- Его соблазнишь! Бледнеет, когда видит воду. В прошлый отход провожал, на "Радуге" Трофимовского шли, - руку схватил, едва вступил на трап. Морская болезнь, в глазах кружится - сказал. А волна - балла на два. Я уж и злиться не стал, так смешно стало.
- Я его сегодня как увидел, сразу понял - тип!
- Тип, точно. Отличнейший парень. Работяга, душа. Думаешь, иначе бы я перебрался из общежития в это логово? Другого такого друга не было у меня. И не будет. Говорит Сергей Шмыгов, а каждое слово Шмыгова - гиря! Только веские слова признаю.
Штурман удивленно поднял брови.
- Мне он таким хорошим не показался. Угодлив. Твои команды без слова исполняет.
- От доброты, а не от угодливости. Ничего ты в Тимофее не увидел. Я тебе объясню, какой он натуры.
И Шмыгов стал рассказывать, как в прошлом году они с Трофимовским возвращались вечером из управления. В парке за оградой закричали две женщины; к ним приставали пятеро подвыпивших парней. На выручку кинулся проходивший мимо мужчина - этот самый Тимофей. Женщины убежали, а пятеро насели на одного. Трофимовский хотел бежать к телефону вызывать милицию, Шмыгов перелез через ограду на помощь Тимофею.
- Драка была - прелесть! Каждому досталось от него больше, чем ему ото всех! Один парень вытащил нож, он ножик вырвал, закинул в кусты, чтобы ненароком кого не резануть - так объяснял потом. Ох, и поработал я кулаками! Двое удрали, троих держим. "В милицию их теперь, кореш?"- спрашиваю. - "Отпустим, - говорит, - зачем парням биографию портить, еще образумятся". Ты бы послушал, как они нас благодарили, что не сдали под арест! Так я познакомился с Тимофеем.
- И сразу пошел к нему?
- Пошел в другой раз. Тоже забавная история. Иду в "Балтику" навеселе…
- Пьяный, короче.
- Много ты меня пьяным видел, штурман? Веселюсь, верно, люблю, чтоб изо рта святым духом несло, а понимание выветривать - прошу прощения! В "Балтику" не пускают, мест нет. Я всем у двери дензнаки сую - от стармеха Шмыгова, мол, визитка на память. Хохочут, из рук вырывают! Бичи, суходралы - народец! А тут появляется Тимофей, оттащил, усадил в такси, привез сюда, раздел, уложил. Утром просыпаюсь один. Вспоминаю - мать честная! Что за экспедицию натрудил, за один вечер вышвырнул. Нет, денежки на столе, стопочками, бумажка к бумажке, записочка, куда ключ положить. С того дня и живу у Тимофея, пока квартирой не одарят, чтобы семью переводить с Белого моря на Балтику.
- Деньги и здесь можно порасшвыривать, а это для тебя главное. - Шарутин зевнул.
- Моторист, где чемоданчик? Подай и раскрой!
Миша раскрыл чемодан. Он был наполнен пачками денег. Кучку крупных купюр охватывала бечевка, на связке была надпись: "В Архангельск".
- Две трети сегодня переведу. А оставшиеся поразбросаю. И всегда так - раньше семье отсчитываю, а что останется, того уже не считаю. Закрой, моторист, и сунь куда-нибудь.
- Загулял твой Тимофей на деньжата, что ты ему дал. - Шарутин зевнул, еще слаще и закрыл глаза. Огромное кресло тянуло в дрему.
- Придет. Он и в бухгалтерию со мной попер, чтобы охранить от растраты. В спектакле участвовал, а не из гуляк. Особенно теперь.
- Что за особенность?
- Влюбился в соседку. За стеной живет. Одинокая. С дочкой лет двенадцати.
Штурман оживился.
- И красивая?
- Смотреть приятно, но о себе думает с перебором. Компаний не поощряет, в гости не вытащишь. А Тимофей перед ней чуть не на коленях ползает. Я ему объяснил - при такой преданности успеха не будет, женщины любят, кто поразвязней. Наставлять Тимофея на правильное ухаживание - прилаживание горбатого к стенке! Придется помочь. Вот рассержусь и прикажу ей выйти за него замуж. Пусть только попробует отказать!
Миша, не вмешиваясь в разговор стармеха и штурмана, смотрел в окно. Хлынул дождь, до того густой, что Дома офицеров не стало видно - за стеклом потемнело от низвергающейся воды. В единственное окно Тимофеевой комнаты как бы прорывались иногда ветки, это была та балконная березка, которую они увидели с улицы, она росла у соседки Тимофея, ветер сгибал деревце в три погибели, и оно хваталось за стену и стекла, чтобы не переломиться и не улететь. Миша пожалел, что пришел сюда и что нельзя в такую погоду уйти. Он надеялся, что два бывалых моряка заговорят о промысле, о приключениях в океане, о бурях и штиле, о рыбе и морском звере, о машинах и снастях, рангоуте и такелаже. Его не интересовало, что за характер у Тимофея, какие соседки здесь, красивые или уродливые, строгие или податливые. Женщины были везде, он приехал в этот полуразрушенный город не ради них. И от досады, что даром теряет время, Миша помрачнел и перестал слушать, о чем говорят моряки.
Дверь распахнулась, ввалился мокрый Тимофей с кучей свертков.
- Не серчайте, ребята, - сказал он. - Очередь была большая, угря копченого выбросили., Стол у нас сегодня - мечта!
8
Двухэтажный дом, где жили Мухановы, состоял из четырех трехкомнатных квартир. В левом крыле второй этаж занимал Алексей, теперь, после приезда отца и брата, семья была из пяти человек. На первом этаже этого крыла жил Куржак с женой Матреной Гавриловной, а при них сын Кузьма и невестка Алевтина с четырехлетней дочкой Таней.
Правое крыло принадлежало двум капитанам "Океанрыбы" - Соломатину и Доброхотову. Сергей Нефедович Соломатин, моряк из молодых, слыл удачником, все ему в морской карьере давалось легко - за семь лет плавания бывали и штормы, и трудная промысловая обстановка, когда рыба не шла, и всегда получалось как-то так, что и аварии обходили "Кунгур" Соломатина и в "пролов" он ни разу не попадал. "Ты счастливчик, Сережа, тебе всегда везет!" - говорили приятели. "Соломатин - умелец, мастер моря!" - утверждало начальство. И как часто бывает при таком расхождении мнений, обе оценки были верны: Соломатин был счастлив на море, потому что знал и любил его. Он, впрочем, был счастлив и на берегу: Ольга Степановна, на которой он женился на последнем курсе мореходки, брала и умом, и добрым характером, а когда они вдвоем под руку шли по улице, на статную пару заглядывались прохожие. Впрочем, в последние три года такие прогулки выпадали нечасто, даже когда Сергей Нефедович задерживался на берегу, - Ольга Степановна, бросив службу - она работала техником-строителем, - все время отдавала уходу за четырехлетним Сеней и трехлетней Надей.
А три комнаты нижнего этажа занимал Борис Андреевич Доброхотов с женой Елизаветой Ивановной. Среди капитанов "Океанрыбы" Доброхотов выделялся особой, как шутили о нем, "не статью, а хватью". Он не блистал ни морским талантом и лихостью Бродиса, ни отвагой Новожилова, ни искусством Соломатина, но другого такого же старательного и усердного промысловика, как Доброхотов, на рыбацком флоте больше не было. "Хозяйственный мужик, никто так в рейс не запасается промвооружением, как он" - с уважением отмечали работники треста. "Борис Андреевич и на холоде три пота с тебя сведет, да зато потом бухгалтеры наложат дензнаков!" - говорили о нем его матросы.
Как и все капитаны "Океанрыбы", Доброхотов стал рыбаком только после войны. Но в отличие от военных моряков Березова, Бродиса и Новожилова, Доброхотов пришел из торгового флота. Еще до войны, плавая на судах Совторгфлота, он, сперва матросом, потом боцманом, а к войне уже штурманом дальнего плавания, обошел все океаны, знал "в лицо и за ручку" все крупные порты мира. Он мало читал, в театр не ходил, даже кино недолюбливал, но была у него одна страсть, ей удивлялись и признанные коллекционеры: из всех портов, где удалось побывать, он привозил сувениры, о всех морях, заливах и проливах, куда ходили его суда, имел какое-нибудь вещественное напоминание - раковину, чучело диковинной птицы или рыбы, отпрепарированного лангуста или краба, клык моржа, китовый ус, скелет марлина С гигантским мечом, затейливый коралл, просто диковинный камешек с морского дна. Коллекцией собрание его сувениров назвать было невозможно, слишком уж разнородны были собранные им образцы и слишком хаотично они была расставлены - не по характеру, а по местам, откуда он привозил их. Большая комната его квартиры была заставлена стеклянными шкафами, а на полках шкафов соседствовали дикарские статуэтки с кусками лавы, с рыбами, с образцами самодельных тканей, с дудками, колокольцами, чучелами змей и раков. "Визитные карточки морей и стран!" - так он сам квалифицировал свое собрание и водил гостей от шкафа к шкафу, любовно отмечая выжженые на полированных дощечках надписи на каждой полке: "Остров Тасмания", "Мыс Горн", "Остров Сейбл", "Фареры", "Рейкьявик", "Сингапур", "Гонконг", "Выборг", "Ярмут", "Трапезунд"… Названий было множество, и располагались они отнюдь не в географическом порядке, правильно чередуя параллели и меридианы, а в том, для географии не существенном и случайном расположении, в каком с этими районами знакомился сам Доброхотов: переходя от шкафа к шкафу, можно было довольно точно повторить историю его морских странствий.