Имя ярославского прозаика Юрия Бородкина известно читателю по книгам "Кологривский волок", "Летние заморозки" и другим.
Новый роман "Поклонись роднику" посвящен людям, хранящим верность земле, взрастившей их, по-сыновьи любящим свой край. В нем поднимаются и художнически анализируются острые проблемы современной деревни.
В центре произведения - образ молодого председателя колхоза, навсегда связавшего свою судьбу с судьбой односельчан.
Книга написана по социальному заказу.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 25
Поклонись роднику
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Из райцентра Никаноров вернулся в конце дня. Только переступил порог конторы, бухгалтер доложила новость:
- Почитай-ка, Николай Александрович, что пишет в районке Тамарка Логинова.
Никаноров быстро пробежал глазами по третьей полосе - вот она, подпись: "Т. Логинова, доярка совхоза "Белореченский". Заголовок: "Итоги не радуют". Черт ее дернул с этой статейкой! Мало еще неприятностей! То хоть ругают корреспонденты, а тут - своя. Разложил газету на столе, стал читать:
"…К сожалению, животноводы нашего совхоза "Белореченский" не смогли добиться хороших результатов, надои заметно снизились. В трудных условиях проходит зимовка, а наша ферма подготовлена к ней была кое-как. Несколько раз отключалась подача воды и электричества. Рацион кормления животных сейчас скудный, потому что к весне корма на исходе. Все это беспокоит животноводов, а руководство совхоза не проявляет внимания к нашей работе…"
Тяжело придавив мясистыми кулаками газету, точно все зло заключалось в ней, Никаноров некоторое время сидел в неподвижной позе, с озабоченным лицом. Вроде бы не привыкать к всевозможной критике, а вот заело. И что эта выскочка сунулась в газету? Ладно бы языком болтала. Ну, народ!
Никаноров подписал документы и уже собирался уходить, как вдруг услышал в прихожей голос Тамары Логиновой, разговаривавшей с уборщицей. Сам распахнул дверь, позвал:
- Логинова, зайди.
Вошла смело, встала около стола, скрестив на груди руки, смотрит своими черными глазами вроде бы даже дерзко, не моргнет: что ей бояться-то, если совхоз испытывает нужду в доярках? Ничего с ней не поделаешь.
- Та-ак, Логинова, значит, решила высказаться, статейку нацарапала. - Никаноров пристукнул тыльной стороной ладони по газете, выразительно глянул на доярку.
- Не нацарапала, а написала.
- Получается, ты беспокоишься за животноводство, а директор такой-сякой…
- Как не беспокоиться-то! Вот навозный транспортер неделю не работает!
- Да я десять раз звонил в "Сельхозтехнику"! - Никаноров сердито потыкал толстым, будто надутым, пальцем в телефон.
- Что я, неправду написала, что ли?
- Накатать легко - ты сядь на мое место да покрутись. Умница нашлась.
- Просто надоело смотреть на беспорядки, и нечего мне выговаривать: я свое дело делаю не хуже других.
- Ну, знаешь, молода еще учить-то, - оборвал ее директор.
В полупальто нараспашку, кряжистый, краснолицый, он похаживал, бросая негодующие взгляды на доярку. Его возмущало, как эта худенькая большеглазая бабенка может безбоязненно дерзить ему. Перестал давить яловыми сапогами поскрипывающие половицы.
- Все, Логинова, ступай… и поменьше высовывайся.
- Еще не так напишу! - И хлопнула дверями.
От негодования Никаноров даже подался за ней в безотчетном порыве, но сдержал себя, хотя круто выругался, поскольку был один в кабинете. Самое досадное заключалось в том, что нельзя было и пригрозить. Избаловался народ, каждый знает себе цену, качает права.
Уж как повело на неприятности, так одно к одному. Дернул черт пойти в магазин, а там как раз митинговал и бранил Никанорова вздорный мужик Федор Иванов, явившийся из Осокина. Дело в том, что вся семья Ивановых работала на осокинской ферме, и все были отмечены премией по итогам года, кроме самого хозяина, поскольку был грех: два дня не появлялся он на ферме. Вот и запала обида на директора.
- Опять гуляешь? - не здороваясь, сказал Никаноров.
- Гуляю! А ты думаешь, только тебе можно пить? - придрался Федор.
- Кончай базарить и ступай домой.
- Може, я заночую в Белоречье? Пусть работают те, кто премии получает. Ты еще плохо знаешь Иванова! - распалялся, колотя себе в грудь, Федор.
- Да отвяжись! - Никаноров отстранил его тяжелой рукой и прошел мимо.
Черт знает какая муха укусила Иванова! Метнулся за директором, шибанул его по уху. Внешне посмотреть, против Никанорова Федор слабоват, но мужик жилистый, кулак у него жесткий. Неожиданным наскоком он попросту ошеломил Никанорова, хорошо еще, их вовремя разняли.
Наутро Федор Иванов смекнул, что натворил неладное. Как говорят, пьяного грехи, а трезвого ответ. Жена посылала просить прощения у Никанорова - не смог переломить себя, решив, будь что будет. Конечно, Никаноров не мог оставить это дело без последствий, заявил в милицию. Пятнадцать суток продержали Федора в Покровском отделении.
Вечером уже потемну, добрался он до своего Осокина в самом мрачном настроении. Не обрадовали ни свет в окнах избы, ни сама встреча с домочадцами. Молча разделся в кути, молча пощелкал соском умывальника и тяжело опустился на привычное место в переднем углу; сразу сели ужинать, пришли из своей половины и молодые. Все выжидательно наблюдали за ним, как будто он сильно изменился за эти дни. Правда, рыжие волосы свалялись грязными сосульками, золотисто искрилась щетина, худощавое лицо казалось жестким, злым.
- Чего уставились, как на арестанта? - буркнул он, тыкая вилкой в картошку.
- Да ты и есть арестант! - сорвалась жена. - И себя и нас опозорил. Думаешь, отсидел пятнадцать суток, дак ничего особенного? А вот попробуй помаши теперь кулаками, дадут срок по-настоящему.
- Перестань! - огрызнулся Федор.
- Мало тебе! Ну, не дурак ли, кинулся на директора?! - не унималась Марья. - Да он житья тебе не даст. Натворил делов, что всем нам стыдно в глаза людям смотреть.
Конопатая, широколицая, грудастая Марья выглядела монументально по сравнению с Федором, но поблажки он ей не давал, так что в другом случае она не стала бы перечить мужу.
Федор не считал нужным оправдываться. Ел он как бы машинально, а сам, сведя ячменного цвета брови, упорно нацелил взгляд куда-то на середину стола. После некоторой паузы заявил:
- Я все обдумал: уедем мы отсюда.
- Чего-о? Не мели языком-то! - удивилась Марья.
- А я говорю, уедем - и шабаш! - пристукнул кулаком Федор. - Пусть тогда повертится Никаноров. Не только ферму придется закрывать, и сама деревня пропадет: без Ивановых ни туды и ни сюды.
Сноха, державшая на руках сынишку, вопросительно глянула на мужа, дескать, ответь.
- И куда ты наладился, пап? - весело спросил Николай.
- Ты не улыбайся - дело серьезное. Напишу брату, чтобы переговорил со своим директором, нельзя ли приехать. Слыхал, как нахваливал он совхоз: живут богато, город рядом. Нашу семью любое хозяйство примет.
- И не выдумывай! Невелик министр твой брат. Везде хорошо, где нас нет. Горячка-то пройдет - образумишься, - рассудила Марья.
- Сама когда-то говорила, мол, все поуезжали в город, одни мы застряли в Осокине.
- Дак, милый мой, помоложе была, теперь уж внуки пошли, так что привязали Арину хвостом за рябину.
- Вы как хотите, а мы останемся, - встряла сноха и, потютюшкав сынишку, добавила: - У нас вот этот человечек еще мал.
- Я бы поехала, - поддержала Федора дочка. - Чего у нас в Осокине? Скука, особенно зимой.
Ее можно понять: только окончила школу, первый год работает на ферме. Парней в деревне нет, ровесница одна, дочка бригадира Шалаева, с которой вместе пошли в доярки.
Толька, младший сын Ивановых, слушал этот разговор встревоженно: намерение отца испугало его. Разве мог он уехать, оставив в Белоречье Шуру Козлову? Из армии писал ей, а теперь частенько по вечерам гоняет в село на мотоцикле. Можно бы и пешочком пробежаться, да молодежь нынче больше на технику надеется. Зимник хорошо укатан, вот и догадался Толька ездить на ИЖе, сняв коляску и оставив третье колесо для устойчивости. Сегодня тоже собрался на свидание, сидит за столом уже одетый в коричневый свитер с желтыми полосками. Вид у него спортивный, волосы причесаны с пробором на боку.
- Ну, а ты, жених, чего помалкиваешь? - шутливо подтолкнул Николай брата.
Толька смутился, но ответил определенно:
- Никуда я не поеду.
- А тебе еще рано против батьки перья подымать, - зыркнул на сына Федор. - Любовь, понимаешь ли! Да таких, как твоя Шурка, там полно!
- Таких нет.
- Х-хе! - желчно встряхнулся Федор. - Свет клином сошелся! В конце концов, устроимся на новом месте - и привезешь ее: так-то еще больше досадим Никанорову. Нет, не могу жить с ним в одном совхозе!
- Ладно, уймись! Нечего горячку пороть, чай, не горит, - урезонивала его Марья.
Толька поднялся из-за стола, надел меховую куртку и распустил уши у шапки.
- Опять на мотоцикле? - спросил Федор.
- Конечно.
- Ничего не держит мальчика, ни стужа, ни мороз… - вспомнила веселую частушку мать. - Середина марта, а тепла-то нет.
- Кто зимой гоняет на мотоцикле? Доездишься, свернешь башку, - недовольно бурчал Федор.