, М., 1924; затем вошло в сборник "Дьяволиада". Спустя много лет опубликовано: Литературный Киргизстан. 1987. № 4.
Печатается по тексту первой публикации.
Работа над рассказом велась в середине 1923 г. В письме к своему другу, писателю Ю. Слезкину, М. Булгаков 31 августа 1923 г. сообщал: "Дьяволиаду" я кончил, но вряд ли она где-нибудь пойдет" (цит. по: Чеботарева В. А. К истории создания "Белой гвардии" // Русская литература. 1974. № 4. С. 152).
Сегодня представляется неслучайной публикация рассказа "Дьяволиада" именно на страницах альманаха "Недра", редактором которого был Н. Ангарский: "Осенью 1923 г. Н. С. Ангарский, обдумывая планы новой серии (и даже нового издательства), испытывает острую заинтересованность в отечественных авторах, произведения которых отвечали бы его взгляду на потребности современного литературного развития (изображали бы "новый быт", а не старый и т. п.) и в то же время удовлетворяли бы спрос "широкого нового читателя", выдерживая в отношении фабулы и занимательности соперничество с переводной прозой, в 1923 г. заполнявшей литературный рынок".
"Острая фабула, гротеск, фантасмагорические "превращения" персонажей (на фоне в высшей степени современного быта) резко отличали повесть от преобладающих беллетристических тенденций, общим для которых был преимущественный интерес к слову" (Чудакова М. Архив М. А. Булгакова // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М., 1976. С. 39–40).
Творчество начинающего писателя было замечено быстро. Благожелательно отозвался о "Дьяволиаде" Е. Замятин: "У автора, несомненно, есть верный инстинкт в выборе композиционной установки: фантастика, корнями врастающая в быт, быстрая, как в кино, смена картин - одна из тех (немногих) формальных рамок, в какие можно уложить наше вчера - 19-й, 20-й год. Термин "кино" приложим к этой вещи тем более, что вся повесть плоскостная, двухмерная, все - на поверхности, и никакой, даже вершковой глубины сцены - нет. […] Абсолютная ценность этой вещи Булгакова - уже очень какой-то бездумной - невелика, но от автора, по-видимому, можно ждать хороших работ" (Замятин Е. О сегодняшнем и о современном// Русский современник. 1924. № 2. С. 266).
Большинство оценок были, однако, резко отрицательными. Так, Ф. Гладков 25 января 1927 г., называя М. Булгакова в числе писателей, "которые чванятся своей "культурностью", писал М. Горькому: "Мне горько, мне невыносимо от их, извините за выражение, блевотины, которую они изрыгают на наше "бытие" (М. Горький и советские писатели. Неизданная переписка// Литературное наследство. М., 1963. Т. 70. С. 88).
Суждение о том, что "М. Булгаков хочет стать сатириком нашей эпохи", высказанное А. Придорогиным (Книгоноша. 1925. № 6. С. 18), разделялось многими критиками тех лет, однако сатирическая направленность произведений писателя чаще всего воспринималась как воплощение его "контрреволюционности". В связи с выходом сборника "Дьяволиада" один из лидеров РАПП Л. Авербах отмечал: "Рассказы М. Булгакова должны нас заставить тревожно насторожиться. Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета" (Авербах Л. [Рец. на сб.: Дьяволиада] // Известия. 1925. 20 сентября). По мнению Ж. Эльсберга, основная тенденция творчества М. Булгакова - "сводить значительное к фарсу, а фарс к значительному. Это соответствует "идеологии" обывателя, для которого судьбы своего собственного, ничтожного "я" значительны и незыблемы, а революция - глупый, бессмысленный и преходящий фарс…" (Эльсберг Ж. Булгаков и МХТ // На литературном посту. 1927. № 3. С. 47). Точка зрения на М. Булгакова как писателя "контрреволюционного" отразилась и в статье "Литературной энциклопедии" 1929 г.: "Булгаков жаждет компенсировать свой класс за его социальное поражение моральной победой, "диаволизируя" революционную новь […]. Пользуясь затруднениями революции, пытается углубить идеологическое наступление на победителя. […] Булгаков - типичный выразитель тенденций внутренней эмиграции" (Литературная энциклопедия. М., 1929. Т. 1.Стлб. 610–611).
Некоторые театральные деятели - Станиславский, Таиров, актеры МХТ - выступали в 20-е годы в защиту писателя. И все же в своем письме Правительству СССР от 28 марта 1930 г. М. Булгаков с горечью констатировал: "Произведя анализ моих альбомных вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных - было 3, враждебно-ругательных 298" (цит. по: Чудакова М. Неоконченное сочинение Михаила Булгакова// Новый мир. 1987. № 8. С. 195).
Отдельные рецензенты предприняли в 20-е годы попытки детального анализа творчества писателя, в том числе его рассказов. Е. Мустангова в статье о М. Булгакове писала: "Булгаков - не бытовик. Быта в его рассказах нет. Бытовой анекдот под его руками превращается в гротеск чистого вида, так что теряется грань между реальным и фантастическим" (Печать и революция. 1927. № 4. С. 84). О "Дьяволиаде" критик говорит, что это - "… "советский анекдот", имеющий в основе своей совсем не анекдотическую историю о том, как погибает человек из-за ошибки" (там же, с. 85). "Персонажи рассказов - не живые лица, - утверждает Е. Мустангова, - они лишь марионетки, нужные автору для движения сюжета. К герою "Дьяволиады" Короткову автор поочередно приклеивает различные эпитеты - 1) этот комик Коротков, 2) нежный тихий блондин Коротков, 3) осторожный Коротков, 4) хитрый Коротков, 5) недальновидный Коротков и т. д. Все эти эпитеты настолько противоречат друг другу, даже если их понимать в ироническом смысле, что реальный облик делопроизводителя Короткова пропадает" (там же).
Представляются справедливыми некоторые выводы В. Переверзева, который в одном из обзоров писал: "Дьяволиада" носит явные следы подражания "Двойнику" Достоевского, его тяжеловесному юмору и мрачной бредовой фантастике. Нужно признать подражание довольно удачным, ибо избранный автором стиль прекрасно служит изображению той нервной развинченности и психической растерянности, всегда готовой стать сумасшествием, которая явилась результатом революционной ломки канцелярских устоев" (Переверзев В. Новинки беллетристики // Печать и революция. 1924. № 5. С. 136). Говоря о герое рассказа М. Булгакова, критик замечает: "Коротков, как и Голядкин, ведет свою родословную от гоголевского Акакия Акакиевича. […] Это Акакий Акакиевич, доживший до революции 1917 года, оглушенный ею до умопомрачения и жалко и смешно погибающий в ее грохоте. В грозовой атмосфере революции старые бытовые фигуры выглядят нелепо смешными в своей неприспособленности и печальными в своих страданиях и покорной гибели. На них нельзя смотреть иначе, как со смехом сквозь слезы. Так и смотрит Булгаков на своего чиновника Короткова, повествуя о нем в юмористическом стиле" (там же, с. 136–137).
К этому можно было бы добавить, что автор рассказа "юмористически" повествует не о герое, а, скорее, об окружающих Короткова обстоятельствах. Уже то, что повествование в рассказе тяготеет к несобственно-прямой речи, наталкивает на мысль о близости позиций рассказчика и героя. Поэтому в "Дьяволиаде" нет критерия для разграничения объективного (вне героя существующего) и субъективного образов мира: доминирует сознание персонажа. Нельзя однозначно говорить о "безумии" Короткова: события правомерно интерпретировать и в том смысле, что герой до самого конца остается психически нормальным, но его губят мрачные инфернальные силы. Такая возможность двойственного толкования (нормальность / безумие героя - фантастичность / обыденность ситуации) - важная черта поэтики рассказа. Можно говорить о постепенном превращении гротескных ситуаций в откровенно фантастические, с мистическим оттенком, а также об изменении эмоционального колорита повествования: комическое уступает место драматическому и ужасному.