Помню, что закрыл дневник - и даже захлопнул - на слове "счастьем". Затем несколько минут посидел с дневником под мышкой, пока не осознал легкой неловкости от того, что слишком долго сижу на краю ванны. Встав, я обнаружил, что потею гораздо обильнее, чем раньше, будто я только что из ванны вылез, а не просто посидел на краю. Подошел к корзине для белья, поднял крышку и едва ли не в ярости метнул дневник Симора в какие-то простыни и наволочки на дне. После, за неимением плана получше и поконструктивнее, вернулся и опять сел на край. Пару минут поразглядывал Тяпину надпись на зеркале, а потом вышел из ванной и слишком резко захлопнул за собой дверь, будто одной лишь силой это место можно было запереть навеки.
Следующей остановкой была кухня. К счастью, в нее имелся вход из коридора, поэтому заглядывать в гостиную и встречаться с гостями не пришлось. По прибытии туда, закрыв распашные двери, я снял тужурку - форменную сорочку - и кинул на эмалированную столешницу. На то, чтобы снять обмундирование, у меня, кажется, ушли все силы, и я некоторое время постоял в одной футболке - просто отдыхал перед тем, как приступить к геркулесовым трудам по смешению коктейлей. Затем резко, словно за мной невидимо следили сквозь дырочки в стене, я принялся открывать шкафчики и дверцы холодильника в поисках ингредиентов для "томов-коллинзов". Все нашлось, только вместо лаймов лимоны, и через несколько минут я сварганил несколько приторный кувшин коктейля. Снял с полки пять стаканов и поискал глазами поднос. Это оказалось так трудно и отняло у меня столько времени, что я уже слабо, но слышимо поскуливал, открывая и закрывая дверцы шкафчиков, когда наконец его отыскал.
И вот, когда я уже выходил из кухни с кувшином и стаканами на подносе, снова надев тужурку, над головой моей зажглась воображаемая лампочка - как в комиксах, если героя вдруг блистательно осеняет. Я поставил поднос на пол. Вернулся к буфету и снял с полки недопитую пинту скотча. Принес стакан и налил себе - отчасти случайно - по крайней мере на четыре пальца.
Долю секунды критически разглядывал стакан, а потом, словно какой-нибудь тертый герой вестерна, одним смертельно серьезным махом все заглотил. Мелочь, могу добавить, о которой я здесь отчитываюсь перед вами с явным содроганьем. Все правильно, мне тогда было двадцать три года, и я, может, поступал, как при сходных обстоятельствах поступил бы любой теплокровный двадцатитрехлетний дурень. Но тут все не так просто. Я о том, что, как гласит расхожее выражение, Я Не Пью. После унции виски, как правило, либо меня неистово тошнит, либо я начинаю озирать помещение на предмет скептиков. После двух унций, бывало, я начисто отрубался.
Тот день, однако - и это беспрецедентное преуменьшение - не был обычным, и я, помнится, когда снова взял с пола поднос и направился прочь из кухни, никаких обычных метаморфических перемен в себе не ощутил. Казалось, что в животе подопытного разливается необычайное количество тепла, но и только.
В гостиной, куда я внес свой груз на подносе, гости мои не являли благоприятных перемен - за исключением того воодушевляющего факта, что в группу влился дядя отца невесты. Он устроился в старом кресле моего покойного бостонского терьера. Крохотные ножки его были скрещены, волосы причесаны, пятно от подливки, как всегда, останавливало взгляд, и - глядите-ка! - сигара зажжена. Мы обрадовались друг другу чрезмернее обычного, словно все эти наши прерывистые разлуки вдруг показались нам обоим слишком долгими и совершенно нестерпимыми.
Лейтенант по-прежнему стоял у книжных шкафов. Листал вынутую книгу, очевидно, увлекшись. (Я так и не выяснил, что это была за книга.) Миссис Силзбёрн, судя по виду, значительно пришла в себя и даже отдохнула, а слой штукатурки на лице, как мне помстилось, был подмалеван заново; она сидела теперь на диване, в том углу, что подальше от дяди отца невесты. Она листала журнал.
- О как восхитительно! - произнесла она, будто на званой вечеринке, заметив поднос, который я только что поставил на кофейный столик. И компанейски мне улыбнулась.
- Я налил очень мало джина, - соврал я и принялся помешивать.
- Здесь сейчас так восхитительно и прохладно, - сказала миссис Силзбёрн. - Кстати, можно у вас спросить? - С этими словами она отложила журнал, поднялась, обогнула диван и подошла к письменному столу. Привстала на цыпочки и кончиком пальца дотронулась до одного снимка на стене. - Кто это прелестное дитя? - спросила она. Кондиционер работал гладко и непрерывно, и теперь, когда миссис Силзбёрн удалось наложить свежий макияж, она уже не выглядела тем увядшим боязливым ребенком, что стоял на жаре у "Шраффтса" на Семьдесят девятой. Она обращалась ко мне с той хрупкой уравновешенностью, коей располагала, когда я только запрыгнул в автомобиль у дома невестиной бабушки: миссис Силзбёрн меня тогда еще спросила, не я ли - некто Дики Бриганца.
Я бросил помешивать в кувшине с "коллинзами" и подошел. Лакированным ногтем она упиралась в фотографию участников программы "Что за мудрое дитя" 1929 года, а конкретно - в одну девочку. Мы всемером сидели вокруг стола перед микрофонами.
- Прелестнее ребенка я в жизни не видела, - сказала миссис Силзбёрн. - Знаете, на кого она чуточку похожа? Глазами и губами?
Тут на меня подействовало некоторое количество скотча - я бы сказал, где-то с палец, - и я чуть было не ответил: "На Дики Бриганцу", - но некий порыв осторожности все же возобладал. Я кивнул и назвал имя киноактрисы, которую подружка невесты уже поминала сегодня в связи с девятью швами на лице.
Миссис Силзбёрн воззрилась на меня.
- Она тоже участвовала в передаче? - спросила она.
- Да, года два. Господи, еще бы. Под собственным именем, разумеется, Шарлотта Мэйхью.
Теперь у меня за спиной, чуть правее, стоял лейтенант и тоже разглядывал снимок. Покинул книжные шкафы, когда прозвучал профессиональный псевдоним Шарлотты.
- Я даже не знала, что она в детстве выступала на радио! - сказала миссис Силзбёрн. - Я этого не знала! Она была настолько блистательна в детстве?
- Да нет, от нее просто было много шуму. Но пела тогда не хуже нынешнего. И прекрасно поддерживала морально. Обычно она так устраивала, чтобы садиться за стол на передаче рядом с моим братом Симором, и стоило ему в эфире сказать такое, что приводило ее в восторг, она ему тут же наступала на ногу. Будто руку пожимала, только ногой. - Читая это небольшое наставление, я сложил руки на верхнюю перекладину спинки стула у стола. Неожиданно они соскользнули - так локоть вдруг "оступается" на столе или барной стойке. Но равновесие я утратил и восстановил почти одновременно, и ни миссис Силзбёрн, ни лейтенант вроде бы ничего не заметили. Руки я скрестил на груди. - Бывали вечера, когда Симор был особенно в ударе, поэтому домой он возвращался, прихрамывая. Правда-правда. Шарлотта не просто наступала ему на ногу, она по ней топталась. Он не возражал. Он любил тех, кто ему наступает на ноги. Любил шумных девчонок.
- Нет, ну как интересно! - сказала миссис Силзбёрн. - Я совершенно не знала, что она выступала на радио.
- Вообще-то ее привел Симор, - сказал я. - Ее отец был остеопатом, они жили в нашем доме на Риверсайд-драйв. - Я вернул руки на перекладину спинки и оперся на нее всем весом - отчасти для поддержки, отчасти в духе старого доброго вспоминателя на задворках. Мой голос мне теперь очень нравился. - Мы играли в ступбол… Вам кому-нибудь все это интересно?
- Да! - ответила миссис Силзбёрн.
- Мы играли в ступбол как-то после школы за углом нашего дома, мы с Симором, - и кто-то, как потом выяснилось - Шарлотта, - стал кидаться в нас стеклянными шариками с двенадцатого этажа. Так и познакомились. На той же неделе привели ее в программу. Даже не знали, что она поет. Нам захотелось просто потому, что она очень красиво говорила по-нью-йоркски. Как на Дикман-стрит.
Миссис Силзбёрн рассмеялась эдаким колокольчиком - само собой, смерть для чувствительного рассказчика анекдотов, что намертво трезвого, что иного. Очевидно, она дожидалась, когда я закончу, и после прицельно воззвала к лейтенанту.
- Как вам кажется, на кого она похожа? - с упором вопросила она. - Особенно возле глаз и губ? Кого она вам напоминает?
Лейтенант посмотрел сначала на нее, затем на снимок.
- В смысле - так, как она на фотографии? Ребенком? - уточнил он. - Или теперь? Как в кино выглядит? Вы о чем именно?
- Да пожалуй, и так, и так. Но особенно - вот как здесь.
Лейтенант отчасти строго вгляделся, будто никак не мог одобрить, что миссис Силзбёрн, в конце концов - не только женщина, но и гражданская, - попросила его рассмотреть фотографию.
- Мюриэл, - кратко ответил он. - Тут она похожа на Мюриэл. Волосы и прочее.
- Ну вылитая! - воскликнула миссис Силзбёрн. Повернулась ко мне. - Вылитая, - повторила она. - Вы знакомы с Мюриэл? В смысле, вы ее видели, когда она собирает волосы в такую прелестную большую…
- Я до сегодняшнего дня вообще не видел Мюриэл, - сказал я.
- Ну ладно, тогда и не спорьте со мной. - Миссис Силзбёрн внушительно постукала указательным пальцем по фотографии. - Это дитя могло бы в таком возрасте быть дублером Мюриэл. Одно лицо.