Вся пастушеская забота Яши состояла в том, чтобы пригнать коров на выгон - тощий, в плешинах лужок, затем отвести их на полувысохшую грязную речушку с берегами в коровьих блинах. Коровы входили в речку, долго пили мутную воду, затем ложились на отдых в собственный помет. Внуковское стадо было худым, шелудивым, но это не мешало Яше пользоваться репутацией надежного и опытного пастуха - соседние деревни наперебой пытались сманить его к себе, но он оставался верен внуковцам, не из особой к ним приязни, а по безразличию…
- Ну, что же, - сказал я в ответ на рассуждение Злотникова. - Скажите мне, где лучший пастух, я поеду…
- Непременно вам лучшего подавай! Ну, да уж ладно, берите лучшего: Василия Ивановича Хлопина, пастуха колхоза имени Горького, что в Залетине.
- А чем он знаменит?
- В пастбищный период коровы залетинского стада дают в среднем по двадцать три литра молока в сутки.
- А как он этого добился?
- Поезжайте - узнаете. До Залетина всего семнадцать километров.
На другой день, после полудня, попутная машина оставила меня неподалеку от Залетина.
Деревня лежала по правую руку, к ней вело булыжное шоссе, впереди был лес, куда, словно в тоннель, уходила главная асфальтированная магистраль; слева ослепительно сверкало колено реки. Очевидно, где-то в пойме реки и находилось стадо. Ухабистым большаком, тянущимся вдоль опушки, зашагал я к реке.
Навстречу мне медленно двигался открытый "Москвич". Колеи, наезженные грузовиками, были слишком широки для "Москвича". Левая пара его колес с пробуксовкой чухала в глубоком желобе, правая - шла по горбине между колеями.
Меня заинтересовал непривычный облик водителя. Огромный мужчина, с трудом уместившийся между сидением и баранкой, до глаз заросший короткой угольно-черной бородой, с заметным и несколько наивным удовольствием вел борьбу с дорогой. Вначале он показался мне довольно пожилым, но пятнышки розовой молодой кожи над скулами и синие блестящие глаза обличали в нем человека лет сорока, не более. Хотя я стоял обочь дороги, он со вкусом посигналил и, осветившись радостной улыбкой, ловко миновал полуметровую пропасть колдобины, чтобы тут же забуксовать на ржавом обнажении глины. Фонтан грязи вылетел из-под бешено вращающихся задних колес, и только это помешало мне прийти ему на помощь. Он приоткрыл дверцу и, не выходя из машины, ногой оттолкнулся от земли. Машина рванулась вперед с такой силой, что ему пришлось немедля притормозить, я видел, как сзади зажегся красный фонарик.
Проводив взглядом великана в игрушечной машине, я пошел дальше. Большак отклонялся от опушки, прорезал люцерновое поле и спускался к приречной луговине. Он привел меня к загону, но никаких признаков стада я здесь не обнаружил.
Рядом с загоном находился небольшой деревянный домик, покрашенный в веселый, светлозеленый цвет. Я вошел в крохотный коридорчик; впереди была дверь с надписью "лаборатория", справа - "комната отдыха".
У стола, завяленного журналами, брошюрами и газетами хозяйничала старая женщина в узком шерстяном платье, плотно обтягивающем ее сухую, детскую фигурку. Я спросил у нее, где сейчас Хлопин.
- Вы от Кармановки шли? - спросила старушка.
- Нет, от Залетина.
- Так как же он вам не встретился? - глянула она на меня большими, удивительно черными глазами. - Василий Иванович с полчаса как отсюда выехал…
- На "Москвиче"? - осенила меня догадка.
- Ну, да!.. Наши мужики совсем с ума спятили, - громко и раздраженно заговорила старушка. - Как Митька-монтер купил мотоциклет, так и пошло. Добро бы молодежь, так нет, солидные мужики только и знают моду - баранку крутить!
Я не понимал, почему увлечение сухинцев автомобилизмом вызывает такой гнев у старушки, и благоразумно молчал.
- Гонки устраивают! - продолжала она. - А надо бы, прежде чем машины заводить, о дорогах подумать. Ведь чуть в сторону от шоссейки ступишь, так сразу грязь невылазная. Видали большак? Такой же и к МТС ведет, и в Хлебникове, и в поля. Может, возьмутся за ум, пока шеи не переломали!..
Я спросил, скоро ли вернется Хлопин.
- Куда скоро! Он же на правление поехал. А там такой вопрос, что зараз не решится.
- Какой вопрос?
- Да насчет объединения скота, нешто не слыхали?
- Не слыхал.
Старушка, видимо, удивилась, что столь животрепещущий для залетинцев вопрос может быть кому-то неизвестен. Укоризненно покачав головой, она пояснила:
- Объединять ли наш скот с хлебниковским и кармановским или порознь держать. Завфермой опасается в смысле болезней. Наш-то скот сроду не болел, а в Хлебникове бывали случаи. А Хлопин считает: можно объединить.
- Ну, а зоотехник как полагает?
- Он-то сейчас в городе, на совещании. Но он тоже - за. Почему болел хлебниковский скот? Потому что не имели они настоящих условий. Артель-то была слабая, у них и ветеринара своего не было, ну и содержание скота не на высоте, значит. А теперь хлебниковский скот будет в такой же холе, что и залетинский. Так с какой же печали болезням быть? Тут ведь в чем загвоздка: у иных людей на укрупненный колхоз гайка слабовата! Все еще не отвыкли от "ихнего" и "нашего". Ну, да Василий Иваныч им мозги просветит.
Выспросив у старушки, где сейчас находится стадо, я вышел из комнаты отдыха.
Я нашел стадо на опушке леса, вплотную подходящего к реке. Тень леса прикрывала стадо от лучей солнца, с реки тянуло прохладой. Коровы подремывали, не переставая сонно двигать челюстями.
Мое появление вспугнуло белую в черных очках коровку. Она резко вскочила на ноги и, кокетливо изогнув шею, отбежала в сторону. По ее шелковистому белому боку стекали темные кровавые струйки: сок раздавленных ягод земляники, в изобилии росшей на опушке.
Лохматый пес с влажным розовым языком подбежал ко мне и деловито обнюхал мои ботинки. Затем он поглядел на меня светлокарими глазами и вопросительно тявкнул.
- Хорошая, славная собачка!.
Уловив интонацию и успокоившись на мои счет, пес затрусил восвояси.
Мальчик-подпасок, с кнутом через плечо, защитив глаза ладонью, всматривался в чистое, без единого облачка небо. Я проследил за его взглядом и увидел в страшной высоте крошечный блестящий крестик самолета.
Старые ветлы склоняли над водой свои густо облиственные ветви. В одном месте ветлы расступались, освобождая зеленый пляжик. Я шагнул туда.
Под раскидистой ветлой, согнувшись над маленькими дорожными шахматами, сидел паренек лет семнадцати-восемнадцати, в голубой футболке и черных, в полоску, брюках. Рядом с ним лежали крытый шахматный бюллетень с задачами, стопка книг и тетрадей.
- Не помешаю? - спросил я, присаживаясь на вросший в землю большой белый камень. Паренек рассеянно кивнул головой и вновь погрузился в раздумье. Я пригляделся к корешкам книг: учебники и руководства по зоотехнике.
От нечего делать я стал смотреть на воду, над которой кружились стрекозы со стеклянными крыльями. Они носились среди камышинок и длинных тощих хвощей, то исчезая, то появляясь вновь; а затем я понял, что они вовсе никуда не исчезают, а, складывая крылышки, прилепляются к хвощам и камышинкам в виде волосяно-тонких стручочков.
Спугнув стрекоз, из невидимой за срезом берега норки вышла водяная крыса и поплыла на ту сторону, держа над водой остренькую мордочку. Ей вдогонку припустили на суставчатых ножках два водяных паука.
Громкий стук фигурки о шахматную доску оповестил о найденном решении задачи. Паренек откинулся с довольным видом и, словно только что приметив мое присутствие, вежливо поздоровался.
У него была круглая, крепкая, как грецкий орех, голова, чуть припухлые веки, зеленоватые глаза с миленькими, острыми зрачками.
- К экзаменам готовитесь? - кивнул я на стопку книг.
- Не-ет, пока только почитываю, книжки не мои - Хлопина, здешнего пастуха. Он заочником зоотехникум кончает…
- Так вы знаете Хлопина? - обрадовался я.
- Как же мне его не знать, - усмехнулся паренек. - А вы что - к нему? От газеты? Я так сразу и решил. Не повезло вам - он с час назад в деревню уехал.
- Да мы с ним встретились на дороге. Только мне в голову не пришло, что это Хлопин. Больно уж не похож он на пастуха.
- Это почему же?
- Да как вам сказать? Во-первых - на своей машине, и затем…
Он иронически глянул на меня из-под своих припухлых век.
- А, знаю, вот - вы как о пастухе понимаете! - Проворно вскочив на ноги, паренек по-стариковски сгорбился, как-то осел телом и, опершись на воображаемый посох, прошамкал: - Пастуху вот таким полагается быть, да?
Я засмеялся: мой собеседник словно угадал мои недавние раздумья.
- Но согласитесь, что и Хлопины - далеко не общее явление в колхозной деревне.
- Да, но Хлопиных по колхозам становится все больше и больше. И правильно о нем писали в нашей районной газете, что он показатель процесса, который идет в деревне…
- Ну вот и расскажите мне о Хлопине! Что же он сделал такого, чтобы стать "показателем процесса"?
- Что сделал… - паренек задумался. - Как вам сказать? Он совсем по-новому подошел к стаду. Да и самое-то слово "стадо" он терпеть не может. "Для постороннего взгляда, - говорит он, - это, может, и стадо - что-то общее, безличное, а для меня не бывает двух одинаковых коров, каждая чем-либо да разнится от другой, и, значит, требует особого подхода. Вот эти-то различия пастух и должен угадывать, знать, понимать…"
- Что же тут нового? Всякий хороший пастух должен знать своих коров.