- Честное слово… Ну, сорок пять.
- Сударыня,- возопил Филипп Филиппович,- меня ждут. Не задерживайте, пожалуйста. Вы же не одна!
Грудь дамы бурно вздымалась.
- Я вам одному, как светилу науки, но клянусь, это такой ужас…
- Сколько вам лет?! - яростно и визгливо спросил Филипп Филиппович, и очки его блеснули.
- Пятьдесят один! - корчась от страху, ответила дама.
- Снимайте штаны, сударыня,- облегченно молвил Филипп Филиппович и указал на высокий белый эшафот в углу.
- Клянусь, профессор,- бормотала дама, дрожащими пальцами расстегивая какие-то кнопки на поясе,- этот Альфонс… Я вам признаюсь, как на духу…
- "От Севильи до Гренады!.." - рассеянно запел Филипп Филиппович и нажал педаль в мраморном умывальнике. Зашумела вода.
- Богом клянусь! - говорила дама, и живые пятна сквозь искусственные продирались на ее щеках.- Я знаю, это моя последняя страсть. Ведь это такой негодяй! О, профессор! Он карточный шулер, это знает вся Москва. Он не может пропустить ни одной гнусной модистки. Ведь он так дьявольски молод! - Дама бормотала и выбрасывала из-под шумящих юбок скомканный кружевной клок.
Пес совершенно затуманился, и все в голове пошло у него кверху ногами.
"Ну вас к черту,- мутно подумал он, положил голову на лапы и задремал от стыда,- и стараться не буду понять, что это за штука. Все равно не пойму".
Очнулся он от звона и увидел, что Филипп Филиппович швырнул в таз какие-то сияющие трубки.
Пятнистая дама, прижимая руки к груди, с надеждой глядела на Филиппа Филипповича. Тот важно нахмурился и, сев за стол, что-то записал.
- Я вам, сударыня, вставлю яичники обезьяны,- объявил он и посмотрел строго.
- Ах, профессор, неужели обезьяны?
- Да,- непреклонно ответил Филипп Филиппович.
- Когда же операция? - бледная и слабым голосом спрашивала дама.
- "От Севильи до Гренады…" Угум… В понедельник. Ляжете в клинику с утра, мой ассистент приготовит вас.
- Ах, я не хочу в клинику. Нельзя ли у вас, профессор?
- Видите ли, у себя я делаю операции лишь в крайних случаях. Это будет стоить очень дорого - пятьдесят червонцев.
- Я согласна, профессор!
Опять загремела вода, колыхнулась шляпа с перьями, потом появилась какая-то лысая, как тарелка, голова и обняла Филиппа Филипповича. Пес дремал, тошнота прошла, пес наслаждался утихшим боком и теплом, даже всхрапнул и успел увидать кусочек приятного сна: будто бы он вырвал у совы целый пук перьев из хвоста… потом взволнованный голос тявкнул над головой:
- Я слишком известен в Москве, профессор. Что же теперь делать?
- Господа! - возмущенно кричал Филипп Филиппович.- Нельзя же так! Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?
- Четырнадцать, профессор… Вы понимаете, огласка погубит меня. На днях я должен получить заграничную командировку.
- Да ведь я же не юрист, голубчик… Ну, подождите два года и женитесь на ней.
- Женат я, профессор.
- Ах, господа, господа!
Двери открывались, сменялись лица, гремели инструменты в шкафу, и Филипп Филиппович работал не покладая рук.
"Похабная квартирка,- думал пес,- но до чего хорошо! А на какого черта я ему понадобился? Неужели же жить оставит? Вот чудак! Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавелся, что ахнуть! А может, я и красивый. Видно, мое счастье! А сова эта дрянь… Наглая".
Окончательно пес очнулся глубоким вечером, когда звоночки прекратились, и как раз в то мгновение, когда дверь впустила особенных посетителей. Их было сразу четверо. Все молодые люди, и все одеты очень скромно.
"Этим что нужно?" - удивленно подумал пес. Гораздо более неприязненно встретил гостей Филипп Филиппович. Он стоял у письменного стола и смотрел, как полководец на врагов. Ноздри его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на ковре.
- Мы к вам, профессор,- заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся черных волос,- вот по какому делу…
- Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду,- перебил его наставительно Филипп Филиппович,- во-первых, вы простудитесь, а во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
Тот, с копной, умолк, и все четверо в изумлении уставились на Филиппа Филипповича. Молчание продолжалось несколько секунд, и прервал его лишь стук пальцев Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе.
- Во-первых, мы не господа,- молвил наконец самый юный из четверых, персикового вида.
- Во-первых,- перебил и его Филипп Филиппович,- вы мужчина или женщина?
Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый тот, с копной.
- Какая разница, товарищ? - спросил он горделиво.
- Я - женщина,- признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших - блондин в папахе.
- В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь, попрошу снять ваш головной убор,- внушительно сказал Филипп Филиппович.
- Я вам не "милостивый государь",- резко заявил блондин, снимая папаху.
- Мы пришли к вам…- вновь начал черный с копной.
- Прежде всего - кто это "мы"?
- Мы - новое домоуправление нашего дома,- в сдержанной ярости заговорил черный.- Я - Швондер, она - Вяземская, он - товарищ Пеструхин и Жаровкин. И вот мы…
- Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Шаблина?
- Нас,- ответил Швондер.
- Боже! Пропал Калабуховский дом! - в отчаянии воскликнул Филипп Филиппович и всплеснул руками.
- Что вы, профессор, смеетесь? - возмутился Швондер.
- Какое там смеюсь! Я в полном отчаянии,- крикнул Филипп Филиппович,- что ж теперь будет с паровым отоплением?
- Вы издеваетесь, профессор Преображенский?
- По какому делу вы пришли ко мне, говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.
- Мы, управление дома,- с ненавистью заговорил Швондер,- пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома…
- Кто на ком стоял? - крикнул Филипп Филиппович.- Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.
- Вопрос стоял об уплотнении…
- Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением от 12-го сего августа моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений?
- Известно,- ответил Швондер,- но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живете в семи комнатах.
- Я один живу и р-работаю в семи комнатах,- ответил Филипп Филиппович,- и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку.
Четверо онемели.
- Восьмую? Э-хе-хе,- проговорил блондин, лишенный головного убора,- однако, это здо-о-рово.
- Это неописуемо! - воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.
- У меня приемная, заметьте, она же библиотека, столовая, мой кабинет - три. Смотровая - четыре. Операционная - пять. Моя спальня - шесть и комната прислуги - семь. В общем, не хватает… Да, впрочем, это не важно. Моя квартира свободна, и разговору конец. Могу я идти обедать?
- Извиняюсь,- сказал четвертый, похожий на крепкого жука.
- Извиняюсь,- перебил его Швондер,- вот именно по поводу столовой и смотровой мы и пришли говорить. Общее собрание просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых ни у кого нет в Москве.
- Даже у Айседоры Дункан! - звонко крикнула женщина.
С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо нежно побагровело, но он не произнес ни одного звука, выжидая, что будет дальше.
- И от смотровой также,- продолжал Швондер,- смотровую прекрасно можно соединить с кабинетом.
- Угу,- молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом,- а где же я должен принимать пищу?
- В спальне,- хором ответили все четверо.
Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
- В спальне принимать пищу,- заговорил он придушенным голосом,- в смотровой - читать, в приемной - одеваться, оперировать - в комнате прислуги, а в столовой - осматривать? Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть… Но я не Айседора Дункан!! - вдруг рявкнул он, и багровость его стала желтой.- Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это общему собранию, и покорнейше прошу вас вернуться к вашим делам, а мне предоставить возможность принять пищу там, где ее принимают все нормальные люди, то есть в столовой, а не в передней и не в детской.
- Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия,- сказал взволнованный Швондер,- мы подаем на вас жалобу в высшие инстанции.
- Ага,- молвил Филипп Филиппович,- так? - Голос его принял подозрительно вежливый оттенок.- Одну минутку попрошу вас подождать.
"Вот это парень,- в восторге подумал пес,- весь в меня. Ох, тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю еще, каким способом, но так тяпнет… Бей их! Этого голенастого сейчас взять повыше сапога за подколенное сухожилие… р-р-р…"
Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в нее так: