Он подносил электрод к двум стальным листам, которые надо было сварить, зажигал дугу. Ровный, изящный, похожий на бархатную ленту шов ложился на сталь, и даже простым глазом можно было увидеть, что сварены листы навечно.
- Вот в чем! - Беседин снимал маску и смотрел на Езерского. - Ясно?
В середине января со Шпицбергена в порт пришла тревожная радиограмма. Осенью там случайно застрял советский угольщик. По теплому Норвежскому течению его отбуксировали в небольшую бухточку, поставили на зимовку. Неожиданно в бухточку рухнула глыба ледника, помяла подводную носовую часть корабля, один из отсеков дал течь.
Судно оказалось под угрозой гибели. Команда работала день и ночь, но своими силами моряки сделать ничего не могли.
И тогда обратились за помощью к докерам.
Беседин давал сварщикам задание, когда Андреич сказал:
- Не дышите, начальство приближается.
К танкеру, на котором работала бригада, подходил Петр Константинович Смайдов. Обычно он появлялся на; стапелях в полдень, сейчас же только начиналась смена, поэтому Езерский резонно заметил:
- По наши души. Где-нибудь аврал. Бесединцами хотят заткнуть дырку.
Он придвинулся к бригадиру, зашептал:
- Если аврал - без сверхурочных не соглашайтесь, Илья Семеныч! Чтоб не на энтузиазме. Чтоб по всем советским законам.
- Заткнись, прилипала! - оборвал его Беседин. - Без тебя знаю, что делать.
Смайдов подошел, поздоровался с каждым за руку и без всяких околичностей начал:
- Просьба к вам есть, товарищи. На Шпицбергене случилась беда: потерпел аварию угольщик. Работа сложная и срочная. Сами знаете, погодка там сейчас… - Он почему-то взглянул на низкие серые тучи, невесело улыбнулся, добавил: - В общем, там, конечно, весьма неуютно… А помочь надо. Василий Ильич договаривается насчет вертолета. Часа через три-четыре надо вылетать. Всей бригаде. Надеюсь, вы не откажете морякам в помощи?
Минуту или две никто не отвечал. Смайдов стоял, поглядывая на сварщиков. С моря дул ледяной ветер, нес твердую, как железные шарики, снежную крупу, барабанил ею по стальной обшивке корабля. Отсюда не видно было даже огромного траулера, стоявшего на кильблоках в двадцати - тридцати шагах; только короткие, словно выстрелы, вспышки вольтовых дуг пробивали мглу.
- Как это все просто, - сказал наконец Беседин. - У черта на куличках авария, а мы… Там сейчас белые медведи коченеют от холода, товарищ парторг, белые медведи, понимаете?
Смайдов спокойно ответил:
- Понимаю.
- А как же мы? Мы-то ведь люди, а не медведи! Да и как там работать в такую непогодь? Ногой в воду попадешь - конец, нету ноги… Так ведь?
- Так. - Смайдов машинально потрогал свой протез и сказал: - Там, на угольщике, живут наши моряки. На десятки километров вокруг - ни души. Только замерзшие фьорды и ледники. А люди работают…
- А мы что, не работаем? - сказал Беседин. - Слава богу, к нам пока претензий не было.
Работаете вы хорошо, - улыбнулся парторг. - Поэтому к вашей бригаде, а не к другой обратились с просьбой.
- Просьба-то уж больно велика, Петр Константинович, - подал голос Харитон. - Не шутка - на Шпицберген! Одних расходов сколько: тепленького барахлишка подкупить, спиртику прихватить на всякий случай… А у рабочего человека, сами знаете, лишних капиталов не водится.
Смайдов промолчал. Даже не взглянул на Езерского. Только зло подумал: "Торгуются, как купцы…"
- Насколько я понимаю, - проговорил Беседин, - в таких случаях администрация должна предложить поощрение… О себе не говорю - я человек скромный и, как бригадир, более сознательный. Но мой долг беспокоиться о других.
- Чего же вы хотите? - сдерживая нарастающее раздражение, спросил Смайдов.
- Я? - Беседин обвел взглядом сварщиков, словно призывая их разделить с ним недоумение: смотрите, дескать, какой непонятливый человек наш парторг - ему говорят, что для себя лично бригадир ничего не хочет, а он свое… - Я сказал: не о себе пекусь. Но члены бригады…
- Чего же хотят члены бригады? - Смайдов быстро достал папиросу, закурил. Лицо его слегка порозовело от волнения.
- Зачем нервничать, Петр Константинович? - усмехнулся Беседин. - Можно по-хорошему. Лететь на Шпицберген ведь нам, а не вам. Вы вечерком придете домой, там печурка горит, сядете возле нее, журнальчик в руки и… Благодать! А мы… Сами говорите - уюта там мало. И требование товарищей о поощрении, по-моему, законно. Думаю даже так: вы, как партийный руководитель, должны беспокоиться о людях в первую очередь. Разве я не прав? Не прав я, Петр Константинович?
Смайдов сказал:
- Продолжайте.
- Я могу продолжить, - проговорил Езерский. - Насчет беспокойства, о котором сказал наш бригадир. Беспокоиться, собственно, не к чему. Вы, товарищ парторг, вместе с товарищем Борисовым запросто можете решить так: ввиду очень сложных обстоятельств послать бригаду Беседина, скажем, на неделю, а командировочные оплатить за три. И никто возражать не станет. Ну, сверхурочные - это само собой. По закону. Работать ведь будем по-беседински, пятнадцать часов в сутки. Понимаем: нужно. Так я говорю, товарищи?
- Можно мне сказать, Петр Константинович? - спросил Марк. - Можно?
Смайдов пожал плечами.
- Пожалуйста. Хотите дополнить Езерского?
- Хочу дополнить. Если говорить честно, мне сейчас стыдно. За эту торговлю. Не привык я, Илья Семеныч, к подобному…
- А ты привыкай! - бросил Беседин. - На Севере ко многому надо привыкнуть. Север - это север.
Харитон с готовностью поддержал:
- Точно, Илья Семеныч. Читал я как-то: одних калорий мы тут расходуем почти вдвое больше, чем люди на юге. Восполнять-то их надо. А вообще товарищу Талалину лучше бы помолчать, пускай это ветераны решают.
- Я решаю за себя, - твердо сказал Марк. - От того, что бригадир называет поощрениями, отказываюсь. А работать буду, как все.
- Ха, шибко сознательный! - Харитон приблизился к бригадиру, кивнул в сторону Марка: - Видали? Он решает за себя. А бригада? Бригада - ничто? Вы, Илья Семеныч, таким волю не давайте. Кто хочет выслуживаться, пускай выслуживается в другом месте. Мы своим горбом славу завоевывали…
- Особенно ты, ветера-ан! - презрительно сказал Костя Байкин. - Жмот несчастный, молчал бы уж… Смотреть на тебя тошно… А тебе, Илья, скажу прямо: мне тоже стыдно. Как крохоборы. Люди там бедуют, а мы тут… Короче говоря, я, Петр Константинович, поддерживаю Талалина и лететь готов хоть сейчас… Ты как, Димка?
Баклан нехотя ответил:
- Я?.. Как все, так и я… Я не бригадир, чтобы решать.
- А ты? - Костя вплотную подошел к Думину, взглянул на него снизу вверх. - Ты тоже, как все?
Думин замялся. Глядя то на бригадира, то на Марка Талалина, он неуклюже переступал с ноги на ногу и молчал. Молчал и Андреич, отвернувшись в сторону и ни на кого не глядя.
Тогда Костя сказал, пристегивая защитную маску к поясу:
- Все ясно. Базар этот ни к чему. Лучше айда собираться. Времени в обрез.
Беседин увидел, как не спеша, словно еще раздумывая, пристегивают маски Баклан и Думин. Он хотел крикнуть: "Какого черта! Решать буду я!", но не крикнул. Он вдруг ясно понял: Смайдов не зря не вмешивается в разговор. Изучает. Ждет. Если сейчас дать промашку, все может полететь к черту. Вся его слава лучшего бригадира рухнет, как внезапно рушится вершина айсберга, долго подтачиваемая теплым течением. Он видел, как просветлело лицо Смайдова, когда парторг взглянул на Марка Талалина…
Илья сунул руки в карманы пальто, сжал кулаки так, что хрустнули пальцы. Марк Талалин! Не думал, что этот тип начнет кусаться так скоро.
Бригадир подошел к Смайдову, фамильярно похлопал его по плечу.
- Все в порядке, товарищ парторг? - весело проговорил он. - Небось подумали: у Беседина все, как этот сквалыга Харитон Езерский… По-честному - думали, Петр Константинович?
Смайдов ответил не сразу. Наглость Беседина была уж слишком откровенной. Подставить под удар Езерского и сделать вид, что сам полностью на стороне Талалина и Кости, - ну и ну! Хватка действительно бесединская!
Смайдову вдруг захотелось сказать бригадиру все, что он о нем думает, но момент для этого был неподходящий. Не стоило именно сейчас вносить в бригаду разлад, не было смысла подрывать авторитет бригадира накануне важного задания. Однако до конца Смайдов не сдержался и сухо сказал:
- По-честному - о всей бригаде так не думал, товарищ Беседин. Ваш друг Езерский обычно поет за двоих, другие ему не очень подпевают.
Илья деланно засмеялся.
- За двоих? Он и за себя одного спеть не может - кишка тонка… Горе это наше, а не рабочий человек… Никакой рабочей гордости…
Езерский сорвал с головы шапку и, будто его кто-то подтолкнул в спину, подскочил к Беседину:
- Что это вы… Что это вы так обо мне, Илья Семеныч?! Я всегда, как вы сами, всегда… Заодно ведь… Зачем грязью поливаете? О Талалине давеча чего мне говорили, а? Двуличничаете вы, Илья Семеныч!
Он бросил шапку на снег и, наверно, не вполне сознавая, что делает, начал топтать ее ногами.
- Настоящий псих, - сказал Беседин. - Таких лечить надо, а не на Шпицберген посылать. Ни с того, ни с сего хай поднял, как ненормальный…
- Не одного его лечить надо… - вздохнул Смайдов. Потом посмотрел на часы и добавил, обращаясь уже сразу ко всем: - В двенадцать приходите к конторе.