Вот перед одним из домов останавливается автомобиль. На заднем сиденье - дама в огромной шляпе с подколотой черной вуалькой. Водитель, в форме, в кожаных сапогах, выскакивает из машины и, обежав ее, помогает даме выйти. Под мышками у нее одинаковые, рыже-палевые собачонки. Дверь дома распахивается, и на пороге возникает девушка в бело-синем платье в полоску, в белом передничке с кружевной оборкой и таком же чепце. Дама передает ей собак и входит в дом. Девушка скрывается следом.
- Ну, нравится? - спросил Джозеф.
- Очень! Здесь так хорошо, - с жаром ответила Анна. - Я и не думала…
- Это еще ерунда. Вот, погоди, выйдем на Пятую авеню. Там будет на что посмотреть.
Сверкает солнце. Молодая зелень в парке, на углу Пятьдесят девятой улицы, отливает золотом.
- Это отель "Плаза", - сказал Джозеф. - А на другой стороне - знаменитый отель "Нидерланд".
Из гостиницы под навес выходит девушка в чудесном бледно-розово-палевом, точно внутренность персика, пальто, с фиалками на воротнике. С ней молодой человек в соломенной шляпе.
- Такие шляпы называются "канотье", - поясняет Джозеф.
Пара быстро пересекает улицу и устремляется куда-то по делам. Анна и Джозеф идут следом, им все равно, куда идти. Но тут свистит полицейский, машины рвутся вперед, и Джозеф с Анной вынуждены задержаться посреди улицы, на небольшом островке, где генерал Шерман, в полторы натуральных величины, сидит верхом на лошади.
- Кому-то памятник, да? - кивнул на него Джозеф.
Анна прочитала надпись на камне.
- Это тот самый генерал-северянин, который спалил все дома в Джорджии во время Гражданской войны.
Джозеф поразился:
- Я о нем и не слышал! Про Гражданскую войну я, конечно, знаю, но откуда у тебя столько всего в голове?
- Из истории. У меня есть книга об американской истории, - сказала Анна с гордостью.
Джозеф покачал головой:
- Удивительный ты все-таки человек, Анна.
За генералом Шерманом огромный дом из кирпича и белого камня, с чугунной оградой и воротами.
- Это особняк Вандербильтов. Вернее, один из них.
- Не отель?
- Нет, частный дом. На одну семью.
Анна решила, что он шутит.
- На одну семью? Не может быть! Здесь же сто комнат!
- А живет одна семья.
- Но почему они так богаты?
- Эта семья нажила капитал на строительстве железных дорог. Дальше и вправо, и влево стоят десятки таких особняков. Нефтяные деньги, стальные, медные. А у некоторых просто очень много земли. Ты и сама живешь на их земле - большинство домов в нашей части города принадлежат живущим здесь людям. Наша квартплата идет им в карман.
Анна представила себе дом-муравейник на улице Хестер:
- Ты считаешь, это справедливо?
- Может, и нет. А может, и да. Не знаю. Если у них хватило мозгов, чтобы это заработать, может, они и заслуживают такого богатства. Но что бы я ни думал, мир устроен так, а не иначе, и пока не придумают новый, я постараюсь приноровиться к этому.
Анна промолчала. А голос Джозефа вдруг зазвенел от волнения:
- Когда-нибудь, Анна, я тоже буду так жить. Ну, не во дворце, но в одном из особняков в этой части города, на тихой улице. Так оно и будет, помяни мое слово!
- Но как? Как ты этого добьешься?
- Трудом. И буду скупать землю. Земля - залог любого богатства, надо владеть землей. Иногда цена ее понижается, но ненадолго, вскоре она снова лезет вверх. Эта страна растет, развивается, здесь надо владеть землей, тогда обязательно разбогатеешь.
- Но откуда ты возьмешь деньги на землю?
- В том-то и вопрос! Я теперь коплю на дом, небольшой дом, буду сдавать квартиры. Но деньги копятся медленно, ох как медленно… - На мгновение он умолк, а потом сказал упрямо: - И все-таки у меня получится. Я буду когда-нибудь жить здесь, в лепешку расшибусь, а буду!
Его ожесточенная горячность встревожила Анну. Прежде он никогда так с нею не говорил. Он показался ей вдруг рассерженным, озлобленным и каким-то очень большим, огромным, хотя он вовсе не крупный мужчина. И голос у него чересчур громкий. Вот сейчас на шум распахнутся окна во всех домах и станут выглядывать люди! Но особняки были по-прежнему безмолвны…
Она тихонько сказала:
- Тебя слишком заботят деньги…
- Слишком? Так, по-твоему? Послушай, что я скажу тебе, Анна! Если у тебя нет денег, миру на тебя наплевать. Ты ничто. И умрешь, как мой отец, в конуре за бакалейной лавкой. Или будешь гнить всю жизнь, как Руфь и Солли. Хочешь гнить вместе с ними?
- Нет, конечно. - Она вздрогнула при одной лишь мысли об этом. И все же что-то в его рассуждениях не сходилось. - Великие писатели, художники - у них не было денег. Но мир их помнит и чтит. А ты рисуешь все таким уродливым, жестоким…
Джозеф взял ее голову обеими руками, повернул к себе. Взгляд его вдруг смягчился.
- Тебе словно пятнадцать лет, Анна, - ласково сказал он.
Она надумала это душной ночью, когда чад горелого жира недвижно висел в комнате и казался особенно нестерпимым. Шея сзади, под волосами, взмокла от пота; Анна мечтала об одном - искупаться в прохладной воде. Но где? Кругом люди… Она обтиралась губкой из мисочки с водой, а женщины входили, выходили… Некоторые были ей отвратительны, всегда неопрятные, грязные. Та, что спала с ней вместе, плакала и скулила в подушку. Пятилетний ребенок Руфи беспокойно метался на постели, у него был жар. Разве в такой комнате заснешь?
Ей вспомнилось, как горничная сходила с крыльца, по бокам которого стояли кадки с бессмертниками. На пароходе посреди Атлантики крестьянские девушки рассказывали о чистой сытой работе, которая ждет их в Америке - в таких вот аккуратных особняках. В таком доме она сможет спокойно спать, сможет расставить на полке книги, которые подарила ей мисс Торн; и даже - вдруг удастся? - накопит денег и купит у букинистов еще книг. Ведь ей не придется платить за жилье и еду. Она будет жить в приличном доме, в приличном месте, ходить по красивым улицам. Она лежала без сна и все думала, думала. И приняла решение.
- Руфь говорит: нельзя идти в служанки и я сошла с ума, - сказала она Джозефу несколько дней спустя.
- Почему? Это честный труд. Анна, делай, как нравится тебе, а не другим.
6
Так, значит, выглядят изнутри эти дома. Снаружи они похожи на тихие, умиротворенные лица с глазами-окнами и опущенными веками-шторами. А внутри все полы устланы бархатными коврами, идешь - шагов не слышно. Картины в золоченых рамах. Свежесрезанные розы, кремовые и нежно-розовые, хотя на улице уже сентябрь. Лестница: один марш, другой, все выше и выше. Анна шла следом за миссис Вернер.
- Семья у нас маленькая. Дочь замужем, живет в Кливленде. Так что в доме только мы с мистером Вернером и наш сын, мистер Пол. Это его комната. - Она открыла дверь, и Анна увидела ряды полок с тесно стоящими книгами, в углу - сапоги для верховой езды, а над камином - синее знамя с надписью "За Бога, Отечество и Йель".
- Все мужчины в нашей семье по традиции учатся в Йельском университете. Сын вернется из Европы только на следующей неделе, но пыль здесь все равно надо вытирать каждый день. А ваша комната наверху. - Они поднялись еще на марш. Перила блестели здесь не так ярко, ковра на ступенях не было. - Эта комната для портнихи, она живет тут по две-три недели весной и осенью, готовит к сезону мой гардероб. Дальше комната кухарки, а за ней - ваша.
Две последние комнаты были совершенно одинаковы: аккуратно застеленная кровать, комод с зеркалом, стул с прямой спинкой. Только у кухарки висело на стене огромное деревянное распятие. Неужели, неужели это возможно - целая комната для одного человека? Такая комната! С электрическим освещением! Даже раковина отдельная, высокая белая раковина, с когтистыми звериными лапами вместо опор.
- Устроит вас работа в моем доме?
- Да, да! Конечно!
- Хорошо. Получать будете пятнадцать долларов в месяц. Обычно я плачу двадцать, но у вас нет опыта, вас надо учить. Все понятно?
- Да.
- Анна, говорить следует: "Да, миссис Вернер".
- Да, миссис Вернер.
- Вы хотите приступить к работе сегодня?
- Да, да! Да, миссис Вернер.
- Тогда можете съездить домой за вещами. Так, сейчас одиннадцать… Машина мне до двух не понадобится. Куин вас отвезет.
- На автомобиле?
- Да. Ведь тащиться на трамвае через весь город с тяжелыми вещами неудобно.
- У меня немного вещей, они не тяжелые. Только одежда и подсвечники.
- Подсвечники?
- Да, мамины. Они очень ценные.
- Ну, тогда, конечно, привезите. - Дама улыбнулась - едва заметно и вполне доброжелательно.
Как же везде чисто! И сама она наконец чистая. Она начала с ванны, чистой белой ванны, заполненной горячей-горячей водой. Анна там чуть не заснула. Постель с чистым, накрахмаленным бельем - она будет спать здесь одна! Можно повернуться как хочешь, можно раскинуть руки, ноги, хоть на всю ширину.
Ей припомнился весь сегодняшний день. Поездка на машине - все закрыто, занавешено, похоже на комнатку, стены которой обтянуты нежнейшим, песочного цвета шелком. На сиденье ковер из серого меха, на нем выткана большая буква "В". Шофер Куин сидит снаружи, у него только дверца, а крыши нет. Он не сказал ей ни слова. Не очень-то ему, наверно, понравилась улица Хестер, где все глазели на машину как на диковину, где машине не пробраться среди фургончиков и тележек. Едва затормозили, дети облепили машину, точно мухи, и Куин очень рассердился. Но все же помог погрузить узлы и коробки.