Прошло много времени, прежде чем X сумел отложить записку, не говоря о том, чтобы вытащить из коробочки часы отца Эсме. Все же решившись, он увидел, что стекло при пересылках разбилось. Целы ли они в остальном, спросил он себя, но мужества завести и проверить ему не хватило. Он просто еще очень долго просидел, держа их в руке. А потом как-то вдруг, почти восторженно захотел спать.
Возьмите очень сонного человека, Эсме, и он наверняка сумеет сохранить все свои та… все тэ-а-эл-а-эн-тэ-ы в целости.
Губки - ах, в глазах листва
Когда зазвонил телефон, седой спросил девушку - и почтения в его голосе было маловато, - может, ему почему-либо не стоит снимать трубку. Девушка услышала как бы издалека и обратила к нему лицо: один глаз - с той стороны, где свет, - прижмурен, а открытый, сколь бы неискренне открыт ни был, распахнут очень широко и такой при этом синий, что чуть ли не фиалковый. Седой попросил ее побыстрее, и она приподнялась на правом локте - но не очень поспешно, чтобы только движение не выглядело формальным. Левой рукой она отмела со лба волосы и сказала:
- Господи. Откуда я знаю? В смысле - ты сам как думаешь?
Седой ответил, что как ни взгляни, а разницы пшик, и левой рукой скользнул под локоть, на который девушка опиралась, пробрался пальцами вверх по ее руке изнутри, меж теплым предплечьем и грудной клеткой. Правой рукой потянулся к телефону. Чтобы не шарить, ему пришлось чуть приподняться, и затылком он задел абажур. В тот миг свет чрезвычайно, хоть и чересчур наглядно льстил его почти совсем белым сединам. Хоть волосы теперь и спутались, очевидно, их недавно стригли - или, скорее, приводили в порядок. На висках и затылке подравнивали по обычаю коротко, а по бокам и на макушке оставили длинновато, и выглядело вообще-то слегка "солидно".
- Алло? - звучно произнес он в трубку. Девушка наблюдала за ним, по-прежнему опираясь на локоть. Глаза ее, скорее просто открытые, нежели настороженные или задумчивые, отражали в основном лишь собственный размер и цвет.
Из трубки донесся мужской голос - окаменелый, однако грубо, почти непристойно торопливый по случаю разговора:
- Ли? Разбудил?
Седой коротко глянул влево, на девушку.
- Кто это? - спросил он. - Артур?
- Ну… Разбудил?
- Нет-нет. Лежу читаю. Что-то случилось?
- Точно не разбудил? Ей-богу?
- Нет-нет - абсолютно, - сказал седой. - Вообще-то я теперь в среднем часа по четыре вшивых…
- Я чего звоню, Ли, - ты случайно не заметил, когда Джоанн уходила? Она случайно не с Элленбогенами ушла?
Седой снова глянул влево, но повыше, поверх девушки, которая теперь наблюдала за ним - ни дать ни взять юный голубоглазый ирландский полисмен.
- Нет, не заметил, Артур, - ответил он, не сводя глаз с дальнего сумрачного угла, где стена встречалась с потолком. - Она разве не с тобой ушла?
- Нет. Господи, нет. Ты вообще, что ли, не видел, как она уходила?
- Да нет, Артур, вообще-то не видел, - сказал седой. - Я вообще ни черта весь вечер не видел. Едва зашел, сразу вляпался в длиннейший даже не треп, а вообще бог знает что с этим французским остолопом, венским, откуда он еще там. Каждый клятый иностранец так и норовит бесплатно консультацию юриста получить. А что? Что случилось? Джоанн потерялась?
- Ох господи. Кто ж его знает? Я вот не знаю. Ты же знаешь ее - как накачается, так и вперед. Откуда я знаю? Она же могла…
- Элленбогенам звонил? - спросил седой.
- Ну. Их еще дома нет. Я не знаю. Господи, я ведь даже не уверен, с ними она ушла или нет. Я одно знаю. Всего одно, язви его в душу. Хватит уже башкой биться. Я серьезно. Теперь уже я серьезно. Хватит. Пять лет. Господи.
- Ладно, попробуй не заводиться, Артур, - сказал седой. - Во-первых, если я знаю Элленбогенов, они, скорее всего, загрузились в такси и поехали в Виллидж на пару часов. И все втроем, вероятно, нагрянут…
- У меня такое чувство, что она принялась обрабатывать какого-нибудь ублюдка на кухне. Просто нюхом чую. Она всегда вешается какому-нибудь ублюдку на шею, если надирается. Но все, хватит. Ей-богу, я уже не шучу. Пять, язви их…
- Ты сейчас где, Артур? - спросил седой. - Дома?
- Ну. Дома. Дом, милый дом. Господи.
- Ну так попробуй полегче… Ты чего - напился, что ли?
- Не знаю. Откуда мне, язви его, знать?
- Ладно, послушай. Расслабься. Просто расслабься, - сказал седой. - Елки-палки, ты же знаешь Элленбогенов. Наверняка опоздали к последнему поезду. И все втроем в любую минуту нагрянут, бурля остроумием, из какого-нибудь ночного клуба…
- Они были на машине.
- Откуда ты знаешь?
- Их нянька. Мы с ней искрящиеся, язви их, беседы ведем. Мы с ней нащупали близость. Мы, как две горошины в стручке, язви его, с ней близки.
- Ладно. Ладно. И что? Не дергайся и расслабься, ну? - сказал седой. - Они все, наверно, втроем в любую минуту сейчас впорхнут. Поверь мне на слово. Ты же знаком с Леоной. Я не знаю, что за… Они же все начинают эдак кошмарно, по-коннектикутски веселиться, как только оказываются в Нью-Йорке. Ясно же.
- Ну да. Ясно. Ясно. Хотя не ясно.
- Да ясно тебе все. Ну ты сам подумай. Они вдвоем, вероятно, затащили Джоанн…
- Слушай. Никому никогда не надо Джоанн никуда тащить. И не вешай мне тут про то, как ее затащили.
- Никто тебе ничего не вешает, Артур, - спокойно сказал седой.
- Я знаю, знаю! Извини. Господи, я уже совсем рехнулся. Ей - богу, ты уверен, что я тебя не разбудил?
- Если б разбудил, Артур, я бы тебе сказал, - сказал седой. Он рассеянно извлек руку из девушкиной подмышки. - Послушай, Артур. Хочешь совет? - сказал он. Взял в пальцы телефонный шнур под самой трубкой. - Я серьезно, ну? Хочешь совет?
- Ну. Не знаю. Господи, я тебе спать не даю. Пошел бы лучше да вскрыл себе…
- Послушай меня минуточку, - сказал седой. - Во-первых - я серьезно, ну? - ляг в постель и расслабься. Налей себе добрый стакан на сон грядущий, залезь под…
- На сон грядущий! Ты издеваешься? Господи, да я целую кварту вылакал за последние два часа, язви ее. На сон грядущий! Я так нализался, что не могу…
- Хорошо. Хорошо. Тогда ложись, - сказал седой. - И расслабься - ты меня слышишь? Скажи-ка мне. Сидеть и изводиться - ну что тут хорошего?
- Ну, я знаю. Я б даже не волновался, елки-палки, но ей же нельзя верить! Ей-богу. Ей-богу нельзя. То есть, можно, но лишь покуда… я даже не знаю, покуда что. А-а-а, да что толку? Я уже совсем рехнулся.
- Ладно. Не будем, ну? Не будем. Сделай доброе дело - попробуй взять и на все это наплевать, а? - сказал седой. - Поди разбери, может, ты делаешь… я честно думаю, ты делаешь из…
- Ты знаешь что я делаю? Знаешь, что я делаю? Стыдно сказать, но ты знаешь, что я делаю почти каждый вечер, язви его в душу? Когда прихожу домой? Хочешь узнать?
- Артур, послушай меня, это не…
- Секундочку подожди - я тебе расскажу, черт бы его побрал. Да я изо всех сил стараюсь не проверять чуланы в квартире, богом клянусь. Каждый вечер прихожу домой и так и жду, что там прячется целая толпа ублюдков. Лифтеры. Курьеры. Легавые…
- Хорошо. Хорошо. Давай попробуем полегче, Артур, - сказал седой. Он резко глянул вправо, где на краю пепельницы была пристроена сигарета, зажженная чуть раньше. Только она, очевидно, погасла, и он ее не взял. - Во-первых, - сказал он в трубку, - я уже много, много раз говорил тебе, Артур, что вот тут ты и совершаешь самую большую свою ошибку. Знаешь, что ты делаешь? Хочешь, я тебе скажу? Ты из кожи вон лезешь - я серьезно, ну?.. Ты просто из кожи вон лезешь, чтобы себя извести. Вообще-то тем самым ты даже подбиваешь Джоанн… - Он умолк. - Тебе дьявольски повезло, что она такая чудесная девчонка. Я не шучу. А ты за ней не признаешь ну никакого вкуса - или мозгов, елки-палки, коли об этом речь…
- Мозгов! Ты смеешься, да? Да нет у нее никаких мозгов, язви ее! Она животное!
Ноздри седого раздулись - судя по всему, он очень глубоко вдохнул.
- Мы все животные, - сказал он. - Если вдуматься, все мы - животные.
- Черта лысого. Я тебе не животное. Может, я дурак и засранец, сукин сын двадцатого века, но никакое не животное. Ты мне давай не это. Я не животное.
- Слушай, Артур. Это нас никуда не…
- Мозги. Господи, ты бы знал, как это смешно. Она же считает себя интеллектуалкой. Вот что самое смешное, живот надорвешь. Читает страницу театральных рецензий, смотрит телевидение, пока совсем не слепнет, - и вот она уже интеллектуалка. Знаешь, на ком я женат? Хочешь знать, на ком? Я женат на величайшей из живущих несостоявшихся, неоткрытых актрис, романисток, психоаналитичек и вообще неоцененных знаменитых гениев Нью-Йорка, язви их в бога душу. А ты не знал, а? Господи, это так смешно, что хоть глотку себе режь. Мадам Бовари Колумбийских курсов самообразования. Мадам…
- Кто? - раздраженно спросил седой.
- Мадам Бовари записалась на курсы Ценителей Телевидения. Боже, если б ты знал, как…