2
Ах, Зотов, Зотов, старая орясина, когда же это все началось? Может быть, когда Таня ходила к старику Непрядину? А может, еще раньше, когда Петр - первый Таню щупал? В каком же году он Таню щупал? Ах, Петр Алексеич, исторические события надо помнить… Вспомнил? Ага. Это началось, когда брат в лапту играл посередь улицы, а Ванька Щекин заорал:
- Николай-второй, беги!
Колька побежал до черты, а его господин за ворот - цап!
- Тебя как назвали?
- Николай-второй.
Господин ему по шее, по шее.
- За что, дяденька?
- Веди к отцу, а то полицию кликну! - И свисток.
- Не свисти, дяденька.
Пришли к деду. Господин сыщик все выяснил и спрашивает:
- Почему твоего внука царским именем зовут?
Дед говорит:
- Он у нас, Колька, родился вторым, а Петр - первым у нас родился.
- Как это Петр - первый?
- Петька! Спрыгни с сарая! Покажись господину сыщику!
Он спрыгнул, рубаху заправил и говорит:
- Ну чего?
А ростом он был орясина пятнадцати лет.
- Я вас всех, все ваше отродье упеку! Сопливцам своим государевы имена давать!
- Имена по святцам, - говорит дед. - А что Петр у нас родился первый, а Николай вторым, - это дело божье. Имена поп давал, а мы не против.
- Дедушка, - говорит Петр - первый. - Может, ребят кликнуть?
- Не надо… Сам уйдет… Иди, господин сыщик, иди. У нас в семье горе, не до тебя, - говорит дед. - Родной человек помер. А Колька не сам себя назвал, его ребятишки так кличут. Иди, господин сыщик, иди… Места у нас глухие, не ровен час, случится что, иди.
Господин сыщик и ушел.
А дед отвел Кольку за сараи и выпорол.
Лупил и приговаривал:
- Запомни этот день, Николай-второй, запомни этот день… Запомнил? Или еще добавить, Николай-второй?
- За что бьешь? - орет Колька. - Не я виноват! Сами назвали!
- Не за то бью, что назвали, а чтобы запомнил этот день на всю жизнь… Родной нам человек помер, граф Лев Николаевич Толстой, народный заступник.
Стало быть, это приключилось в 1910 году.
С этого дня, как дед выпорол Николая-второго, Зотов начал жить сознательной жизнью и даже мыслить общественно.
Род Зотовых имел происхождение канцелярское. Писарь на фабрике, составляя список нанятых на работу, услышал в конце перечня: "Серегин, Изотов", ошибкой записал: "Серегин и Зотов". И тем сделал деда Афанасия первым в роду.
Дед спорить не стал, время было голодное, а дед был неблагонадежный, поскольку не только переплетал старые книги, но и читал их, что ввело его в гордыню, которая и привела к мысли, что род его не хуже царского.
Кроме Петра-первого и Николая-второго, были еще Александр - третий, Иван - четвертый. И еще царь Афанасий-немой и царица Дуська - на них царских номеров не хватило. Так и ходили ненумерованные.
Афанасий был назван в честь деда Афанасия Зотова, первого в роду, и был немой, а Дуська - в честь бабушки Евдокии, в девичестве Громобоевой.
Дед рассказывал: "Громобоевы же произошли от небесного явления. Бабка нашей бабушки разрешилась от бремени мальчиком, когда в сухую погоду огненный шар пролетел тихо через комнату роженицы и разорвался у колодца. Через некоторое время закричал новорожденный голосом беспредельной ужасности, за что был по совокупности причин назван Громобоем".
А отец Петра-первого, папанька Алексей Зотов? О нем позже - когда из тюрьмы выйдет.
И в зотовском роду было все, что полагается, - и самозванцы, и дворцовые перевороты, и смертоубийства, и победы. И отличались Зотовы от Романовых только двумя отличками - Зотовы работали, а Романовы нет, Зотовы на войну ходили сами а Романовы посылали других.
А что касается там образования или разговоров на непонятном языке - то в этом Зотовы от них не отставали.
- Ой, Петенька, не надо!..
- Не бойся, Таня, женюсь…
- А на что жить будем?
- На что все, на то и мы.
А погода была - всем погодам погода! А в журнале "Нива" объявление напечатано про знамение времени - СКОРОСТЬ. А в конце восклицание: "СОРОК ВЕРСТ В ЧАС! КТО ВАС ДОГОНИТ?! СПЕШИТЕ ЖИТЬ!"
А Петра-первого Зотова торопить было незачем. Ему шестнадцать, и Тане Котельниковой - шестнадцать. Отца ее в пятом году забили на фабрике Шмита, а мать к Асташенкову в питейное подалась помои таскать, у Асташенковых дом с ротондой, четыре трактира по всей Белокаменной и в каждом - по "маркизе". Все маркизы в теле, а жена тощая метла - ему с ней неинтересно. Сын в университете римские права переписывает, дочь на арфе гудит - ногами обхватит и пальцами вцепится, а учитель над нею - ко-ко-ко… ко-ко-ко… дора, фа-соля, ляси и за пазуху заглядывает. У всех нужники на пустыре, на одно очко, а у Асташенковых - в доме, фаянсовый, сидячий с синей надписью - на донышке с лужицей, и ручка белая на цепи. Ей-бо! Не вру. Потяни - все в Яузу унесет! Двадцатый век! Таня рассказывала - она там прибиралась.
- Ой, Петенька, не надо!
- Не бойся, Таня, женюсь…
- А на что жить будем?
- На что все, на то и мы…
Зотов Петр - первый вылез из сарая и спрашивает:
- Дед, почему меня на красоту тянет, как мышь на сахар?
Дед ответил:
- Потому что наслаждение красотой есть осознание своего развития.
Это Петр - первый уже знал. Его загребли по ошибке, когда ткацкие бастовали. А потом, набив морду, отпустили по несовершеннолетству.
Зотов того господина сыщика на улице подстерег и ввалил ему по той же скуле, что и он ему в участке. Он Петра-первого за шиворот, и Зотов его за шиворот. Он в свисток, а Зотов в два пальца. Он его по зубам, чтоб не свистел, и Зотов ему по зубам, чтоб не свистел, да и вбил свисток ему в рот. Господин сыщик упал, а Зотов ушел.
Тогда господин сыщик пришел не один, и они забрали Петра-первого куда надо, а там господин сыщик бил его ногами. Бил ногами и приговаривал:
- Воспрянет род людской!.. Знаю я ваш род, проклятьем заклейменный!.. Я тебе воспряну!..
Сколько он был у них в плену - Зотов не помнит. Но вот по прошествии времени пришел в узилище дед и говорит:
- Ничего не поделаешь, господин сыщик, будут и тебя ногами топтать.
- Это кто же?
- Да Петька, внук мой… Выйдет из Бутырки и потопчет.
- Рвань несчастная… Мы ж его повесим!
- Ну что ж… и мы тебя повесим… Ничего не поделаешь.
- На власть замахиваешься?!
- Зачем же?… В книге сказано - власть падет в одна тысяча девятьсот семнадцатом году. Тогда и с тобой свершится.
- Та-ак… Значит, у Маркса вашего на семнадцатый год назначено?
- Господин Маркс журнал "Ниву" издает. Дозволено цензурой с приложениями…
- Ну, мне не крути, не крути… Не про того Маркса речь… Говори, что у тебя за книжка?
- Называется "Тайная мудрость Востока". Предсказание судеб. Тоже дозволена цензурой. Кажные двенадцать лет - поворот судеб, согласно законам зодиака и миротворного Индиктиона. Вот и считай - к одна тысяча девятьсот пятому году прибавь двенадцать - что будет? Семнадцать.
- Антимов! Давай его сюда!
Тут Петра-первого из соседней комнаты вытряхнули, где он разговор слышал, и перед дедом поставили.
- Забирай… Последний раз прощаю.
- Сопляк чертов, - сказал дед. - Сопляк.
- А после семнадцатого что будет? - спросил господин сыщик.
- Третье Евангелие будет… Третий Завет… Сошествие Духа Святого на людей.
- А может, вы старообрядцы? - спросил зашедший в полицию господин журналист Гаврилов.
- Мы новообрядцы, - сказал дед.
- Кто такие?
- Сам знаешь… Рабочие, - тихо ответил дед.
Господин Гаврилов перестал из протокола выписывать разное удивительное и сказал:
- Рабочему надо заработать - это понять возможно. А этих понять нельзя… А может быть, они толстовцы?
- Никто они, - сказал господин сыщик. - Они никто. Пустырь проклятый.
- Пустота… - засмеялся господин журналист Гаврилов, который писал очерки из низов жизни - под Власа Дорошевича, но хуже. - Пустота - это ничто… нигиль… Они нигилисты?
Это он Зотовым - то!..
- Какая же пустота… - задумчиво возразил дед. - При такой теснотище?
- Куча дерьма, - сказал господин сыщик. - Ничего святого… Полное отсутствие нравственной идеи… Так и запишите, господин журналист.
- Нравственная идея - она у отца Иосифа, - сказал дед, - и у вас, господин Гаврилов. Поэтому вы ее на всех поделили - и у каждого от нравственной идеи ошметочек… И потому у нас от нравственной идеи - что с барского стола упало… И "Возлюби ближнего" всегда оборачивается - возлюби вас, господин главноуговаривающий. А вы нас - нет, не очень-то… Или не так я говорю?… Пошли, Петька.
А весна стояла такая, что помойки розами пахли, а пустые сараи - ладаном.
- Дед, неужели на Пустыре ничего, кроме вони, не заводится? И неужели мы пустота?
- В пустоте, Петька, родится творение. Ибо больше ему родиться негде.
- Дед, - спросил Петр - первый, - как же это в пустоте может творение родиться? Пустота - она пустота и есть.
- Поскольку всемирное тяготение не выдумка, Петька, - сказал дед, - то пустоты вовсе нет и пространство заполнено… Однако движение существует, и я до тебя достигаю рукой и дотрагиваюсь… А если движение есть, а пустоты нет, то, значит, и там мельчайшие тела погружены в некую субстанцию, которая и осуществляет их связь между собой, сама, однако, будучи чем-то отличной от них… И в этой незнаемой сущности идет мировой процесс отмены старой вселенной, прежней вселенной - поскольку она нелюбимая.
И Зотов это запомнил и записал - идет отмена прежней вселенной, поскольку она - нелюбимая.