- Во-первых, здравствуй! Во-вторых, теплый тебе привет от Кати с Аней, помнишь, мы с ними вкалывали на воскреснике. Особенный от Кати, старшая тоже присоединилась. Я даже позавидовал, так ты им понравился. Между прочим, когда ты ушел, таким тебя суздальским сиянием расписал, что если вздумаешь ухаживать, все предпосылки обеспечены.
- За приветы спасибо. А ухаживать не собираюсь.
- Твое дело. Теперь второе. В конце месяца у них на заводе торжественный вечер с танцами по случаю какого-то цехового юбилея, десять лет работы или что-то в этом роде. В общем, приглашают нас с тобой. По правде, не они пригласили, а я пригласил их пригласить нас, но это значения не имеет. Гостевые билеты они дадут мне, а я зайду за тобой. Заметано?
- Я не любитель вечеров, - нерешительно сказал Миша. - И танцую плохо.
- Не имеет значения. Будешь под музыку обнимать партнершу покрепче, вот и все, что требуется. Катя просто расцвела, когда я сказал, что ты мечтаешь о вечере у них в клубе. Я зайду за тобой. Наденешь свой лучший костюм.
Шарутин возвратился к Карновичу и принялся за пиво. Вскоре в зале стали гаснуть люстры. Музыканты, закончив программу, разошлись.
Штурман спросил друга:
- Ты здесь будешь ждать Дину?
- Обычно ухожу последним и жду ее на улице.
Шарутин остался с приятелем, пока не опустели все столики. Потом они прохаживались перед входом в ресторан и разговаривали. Вскоре показалась закутанная Дина. Накатившийся на Светломорск циклон был из "сухих" - рвал деревья, гремел по крышам, но туч не нагонял. Шарутин сказал:
- Диночка, передаю Леонтия из рук в руки. Береги его, он душевно хрупкий. И вообще доказано, что мужчины слабый пол, а женщины сильный.
- Идемте с нами, Павел. - Дина миролюбиво взяла штурмана под руку. - Раз вы слабый пол, я прощаю вам возмутительные стихи.
- Спасибо за отпущение грехов, Диночка. В душе копошатся невыбродившие рифмы, надо их малость потравить на темных улицах.
Он дружески помахал рукой, отдаляясь. Некоторое время Дина и Карнович шли молча. Дина с грустью сказала:
- И опять расставание! И на этот раз месяцев на пять?
- На четыре.
- А ты знаешь, сколько в четырех месяцах дней? Сто двадцать два, Леня! Сто двадцать два и каждый день - вечность!
Он молчал, прижимая ее локоть. Она заговорила опять:
- Когда погода спокойная, я как-то забываю о своих неудачах. А в такой вот ветер не нахожу себе места. Плакать хочется, так не повезло! Я смотрю вокруг и вижу море - серое, шумное… Еще в Воронеже с седьмого класса я не могла просто читать морские книги, я останавливалась каждый раз, когда встречала слова "море", "океан". Я не могла оторваться от этих слов, как будто они какие-то особые.
- Я тоже! И я останавливался, когда встречал в книгах эти слова. Удивительно, как у нас все одинаково, Дина!
- Ничего у нас не одинаково. Ты спокойно отнес документы в Бакинскую мореходку, тебя спокойно приняли. Я год умоляла родителей, пока отпустили в Ленинград, а там и разговаривать со мной не захотели - морские специальности не для женщин. Узнала, что в Светломорске женщины плавают на траулерах, приехала сюда - и как раз в это время и здесь перестали принимать женщин на СРТ. Возмутительное у мужчин отношение: все себе и себе - все лучшие профессии!
- Что-то я не слыхал, чтобы женщины подняли бунт, когда их увольняли с СРТ, - шутливо сказал Карнович. - Вы, сударыня, единственная возмущаетесь, остальные легко примирились.
- Мне временами кажется, что я вообще не женщина, так меня тянет к мужским профессиям. Вероятно, я не буду хорошей матерью и хорошей женой. Ты должен радоваться, что я не надеваю на тебя брачное ярмо.
- Дина! - Голос его изменился. - День, когда ты украсишь мою шею брачным ярмом, будет счастливейшим днем моей жизни, всей моей жизни, Дина!
Она с укором сказала:
- Не надо, Леня! Когда ты говоришь так, я слабею. Дай мне еще год побороться за мое будущее. Может, Для меня сделают исключение в нашей мореходке, там сразу не отказали, будут запрашивать Москву.
- Разве одно помешает другому?
- А разве не помешает? Появится ребенок, жена хорошо зарабатывающего капитана - что еще надо? Так все будут судить, ты тоже, хоть сейчас говоришь по-иному! И буду я любимой и ублажаемой, и обеспеченной - и несчастной. Один год, больше не прошу.
- Я буду ждать, - сказал он печально. - Год, два, восемь, столетие…
Они остановились у ее дома. Он сказал:
- Я зайду к тебе, Дина. Не надолго - сколько сама захочешь.
Она положила ему руку на плечо, заглянула в глаза.
- Не проси, Леня. Я ведь не захочу тебя отпускать, просто не смогу. Я буду думать о тебе, каждый день думать!
- Спасибо и на этом. - Он криво усмехнулся. - И еще за то, что не поссорились. Просто удивительно - вторую неделю-каждый день встречаемся, а ссорились всего четыре или пять раз.
- Не шути! А то и впрямь поссоримся, перед твоим уходом это лишнее. Я приду тебя провожать!
Она целовала его в щеку и скрылась в темном подъезде.
15
На улице Степан сказал, что ему с нуля часов на вахту, и ушел к рыбной гавани. Кузьма побежал искать такси: "Подъедем к дому, как фон-бароны, Миша!" К ресторану подкатила свободная машина, но Кузьму опередил Ходор со своими подружками. Он прохрипел Кузьме:
- Одно местечко имеется, приглашаю! Садись впереди, будешь командиром.
- Нас двое, - недовольно сказал Кузьма. - И едем не на гулянку, а бай-бай! И какие мы теперь с тобой кореши, Сенька?
- Садись, Кузя! - настаивал бывший товарищ. - Ты меня всенародно бичем опозорил, а я тебя благородно приглашаю в приличную компанию. Сенька Ходор не копит зло в груди. Сенька понимает брата своего, океанского рыбака. Почет окажем, посадим во главу стола. Музыку вжарим, потанцуем, ты нам расскажешь, как в дальних морях шла селедка. Ох, селедочка, рыбка маленькая, морем рощенная, потом политая, кровавыми мозолями потертая! Кто раз с тобой повозился, вовеки не позабудет! Не напиваться зову, чествовать хочу славного трудягу! Садись!
Кузьма, колеблясь, обернулся к Мише. Миша напомнил, что скоро к полночи, Кузьму ждут дома. Кузьма вдруг рассердился.
- Ждут, ждут! Я тоже по четыре месяца жду, когда в море. Мое право на берегу повеселиться вволю.
Он рванул дверь передней кабины. Миша крикнул вслед:
- Если твои спросят, где ты, что отвечать?
Такси уже тронулось, Кузьма прокричал, обернувшись:
- Скажешь, что поехал к приятелю.
Миша пошел один. Ветер все усиливался: выл в столбах, гудел в проводах, взметывал кроны деревьев. Медовый запах цветущих лип ночью обычно слабел, но сегодня, от ветра, трясущего ветви, был еще сильней. Миша пришел домой во втором часу ночи и заснул с радостным чувством, что сегодня отоспится вволю: в такую бурю старый Куржак не придет будить его ни свет ни заря.
Утром Мишу разбудил не Куржак, а отец.
- Степан зачем-то вызывает тебя. Он ждет на первом этаже. Миша быстренько оделся, наскоро умылся и побежал вниз. По большой комнате ходил Куржак, у стола сидели хмурая Алевтина, расстроенная Гавриловна и Степан.
- Миша, ты оставался с Кузей, когда я ушел на вахту, - сказал Степан. - До сих пор его нет дома. Куда он мог подеваться?
Миша рассказал, как Ходор уговаривал Кузьму поехать повеселиться и как Кузьма укатил с ним и двумя женщинами в такси. Куржак недовольно покачал головой. - Алевтина с укором сказала:
- Миша, вы разве не могли удержать Кузю? Хоть бы посоветовали остаться!
- Советовал, он не захотел, - сказал Миша. Она сердито повернулась к Степану.
- И ты, хорош! Оставил ночью пьяного товарища неизвестно с кем. Почему не взял его с собой на судно, могли бы в каюте продолжить гулянку, если показалось мало.
- Лина, Кузьма не был пьян, - виновато ответил Степан. - И он не говорил, что ему еще хочется выпить. Не понимаю, почему он поехал с Сенькой. Днем при всех изругал Ходора: "Ты нам не компания, ты - бич!" Миша тоже слышал, пусть скажет.
Миша подтвердил, что днем Кузьма прогнал пристававшего к ним Ходора. Зато вечером, у такси, они разговаривали вроде бы мирно. Куржак с досадой сказал:
- Мирно, немирно… Человек плохой Сенька Ходор, вот какая штука. Когда-то нормальным моряком слыл. А потом покатился. И куда докатится, неизвестно. Водка - она тяжелей гири на дно тянет.
Гавриловна с тревогой спросила:
- Миша, а денег-то Кузя не показывал?
- Каких денег?
- Всех! Рейсовую получку вчера получил, полных семьсот рублей. Так, не заходя домой, и пошел гулять! Это же надо! Он пачками денег ни перед кем не хвастал?
- Нет, пачек он не вытаскивал, - сказал Миша. - Из бумажника вынул пару кредиток, когда расплачивался.
- Вот и Степа так же говорит - не показывал денег. А мне боязно, смерть! Хоть бы скорей вернулся, негодник!
- Не беспокойтесь, вернется Кузьма, - уверенно сказал Степан. - Повеселились в компании, наверно, поздно легли спать…
Куржак сурово сказал:
- Не о том беспокойство, что не возвернется. Семейный человек, передовик своего рыбацкого звания - к неведомой шантрапе на всю ночь! Вот где суть-то! Сенька этот - разве пара? Не на свое место поставил себя Кузьма. Не этому его учили.
- Многому ты его учил, как же! - с негодованием воскликнула Гавриловна. - Одно знал: салака да рыбец! Рыбец, судак, лещ! Сколько кто на берег выдал? Кто в передовиках, кто отстает? Все работа да работа! Хоть бы разок по-хорошему поучил жизни!
- Этим и учил жизни, что работе учил - кормильцем себя видеть в семье, а не постояльцем. Пылинок с него не сдувал, как ты, с тряпкой не ходил подтирать, где наследил.
- Молчал бы уж лучше!