- Так неудивительно! Ты в этой ванне сидишь чуть ли не до посинения, а потом… А это что? - С величайшим интересом миссис Гласс нагнулась и подняла рукопись, которую Зуи читал до ее появления в кадре. - Это мистер Лесаж прислал новый сценарий? - спросила она. - На полу? - Ответа она не получила. Так Ева спрашивала бы Каина, не его ли это славная новая мотыга валяется под дождем. - Самое место для рукописи, должна сказать. - Она переместила сценарий к окну и бережно положила на батарею. Посмотрела сверху, словно проверяя на влажность. Жалюзи на окне были опущены - Зуи всегда читал в ванне при свете трех лампочек на потолке, - но снаружи на титульную страницу просочилась толика утреннего света. Миссис Гласс склонила голову набок, чтобы лучше разобрать название, одновременно извлекая из кармана кимоно длинную пачку сигарет. - "Сердце - осенний скиталец", - задумчиво прочла она вслух. - Необычный заголовок.
Реакция из-за шторки последовала - хоть и чуточку запоздалая, но восторженная.
- Как? Какой заголовок?
Миссис Гласс уже выставила караулы. Она отступила и вновь уселась с зажженной сигаретой в руке.
- Необычный, я сказала. Я не говорила, что он прекрасный или какой-то, поэтому просто…
- Ах-х, ей-же-ей! Тебе приходится подыматься спозаранку, малютка Бесси, чтоб не пропустить ничего стильного. Хочешь знать, что за сердце у тебя? Твое сердце, Бесси, - осенняя мусорка. Как тебе такое приметное название, а? Ей-богу, многие - многие несведущие - полагают, будто Симор и Дружок - единственные в семье, черт бы их драл, литераторы. Когда я думаю, когда присаживаюсь на минутку и задумываюсь о чуткой прозе, о мусорках, каждый день моей жизни идет…
- Ладно, ладно уже, юноша, - сказала миссис Гласс. Как бы ни ценила она заголовки телепостановок, как бы ни обстояло у нее с эстетикой в целом, в глазах ее зажегся огонек - не более огонька, но все же огонек, - знаточеского, хоть и извращенного удовольствия от того, с каким изяществом ее младший и самый симпатичный сын ее изводит. На долю секунды огонек этот заменил сплошную изношенность и, говоря просто, конкретную тревогу, что проступала у миссис Гласс на лице, когда она вошла в ванную. Тем не менее она тут же перешла к обороне: - А что не так с заголовком? Очень необычный. Ты! Тебе же что ни возьми - все банальность и уродство! Я же ни разу от тебя не слышала…
- Что? Это кому ни возьми? Что именно мне уродство, а? - Из-за шторки донесся шум небольшого наката, словно там разыгралась довольно малолетняя морская свинья. - Послушай, мне все равно, что ты говоришь о моем племени, убеждениях или вере, Толстуха, но не говори, что я нечувствителен к прекрасному. Такова моя ахиллесова пята, и ты этого не забывай. Для меня всё прекрасно. Покажи мне розовый закат, и я, ей-богу, обомлею. Что угодно. "Питера Пэна". Не успеет на "Питере Пэне" подняться занавес, а я уже растекаюсь лужицей слез. А у тебя еще хватает наглости утверждать, что я…
- Ох, заткнись, - рассеянно произнесла миссис Гласс. Могуче вздохнула. Затем с напряженным лицом глубоко затянулась и, выдувая дым ноздрями произнесла - вернее сказать, выпалила: - Ох, что же мне делать с этим ребенком, а? - Она вдохнула поглубже. - Уже абсолютно никакой соображалки не хватает. - Она прожгла шторку рентгеновским взором. - А от вас ни от кого абсолютно никакой помощи не дождешься! Ни фана! Твой отец даже говорить ни о чем таком не любит. Сам знаешь. Он тоже волнуется, само собой, - я же вижу, какое у него лицо, - но ничем заниматься просто не желает. - Рот миссис Гласс сжался. - Никогда ничем не занимался, сколько я его знаю. Думает, все странности или гадости просто уйдут сами, стоит лишь включить радио, чтоб там запел какой-нибудь шнук.
От обособленного Зуи долетел могучий взрев хохота. Его едва можно было отличить от гогота, но разница все же была.
- Так и думает! - без капли юмора стояла на своем миссис Гласс. Она подалась вперед. - Хочешь знать мое честное мнение? - вопросила она. - Хочешь?
- Бесси. Ради бога. Ты же все равно расскажешь, какая разница, хочу я…
- Мое честное мнение - я нисколько не шучу - я честно думаю, что он все надеется снова услышать всех вас по радио. Я серьезно. - Миссис Гласс опять глубоко вздохнула. - Всякий божий раз, когда ваш отец включает радио, я честно думаю, что он рассчитывает поймать "Что за мудрое дитя" и услышать, как все его дети, один за другим, снова отвечают на вопросы. - Она сжала губы и смолкла - бессознательно, - чтобы еще лучше подчеркнуть сказанное. - И я хочу сказать - всех вас, - сказала она и вдруг чуточку выпрямилась. - Включая Симора и Уолта. - Она деловито и глубоко затянулась. - Он совершенно в прошлом живет. Ну вот совершенно. Теперь уже и телевизор едва-едва смотрит - только если ты там. И не смейся, Зуи. Ничего смешного.
- Кто, во имя господа, смеется?
- Ну так это ж правда! Он же абсолютно не соображает, что Фрэнни сама не своя. Ну хоть тресни! Вчера вечером, сразу после новостей в одиннадцать - что, по-твоему, он у меня спрашивает? Как я думаю, не хочет ли Фрэнни мандаринку! Дитя лежит часами, все глаза выплакала, слова ей не скажи, бормочет бог знает что себе под нос, а твой отец спрашивает, не хочет ли она мандаринку. Я его чуть не прибила. В следующий раз он… - Миссис Гласс остановилась. Зыркнула на душевую занавеску. - Что смешного?
- Ничего. Ничего, ничего, ничего. Про мандаринку мне понравилось. Ладно, от кого еще помощи не дождешься? От меня. От Леса. От Дружка. От кого еще? Излей мне душу, Бесси. Не стесняйся. Вот в чем беда этой семейки - мы слишком подолгу держим все под спудом.
- Ох, ты остряк, юноша, ну как костыль примерно, острый, - сказала миссис Гласс. Она не спеша заправила выбившуюся прядь волос под резинку сетки. - Ох вот бы хоть на несколько минут залучить Дружка к этому дурацкому телефону. Единственный, кто наверняка разберется во всех этих глупостях. - Она задумалась - очевидно, с затаенной злобой. - Пришла беда - отворяй ворота. - Сигаретный пепел она стряхнула в левую ладонь. - Тяпа вернется только десятого. Уэйкеру я вообще боюсь говорить, даже если б знала, как его найти. За всю жизнь ни разу такой семьи не встречала. Я не шучу. Вы же все должны быть такими разумными и прочее, все вы, дети, и ни один из вас не поможет, когда совсем каюк. Ни единый. Я уже просто немножко устала от…
- Какой каюк, елки-палки? Какой еще каюк? Что ты хочешь от нас, Бесси? Пойти туда и прожить за Фрэнни всю жизнь?
- Ну-ка немедленно прекрати! Здесь никто и не требует жить за нее жизнь. Мне просто хотелось бы, чтобы хоть кто-нибудь зашел в гостиную и выяснил, что есть что, - вот чего бы мне хотелось. Мне бы хотелось знать, когда именно этот ребенок намерен вернуться в колледж и доучиться год. Мне бы хотелось знать, когда именно она намерена впихнуть себе в живот хоть что-нибудь питательное. Она ж практически ничего не ела, как в субботу вечером вернулась домой - ну ничегошеньки! Я пыталась - всего полчаса назад - заставить ее выпить хорошенькую чашку куриного бульона. Она сделала ровно два глотка - и все. А тем, что я заставила ее съесть вчера, ее практически стошнило. - Голос миссис Гласс смолк ровно настолько, чтобы, так сказать, перезарядиться. - Говорит, может, потом чизбургер съест. Да что же это такое с этими чизбургерами, а? Насколько я понимаю, она весь семестр практически одними чизбургерами и колой питается. Это что же, таким вот молоденьких девушек нынче в колледжах кормят? Я одно знаю. Я точно не стану кормить молоденькую девушку, да еще такую запущенную, как этот ребенок, едой, которая даже…
- Вот это да! Куриный бульон - или ничего. Вот это по-нашему. Если она себе намерена поиметь нервный срыв, мы способны дать ей хотя бы одно - она его не поимеет в мире и покое.
- А ну-ка не дерзи мне, юноша… Ох, ну ты и языкастый! К твоему сведению, я думаю, что вся та пища, которой этот ребенок травится, запросто могла повлиять на эти ее глупости. Даже ребенком в этого ребенка приходилось практически насильно пихать овощи или хоть что-нибудь полезное. Нельзя бесконечно над телом измываться, год за годом, что бы ты там ни говорил.
- Ты абсолютно права. Ты абсолютно права. Потрясающе, как это тебе удается нырнуть в самую суть вопроса. Даже мурашки по телу… Ей-богу, ты меня вдохновляешь. Ты меня, Бесси, воспламеняешь. Знаешь, что ты сделала? Ты понимаешь, что сделала-то? Ты всей этой чертовне придала свежий, новый, библейский оттенок. В колледже я написал четыре работы по Распятию - на самом деле, пять, - и все до единой тревожили меня чуть ли не до беспамятства, потому что я осознавал: чего-то не хватает. И теперь я знаю, чего. Теперь мне все ясно. Я вижу Христа в совершенно ином свете. Этот его нездоровый фанатизм. Грубость с милыми, здравыми, консервативными налогоплательщиками-фарисеями. О, это же восторг! По-своему, Бесси, просто, прямо и нетерпимо ты нащупала недостающую ноту во всем Новом Завете. Неправильная диета. Христос жил одними чизбургерами и колой. Почем знать, может, он и голодных кормил…