* * *
А в Розуотере тем временем гремел гром - он насмерть перепугал пятнистую собачонку в доме пожарной дружины, и она выползла на улицу в нервических конвульсиях. Вся трясясь, собачонка остановилась посреди мостовой. Редкие уличные фонари тускло мерцали. Кроме них, улицу освещали только синяя лампочка над входом в подвал суда, где ютилась полиция, красная лампочка над входом в пожарное управление и белая - в телефонной будке напротив пилгородской кофейни, которая одновременно служила автобусной станцией.
Прогромыхал раскат грома. В блеске молнии все вокруг засверкало иссиня-белыми бриллиантами.
Собачонка помчалась к Фонду Розуотера, заскреблась в дверь и завыла. Элиот наверху спокойно спал. Его жутковато-прозрачная рубашка "стирай-носи", свисающая на плечиках с потолочной балки, покачивалась как привидение.
Снова раздался оглушительный удар грома.
- Да, да! Сейчас! - проговорил во сне Элиот.
Того и гляди зазвонит черный телефон у его постели. Элиот тогда вскочит и как раз на третьем звонке схватит трубку. Он выпалит то, что говорит всегда, как бы пи было поздно:
- Фонд Розуотера слушает. Чем мы можем вам помочь?
И Сенатор воображал, что Элиот якшается с преступниками. Но он заблуждался. У большинства подопечных Элиота не хватило бы пороху пойти по такой опасной дорожке. Однако ничуть не меньше заблуждался на счет своих подопечных и сам Элиот, особенно когда отстаивал их перед отцом, банкирами и юристами. Он твердил, что эти люди, кому он пытается помочь, сделаны из того же теста, что их предки, которые несколько поколений назад расчищали леса, осушали болота, строили мосты, без чьих сыновей в дни войны не было бы пехоты - и так далее. На самом же деле люди, искавшие в Элиоте опоры, были куда более хилыми, чем их предки, и куда более бестолковыми. Недаром, когда их сыновьям приходил срок идти на военную службу, их признавали негодными из-за умственной, моральной и физической неполноценности.
Находились среди бедняков округа и люди покрепче - эти из гордости никогда не обращались к Элиоту, обходились без его всепрощающей любви. У них хватало духа плюнуть на округ Розуотер и искать работу в Индианаполисе, Чикаго или Детройте. Конечно, устроиться там удавалось немногим, но по крайней мере они хоть не сидели сложа руки.
* * *
Черному телефону предстояло сейчас соединить Элиота с шестидесятивосьмилетней старой девой, непроходимой дурой, по мнению большинства. Звали ее Диана Лун Ламлерс. Ее никто никогда не любил. Ее не за что было любить. Она была глупой, уродливой и нудной. В тех редких случаях, когда ей приходилось с кем-нибудь знакомиться, она обычно называла свое имя и фамилию полностью и добавляла загадочное уравнение, по вине которого неизвестно зачем появилась на свет:
- Моя мать - Лун, мой отец - Ламперс.
* * *
Эта помесь Лун и Ламперса была служанкой в гобеленово-кирпичном особняке Розуотеров, который считался постоянным местом жительства сенатора, но где на самом деле он каждый год проводил не более десяти дней. Все остальные триста пятьдесят пять дней в году Диана пребывала в двадцати шести комнатах одна-одинешенька. В полном одиночестве она убирала, чистила и скребла без передышки, не имея даже приятной возможности отвести душу - отругать кого-нибудь за беспорядок.
Окончив уборку, Диана удалялась в свою комнату над гаражом Розуотеров, рассчитанным на шесть машин. Сейчас средства передвижения в нем были представлены только фордом-фаэтоном выпуска 1936 года, под который вместо снятых колес были подложены чурбаки, и красным велосипедом с пожарной сиреной на руле. На велосипеде в детстве катался Элиот.
После работы Диана обычно сидела в своей комнате, слушала разбитый зеленый пластмассовый приемник или листала библию. Читать она не умела. Библию свою замусолила до лохмотьев. На столе у ее кровати стоял белый телефон, взятый напрокат, - она платила за него семьдесят пять центов в месяц помимо обычной телефонной платы.
Загрохотал гром.
Диана завопила и стала звать на помощь. Кричала она не зря. В 1916 году молния убила ее отца и мать во время пикника служащих Розуотеровской лесопромышленной компании. Диана не сомневалась, что и ей суждено погибнуть от молнии. А поскольку у нее всегда болели почки, она была уверена, что молния как раз в них и шибанет.
Диана схватила трубку своего белого телефона. Набрала единственный номер, который набирала всегда. Она всхлипывала и стонала, ожидая, когда на другом конце провода отзовется тот, кому она звонит.
Ответил Диане Элиот. Голос его звучал бесконечно ласково, доверительно-отечески, как если бы виолончель заговорила по-человечески на низких нотах.
- Фонд Розуотера слушает, - сказал Элиот. - Чем мы можем вам помочь?
- Опять это электричество за меня принялось, мистер Розуотер! Вот я и решилась вам позвонить. Мне так страшно!
- Звоните в любое время, милая. Я затем здесь и нахожусь.
- Увидите, в этот раз оно до меня доберется.
- Вот проклятье! - Элиот искренне рассердился. - Уж это мне электричество! За что оно вас мучает? Это несправедливо!
- Чем вечно меня пугать да заставлять звонить вам, лучше б оно нацелилось хорошенько да прикончило меня.
- Ну что вы, голубушка! Случись такое, наш город был бы крайне опечален.
- Да кто бы обо мне пожалел?
- Я.
- Ну, вы-то всех жалеете. А еще кто?
- Многие, очень многие, милая.
- О бестолковой-то старухе! Ведь мне шестьдесят восемь!
- Шестьдесят восемь лет - прекрасный возраст.
- Шестьдесят восемь лет жить на свете - ужас как долго! Особенно если за все шестьдесят восемь лет ничего хорошего не было. Со мной за всю мою жизнь ничего хорошего не случалось. Да и с чего бы? Я ведь стояла за дверью, когда господь бог раздавал умные головы.
- Ну, это неправда.
- И оставалась за дверью, когда господь раздавал сильные, красивые тела. Даже в молодости я ни бегать, ни прыгать не могла. Ни разу себя здоровой не чувствовала - ни разу в жизни. С малых лет меня то газы мучили, то ноги отекали, то почки болели. И когда господь раздавал деньги да удачу, я тоже была за дверью. А когда набралась храбрости, вышла из-за дверей да прошептала: "Господи боже, милый, добрый боженька, вот она я!", ничего хорошего уже не осталось. Пришлось богу дать мне вместо носа старую картофелину. И волосы он мне дал - не волосы, а стекловату, и голос как у лягушки.
- У вас вовсе не квакающий голос, Диана. У вас очень приятный голос.
- Как у лягушки, - стояла она на своем. - Там, в раю, как раз прыгала такая лягушка, мистер Розуотер. Господь бог собрался отправить ее на нашу бедную землю, чтоб она здесь заново народилась, но эта старая лягуха была хитрая. "Милый бог, - сказала эта хитрая старуха лягушка, - если тебе все равно, я бы лучше заново не рождалась. Не такая уж радость быть на земле лягушкой". И господь оставил лягушку в раю, и она прыгает себе там наверху, и никто за ней не гоняется, чтоб насадить на крючок да ловить рыбу, и лягушачьи лапки там тоже никому не нужны - никто их не ест. А мне господь бог отдал ее голос.
Снова загремел гром. Голос Дианы поднялся на целую октаву:
- Надо было и мне сказать богу, как та лягушка, - таким, как Диана Лун Ламперс, на земле радости мало!
- Ну, ну, Диана! Ну, ну, - сказал Элиот. Он отхлебнул из бутылки "Южной утехи".
- И почки мне весь день покоя не дают, мистер Розуотер.
- Я бы очень хотел, чтоб вы посоветовались насчет ваших бедных почек с врачом.
- Уже советовалась. Ходила сегодня к доктору Уинтерсу. Он сказал, что у меня не почки вовсе, а голова не в порядке. Все от нее идет. Нет, мистер Розуотер, для меня теперь один только доктор - вы.
- Но я же не доктор, милая!
- Мне все равно. Да все врачи Индианы не вылечили столько безнадежных, сколько вы.
- Ну что вы!..
- А как же - стоило мне послушать ваш добрый голос, и почкам моим полегчало.
- Я очень рад.
- И гром затих, и молний нет.
Это была правда. Слышался только безнадежно сентиментальный мотив падающего дождя.
- Значит, теперь, милая, вы сможете уснуть?
- Спасибо вам. Ох, мистер Розуотер, да вам памятник надо поставить посреди города - из золота и бриллиантов, из самых драгоценных рубинов и чистого урана. Ведь вы из такой семьи! Такое у вас образование, такие деньги, такое воспитание! Небось ваша матушка вас ишь каким хорошим манерам научила! Вы же могли жить в каком захотите большом городе, разъезжать себе на кадиллаках со всякими богачами да ловкачами, и оркестр бы вам играл, и все бы вас приветствовали. Вы могли бы стать таким важным и знатным, что глянь вы на нас, серых, глупых, простых людишек в бедном округе Розуотер, мы бы все вам букашками показались.
- Ну что вы!..
- У вас все было, чего только душа ни пожелает, и вы все это отдали, чтоб помогать бедным людям, и бедные люди это понимают. Да благословит вас бог, мистер Розуотер. Спокойной ночи!