- Занеси эту великолепную мысль рифмованными строчками в новый свой сборник "Большой воды мечтатели", дорогой бард, - посоветовал капитан.
11
У двери Алексея очередь жалующихся была все же поменьше, чем в приемных Кантеладзе и Березова. А когда посетители, один за другим выходившие от него, стали говорить, что секретарь парткома считает приказ правильным, объявляет себя одним из его авторов и отказывается ходатайствовать за обиженных, если не представлены серьезные доказательства несправедливости, охота попасть к нему поубавилась, и очередь поредела.
Перед обедом Алексей выглянул и увидел, что остался лишь незнакомый моряк в форме капитана рыболовного флота. Он не мог быть из числа обиженных: людей, поименованных в приказе, Алексей хорошо знал.
- Вы ко мне? - спросил Алексей. - Тогда заходите.
Моряк молча вошел, сел на стул против окна. Это была мелочь, но существенная. Люди, не очень уверенные в своей правоте, старались садиться спиной к свету: так поступали почти все, кто входил сегодня в кабинет секретаря парткома.
- Меня зовут Василием Васильевичем Лукониным, - представился моряк. - Может быть, уже слышали обо мне?
- Слышал. И хотел познакомиться. Ждал, когда придете становиться на партучет. Хотел задать вам несколько вопросов.
- Может, начнем с ваших вопросов? - предложил Луконин.
Алексей засмеялся.
- Вы ведь пришли по своему делу, а не для того, чтобы выслушивать еще неизвестные вам мои вопросы. Вот и начните со своего дела.
- Дело у меня одно - познакомиться с вами и объяснить, для чего и перевелся на работу в Светломорск. Начну немного издалека.
Луконин говорил, а Алексей, слушая, изучал его худое, резко очерченное лицо. В Луконине, даже одетом в форму гражданского моряка, чувствовался бывший военный - он говорил четко, рапортовал, а не объяснял. Многое в этом человеке казалось странным, даже удивительным. Месяца три назад Березов, возвратившись из Москвы, с восторгом говорил, что встретил друга, отличного моряка, ныне видного работника министерства, и что друг его согласился бросить работу в аппарате и приехать в Светломорск, чтобы работать в "Океанрыбе". И отнюдь не добивается высокой должности, равноценной его столичной, но согласен простым капитаном рядового судна идти в океан. Перед самым приездом Луконина в Светломорск о нем стало известно, что он попросился в океан на спасателе "Резвый" и везет какой-то новый проект усовершенствования рыбного промысла. Алексей догадывался, что речь пойдет об этом проекте. Луконин с него и начал свое объяснение.
- Хочу вас информировать, Алексей Прокофьевич, что хоть я и новый у вас работник, но уже составил свое мнение о производственном направлении вашего треста. Я убежден, что вы промышляете не ту рыбу, не в тех районах и не в те сроки.
- Не слишком ли сильно? - спросил Алексей, улыбаясь.
- Нет, не сильно. Сейчас я попытаюсь убедить вас в этом. И делаю это для того, чтобы завербовать вас в сторонники своего плана.
И Луконин заговорил о том, что "Океанрыба" ориентируется сегодня на селедку с треской, практически игнорируя все другие виды рыб, а их в океане великое множество. И некоторые в пищевом отношении гораздо лучше сельди. Привязанность к сельди и треске географически сужает промысел, он ведется только в Северной Атлантике. Весь остальной океан для треста пока - целина, терра инкогнита. Его проект таков - срочно подготавливать условия для промысла сардины, сайры, тунца, нототении и других рыб. Пришла, давно пришла пора привозить из океана не только рядовую, но и деликатесную продукцию! Для этого нужно создать мощный флот промысловой разведки и разослать его во все районы мирового океана, чтобы точно определить рыбные запасы.
В этом месте Алексей прервал Луконина:
- Есть специальный институт, разведывающий новые районы лова и новые породы промысловых рыб.
Луконин согласился - да, такой институт есть, и он ведет важные исследования. Но у науки свои задачи, а у производства свои. И возможности института в смысле количества и оснащенности судов несравненно меньше, чем у треста. Вот его предложение - "Океанрыба", хотя бы и во временный ущерб сегодняшнему вылову, часть судов переводит на промысловую разведку, поставленную в самом широком масштабе. Собственно, он, Луконин, для того и приехал сюда, чтобы организовать такие разведочные экспедиции в разные места океана.
- План хорош, но раньше надо получить санкцию на него в министерстве и Госплане, - заметил Алексей.
- Для этого я привез подробный доклад - с выкладками и цифрами. Важно, чтобы сами вы, руководители "Океанрыбы", загорелись моей идеей. Смею надеяться, что я завербовал вас в свои сторонники, как сделал это с Николай Николаичем?
- Можете считать, что это так. А пока ваш план примут, вы решили выйти в океан на спасателе?
- Именно. Десять лет не выбирался в дальние моря. Надо возобновить знакомство с океаном. У вас были вопросы ко мне. Я слушаю.
- Я начну с самого маленького. Почему вы взяли "Резвый"? У нас имеется спасатель новейшей конструкции, очень мощное судно. Вы его забраковали.
- Не забраковал, нет. Но он плоскодонный, тихоходный, для спасения на мелях такие корабли отлично служат. А в открытом океане, где промысел разбросан на акватории в сотни миль, "Резвый" лучше - он быстроходен, маневрен, а мощность машин не меньше, чем у спасателей других конструкций. Еще будут вопросы?
- Только один. Почему вы бросили Москву?
- Вас это удивляет?
- Признаться, да. Я читал вашу анкету…
- Много порочащих фактов обнаружили?
- Ни одного. Зато благодарностей и наград - много. И вот парадокс: отличное положение, столица, высокая зарплата. Вдруг все оставляете, с трудом добиваетесь увольнения - и к нам. Оклад - меньше, должность - ниже, гостиничное жилье… От добра на худо ушли, так получается.
Луконин пожал плечами.
- Надо бы раньше условиться, что есть добро, что худо. Философия недостаточно разъяснила эти понятия, Алексей Прокофьевич.
- Значит, причина вашего перехода - в недостаточной разработанности философских категорий? Мудрено, Василий Васильевич!
- Откройте окна - будет проще.
Алексей встал и распахнул окно. Волна свежего воздуха наполнила комнату. Алексей взглянул на канал. С моря накатывался шторм, белые барашки исполосовали воду, траулеры, стоявшие в три нитки у причалов, со скрипом терлись бортами. Луконин с наслаждением втянул в себя воздух.
- Чувствуете? - Ветер с океана! Алексей усмехнулся.
- Хорошо, оставим на другой случай обсуждение философских проблем. Мне кажется, я вас понимаю.
Луконин откланялся. Зазвонил внутренний телефон. Кантеладзе просил Алексея немедленно прийти к нему.
Сам он хмуро ходил по кабинету, разминая затекшие ноги, у стола сидели Березов и Соломатин. Алексей увидел, что Березов зол до того, что готов ругаться и стучать кулаком по столу - свирепо нахмуренные брови, сердито блестевшие глаза выдавали его состояние. Соломатин казался больным - красивое лицо посерело, под глазами набухли мешки. "Никогда же не было у Сергея мешков под глазами", - с удивлением подумал Алексей. Сегодня ночью, когда гости уходили из квартиры Соломатиных, веселый, здоровый, немного навеселе, он выглядел совсем по-иному.
- Что случилось? - спросил Алексей.
- "Все смешалось в доме Облонских" - помнишь такую фразу, Алексей Прокофьевич? - ответил управляющий. - Сегодня ночью все смешалось в доме Соломатиных - и, хотя квартира его поменьше особняка Облонских, дело гораздо хуже, чем у того московского князя, так считает мой заместитель. На новую должность попросился капитан Соломатин, Николай Николаевич не может этого перенести. Просим твоего, авторитетного суждения.
Алексей давно привык к тому, что в узком кругу своих помощников Кантеладзе и в серьезное обсуждение вносит нотки иронии. Он даже и над собой беспощадно подшучивал, если ему что-то не удавалось. Насмешливый тон не отменял серьезности разговора, зато усмирял страсти, вышедшие из-под контроля. Не раз в его кабинете спорящие ударялись в крик - и спокойная насмешка управляющего действовала, как струя холодной воды. Алексей понял, что с Соломатиным произошло что-то из ряда вон выходящее, Березов возмущен и, вероятно, высказал свое возмущение, не стесняясь в словах, Соломатин столь же запальчиво возражал, а Кантеладзе пытается ввести спор в спокойное русло.
И еще одно понял Алексей: спор еще продолжается, решения нет, недаром просят суждения секретаря парткома, но про себя Кантеладзе решение уже принял, и когда дискуссия закончится, выскажет его, по своему обыкновению, в категорической форме.
Алексей обратился к Соломатину:
- Что-нибудь произошло с тобой, Сергей Нефедыч? Соломатин раздраженно кивнул на Березова.
- Пусть тебе расскажет Николай Николаевич. У него это хорошо получается - без прикрашивающих слов, оценка самая точная…
- И расскажу! - закричал Березов, вскакивая. - И прикрашивать ничего не буду! Нельзя такое возмутительное дело прикрашивать! Так вот, Алексей, да будет тебе известно: капитан Соломатин дезертирует! После недавнего правительственного награждения за успехи в море, перед тем как мы решили назначить его руководителем нового промысла, он бежит с моря. Так прямо и объявляет: в море больше ни ногой! Прославленному капитану надоело быть капитаном, запросился в клерки. Предательство, по-моему, перед нами, перед самим собой, перед общим нашим делом!
- А причины? - спросил Алексей, с недоумением всматриваясь в бледное, опухшее от бессонной ночи лицо Соломатина.