Я настырный, в душу полез. Это я понимаю. Только вот какая фигня в Люсе достает. Когда мы ходили в Вутон, он тебя заставлял излагать все самое личное, что с тобой творилось, а если ему начнешь вопросы задавать про него - злится. Этим интелям не в жилу с тобой по-умному разговаривать, если они сами базаром не заправляют. Им всегда лучше, чтоб ты заткнулся, если сами затыкаются, и валил к себе комнату, если они валят к себе. Когда я ходил в Вутон, этот Люс терпеть не мог - это по-честному видать было, - когда закончит про пежиловку с нами трындеть у себя в комнате, чтоб мы еще сидели сколько-то и по ушам друг другу ездили. В смысле - мы с другими парнями. Не у себя в комнате. Этот Люс такое просто ненавидел. Ему вечно подавай, чтобы все по своим комнатам расходились и затыкались, когда он закончит всю из себя шишку изображать. Он же какой фигни боялся - что кто-нибудь вдруг ляпнет чего поумней его. С него и впрямь уржаться.
- Я, может, в Китай поеду. Паршиво у меня с половой жизнью, - говорю.
- Естественно. У тебя разум не развит.
- Точняк. По-честному. Сам знаю, - говорю. - Знаешь, какая у меня засада? Меня никогда по-честному не заводит - в смысле, совсем по-честному - с той девкой, которая не слишком в жилу. В смысле, мне она сильно в жилу должна быть. А если нет, у меня к ней как бы никакого, нафиг, желания и всяко-разно. Ух, из-за этого у меня половая жизнь совсем невпротык. Говно у меня, а не половая жизнь.
- Господи боже - ну, естественно, говно. Я ж тебе в последний раз говорил, что тебе нужно?
- В смысле - к мозгоправу сходить и всяко-разно? - спрашиваю. Это он мне в последнюю встречу говорил. Штрик у него психоаналитик и всяко-разно.
- Тебе решать, боже ты мой. Меня, нафиг, не касается, что ты там делать будешь со своей жизнью.
Я сколько-то вообще ничего не говорил. Я думал.
- Допустим, я пойду к твоему предку и дам ему себя пропсихоанализировать и всяко-разно, - потом говорю. - И что он мне сделает? В смысле - что он мне сделает?
- Ни фига он тебе не сделает. Просто поговорит с тобой, а ты поговоришь с ним, господи ты боже. Во-первых, он тебе поможет распознать паттерны твоего рассудка.
- Чего?
- Паттерны твоего рассудка. Рассудок твой работает… Слушай. Я тебе тут вводный курс психоанализа читать не собираюсь. Если интересно, позвони ему и назначьте встречу. Если нет - не звони. Мне, честно говоря, наплевать.
Я положил руку ему на плечо. Ух, как с него уржаться можно.
- Ты, гад, настоящий друг, - говорю. - Знаешь, да?
А он уже на часы глядел.
- Надо рвать, - говорит и тут же встает. - Приятно было тебя увидеть. - Подозвал бармена и велел счет принести.
- Эй, - говорю, пока он еще не свалил. - А твой предок тебя вообще психоанализировал?
- Меня? А что?
- Ничего. Но да или нет? Да?
- Не вполне. Он помог мне до некоторой степени приспособиться, но всесторонний анализ оказался излишним. А что?
- Ничего. Просто спросил.
- Ну что. Ладно, будь, - говорит. Оставил чаевые и всяко - разно и двинул к выходу.
- Ты б еще выпил, а? - говорю. - Пожалуйста. Мне одиноко, как не знаю что. Без балды.
А он сказал, что не может. Поздно уже, говорит, а потом ушел.
Люс такой. Сплошной геморрой, хотя словарный запас что надо. Больше, чем у всех пацанов в Бутоне, когда я туда ходил. Нам тест устраивали.
20
Я остался там сидеть и надираться, и ждать, когда вылезут эти Жанин с Тиной и свою фигню станут исполнять, только их там не было. Зато вылез гомиковатый такой типус с завитыми волосами и сел играть на пианино, а потом у них вышла эта новая девка, Валенсия, и запела. Ни фига хорошего, но всяко лучше Тины с Жанин, и по крайней мере неслабые песни пела. Пианино стояло возле самого бара, где я сидел и всяко-разно, и эта Валенсия стояла прямо у меня, считай, над душой. Я вроде стал на нее, как водится, косяка давить, а она делала вид, что ни фига даже не замечает. Я б, может, и не стал, только я уже нажрался, как не знаю что. Она допела и отвалила так быстро, что я даже не успел пригласить ее бухнуть со мной, поэтому я подозвал старшего официанта. Говорю, спросите у этой Валенсии, не хочет ли она со мной выпить. Он сказал, что спросит, а сам, наверно, ей даже не передал ни фига. Народ никогда ни шиша от тебя никому не передает.
Ух, я сидел в этом, нафиг, баре где-то до часу ночи и набубенивался, как просто гад последний. У меня уже глазки в кучку были. Я только чего старался - я, прямо как не знаю что, старался ни буянить, ничего. Не в струю, чтоб меня кто-нибудь заметил или как-то, или стал спрашивать, сколько мне лет. Только ух, глазки у меня точняк в кучку были. Когда я по - честному нажрался, я опять эту дурацкую фигню завел - ну, с пулей в брюхе. Я, с понтом, в баре один такой, с пулей в брюхе. Совал руку себе под куртку, живот щупал и всяко-разно, чтоб кровищей все вокруг не залить. Не в струю же, если они врубятся, что я вообще ранен. Я скрывал тот факт, что я - падла раненая. Наконец мне чего показалось - а нехило бы этой Джейн брякнуть, проверить, дома или нет. Поэтому я расплатился и всяко-разно. Потом вылез из бара и двинул туда, где автоматы. А руку под курткой все держал, чтоб кровища не хлестала. Ух, вот я нажрался.
Только я когда в будку залез, мне уже не очень в струю было этой Джейн звякать. Наверно, перебор нажрался. Поэтому я чего - я брякнул этой Сэлли Хейз.
Наверно, двадцать номеров перетыкал, пока правильно не набрал. Ух, вот я совсем ослеп.
- Алло, - говорю, когда кто-то, нафиг, трубку снял. Я вроде как даже заорал, так нажрался.
- Кто это? - спрашивает такой ледяной дамский голос.
- Эт я. Холден Колфилд. Мона Сэлли, пжалста?
- Сэлли спит. Я ее бабушка. Почему вы в такой час звоните, Холден? Вы знаете, сколько сейчас времени?
- Ну. Надо с Сэлли погрить. Оч важно. Давайте ее сюда.
- Сэлли спит, молодой человек. Позвоните ей завтра. Доброй ночи.
- Так разубдите! Разубдите ей, а? Во умница.
Затем возник другой голос.
- Холден, это я. - Тут уже эта Сэлли. - Что такое?
- Сэлли? Эт ты?
- Да - и хватит орать. Ты пьян?
- Ну. Ссушь. Ссушь, а? Я приду на Рожжесво. Лана? Елку те украшать. Лана? Лана, а, Сэлли?
- Да. Ты пьян. Ложись уже спать. Ты где? Ты с кем?
- Сэлли? Я приду те елку украшать, лана? Лана, а?
- Ладно. Ложись спать. Ты где? С тобой кто-то есть?
- Никто. Я, я сам и опять я. - Ух как же я нажрался! И по - прежнему щупал брюхо. - Мя подбили. Банда Булыжника мя подстрелила. Знашь, да? Сэлли, знашь или не?
- Я тебя не слышу. Ложись спать. Мне пора. Позвони мне завтра.
- Эй, Сэлли! Хочшь, шшоб я те елку украшал? Хочшь? А?
- Да. Спокойной ночи. Иди домой и ложись спать.
И она повесила трубку.
- Спок’чи. Спокочи, Сэлли, рыбка. Сэлли милая любимая, - говорю. Можете себе вообразить, как я нарезался? Я потом тоже повесил. Она ж, наверно, со свиданки только пришла. Я прикинул, как она там с Лунтами где-то и всяко-разно, и с этим туполомом эндоверским. И все они плавают кругами по чайнику, нафиг, с чаем, и вжевывают друг другу что-нибудь хитровывернутое, и все с таким шармом и все такое фуфло. Господи, вот не надо же было ей звонить. Когда я нажираюсь, я совсем съезжаю с катушек.
Я поторчал в будке еще сколько-то. Вроде как держался за телефон, чтоб не вырубиться. Сказать вам правду, мне было не сильно восхитительно. Только в конце концов я оттуда вышел и двинул в сортир, шатаясь, как последний дебил, а там налил холодной воды в раковину. И макнул туда голову - по самые уши. Не стал даже ни вытирать, ничего. Пусть эта падла капает. Затем подошел к батарее у окна и на нее сел. Там было нормально и тепло. Очень в струю, потому что я весь дрожал, гадство. Смешная фигня - меня всегда трясет, как не знаю что, если я надираюсь.
Делать больше было не фиг, поэтому я стал и дальше сидеть на батарее и считать белые квадратики на полу. Отмокал потихоньку. У меня по шее лился где-то, наверно, галлон воды за воротник, по галстуку и всяко-разно, только мне было надристать. Я слишком нажрался, а то б не надристать было. Потом, совсем немного погодя, зашел расчесать свои златые кудри тот типус, который Валенсии на пианино подыгрывал, такой завитой весь, гомик на вид. Мы с ним как бы разговорились, пока он причесывался, вот только он оказался не слишком, нафиг, дружелюбный.
- Эй? Вы эту малышку Валенсию увидите, когда в бар вернетесь? - спрашиваю.
- В высшей степени вероятно, - говорит. Остряк-самоучка. Что-то мне сплошь остряки попадаются.
- Слышьте? А передайте ей мои комплименты. Спросите, этот, нафиг, халдей от меня что-нибудь передавал, а?
- А чего б тебе домой не пойти, землячок? Тебе вообще сколько лет?
- Восемсят шесть. Слышьте. Передайте ей мои комплименты. Лана?
- Земляк, иди домой, а?
- Это не про меня. Ух, а вы зашибись, нафиг, на этом пианино играете, - говорю. Это я ему просто польстил. Говняно он на пианино играл, сказать вам правду. - Вам по радио выступать надо, - говорю. - Такому симпотному. С этими, нафиг, золотыми кудряшками. Вам нужен импресарио?
- Иди домой, земеля, будь умницей. Иди домой и проспись.
- Некуда идти. Кроме шуток - вам импресарио нужен?
Он не ответил. Просто взял и вышел. Закончил уже перья себе чистить, приглаживать там и всяко-разно - и ушел. Как Стрэдлейтер. Все эти красавчики одинаковые. Как только, нафиг, допричесываются, так берут и отваливают.