В первый том "Избранного" советского украинского писателя Юрия Смолича (1900–1976) вошла автобиографическая трилогия, состоящая из романов "Детство", "Наши тайны", "Восемнадцатилетние".
Трилогия в большой степени автобиографична. Это история поколения ровесников века, чье детство пришлось на время русско-японской войны и революции 1905 года, юность совпала с началом Первой мировой войны, а годы возмужания - на период борьбы за Советскую власть на Украине. Гимназисты-старшеклассники и выпускники - герои книги - стали активными, яростными участниками боевых действий.
Содержание:
Детство 1
Трансвааль 1
"Мир всем" 5
Череп Кочубея 8
Всадник без головы 18
Белый цветок 23
Наши тайны 28
Команда футболистов 28
Застегнутые на все пуговицы 35
Рядом с жизнью 43
Отечество призывает вас 49
Девяносто шестая этапная 62
Старая власть пала 73
Восемнадцатилетние 89
Междувластие 89
Месяц восстаний 115
Комсомольский батальон 137
Примечания 163
Юрий Смолич
Избранное в двух томах
Том первый
Детство
Трансвааль
Утро. Солнечное, чудесное.
Собственно, утра еще не было, но оно сейчас должно было прийти. Его еще не было здесь, в темной и душной после ночи комнате, но там, в другом мире, за ее стенами, на дворе, оно уже наступило. И солнца было там так много, что ему не хватало места. Сквозь щели ставен оно вонзалось в комнатную темь узкими и длинными лезвиями. Оно пронизывало темноту целым веером натянутых и дрожащих горячих солнечных нитей.
И мириады разноцветных пылинок плясали, роились и трепетали в солнечных лучах.
Сейчас начнется новый день. И это невыразимо радостно. День вошел прямо через окно - внезапно и прекрасно, - как только мать открыла ставни и распахнула раму. Ароматы и звуки утра - запах росистой листвы, птичий гомон - ринулись в комнату вслед за солнцем.
- Юрка! - сказала мать, поворачиваясь от окна. - Вставай!
Она подошла и склонилась над Юрой. Юра потянулся ей навстречу, весь дрожа и замирая от счастья:
- Мама!
Она схватила Юру в объятья - и Юра сразу стал маленьким, он больше не существовал, он был частью своей мамы. С веселым смехом мать поднесла Юру к открытому окну.
Летнее утро - солнечное и прозрачное. Небо синее и далекое. Ветви вишен и сирени протянулись прямо в комнату. Изредка тихо падают в траву тяжелые капли росы. Воробьи суетятся и чирикают на вершинах деревьев. Издалека доносится церковный звон. Над тихим городом висит неясный гомон.
Солнце, утро, новый день. Безграничная и неисчерпаемая радость бушевала в груди.
Перед домом расстилался небольшой цветничок. Десяток пестрых клумб и желтые дорожки между ними. Сколько цветов, и какие все разные! Петунья, настурция, крученые панычи, резеда, бальзамин, пионы. Они заливали клумбы зеленой, желтой, красной, синей и, всего больше, белой пеной. В светлом чесучовом пиджаке, в черных очках и без шапки, высился среди этого цветочного прибоя отец. Он замер, закинул голову кверху - только слегка ерошил свою рыжую бороду и, наслаждаясь, мечтательно и не спеша выпускал в воздух колечки табачного дыма. Окурок был зажат между пальцами левой руки, ерошившей бороду, в правой отец держал садовую лейку. Он поливал клумбы. Цветы - это была, после математики и музыки, третья всепоглощающая страсть отца. Он копал, сеял, сажал и поливал везде, где бы ни поселился даже ненадолго. А дольше чем год-полтора он не жил нигде: неугомонная непоседливость гнала скромного учителя математики из города в город. Переезжать и переезжать - это была четвертая отцовская страсть. Пятой - была астрономия. Телескоп стоял на веранде - длинный, как цапля, и желтый, как самовар.
- Мама! - спросил Юра. - А почему деревья зеленые?
- Почему деревья зеленые? - Мать минутку смотрела на Юру и радостно засмеялась. - Вот вырастешь и станешь большой, тогда все будешь знать! Подожди.
Ясно было, что ждать этого нужно еще долго - может быть, до самого вечера, - и Юра совсем уже собрался обидеться и зареветь: взрослые никогда не отвечают прямо, стараются избежать путного ответа. И всегда у них - "вот вырастешь"! Но тут произошло новое чудесное событие.
Калитка отворилась, и с улицы во двор вошел человек. На голове у него была черная шляпа с зеленым пером, на плече сидела большая розовая птица, за спиной он нес, согнувшись, красный ящик на одной тонкой деревянной ножке. Другая такая же деревянная ножка была у самого чужого дяди вместо правой ноги.
- Мама! - всплеснул Юра руками. - Почему у него вместо ноги ножка от стола?
- Шарманщик! - сказала мама. - Не надо. Уходите.
Но шарманщик не послушался. И это было вполне понятно. Станет ли такое необыкновенное существо - с зеленым пером на шляпе, попугаем на плече и красивой шарманкой за спиной - обращать внимание на самую обыкновенную маму? Зеленого пера, попугая и шарманки не было даже у отца! Безусловно, шарманщик был главнее самого папы.
Шарманщик установил инструмент перед собой, и розовый попугай прыгнул на крышку. Он сел на край ящичка с белыми конвертами. Шарманщик был самый главный в мире - все человеческое счастье находилось в его руках: вот оно лежит, запрятанное в конверты. Розовый попугай протягивал вам ваше счастье в обмен на маленькую серебряную монетку. Кухарка Александра вышла на крыльцо и подперла рукой щеку. Из-за забора с соседнего двора высунулись четыре головы. На улице за калиткой остановилось двое прохожих - крестьянин в широкополом брыле и крестьянка с пустой бутылью из-под молока.
- Леди и джентльмены! - провозгласил шарманщик. - Обратите внимание на мое калецтво!
Он завертел ручку - в красном ящике засипело, загудело, крякнуло - и печально запел:
Трансвааль, Трансвааль, страна моя -
Кто любит тебя, как я!..
- Ах, - сказала мама, - бедные буры! - Она вздохнула. Кухарка Александра вытерла слезы синим фартуком. Отец поставил лейку и поправил очки.
О бурах знали все. Три года подряд журнал "Нива" печатал картинки боев между бурскими инсургентами и английскими войсками. Только вчера, прочитав в газетах об окончательном подавлении бурского восстания, подписании мира в Претории и лишении буров независимости, отец вынул четвертый том энциклопедии "Просвещение" и прочитал нам вслух:
"Буры высокого роста, неутомимы, трезвы, носят длинную бороду, лица у них дышат отвагой и энергией и сильно напоминают портреты Рубенса, Ван-Дейка, Останде и др. У женщин кожа отличается белизной и нежностью. Бур спокоен, рассудителен, по возможности всегда скрывает свои чувства, но, при всей своей гостеприимности, крайне недоверчиво относится к иностранцам. Эта недоверчивость является следствием частых обманов со стороны их притеснителей англичан…"
Шарманка всхлипнула и замолкла. Мама патетически всплеснула руками и подняла глаза к небу.
- Господи! Когда же справедливость воцарится на земле? Ну что за бессердечный народ эти англичане!
- Попы и лабазники! - сказал отец. - Нуте-с?
Шарманщик снова запел:
Трансвааль, Трансвааль, страна моя -
Кто любит тебя, как я!..
Юрин старший брат и еще старше его сестра, взявшись за руки, стояли против шарманки и взволнованно смотрели шарманщику в рот. Он был высокого роста, конечно неутомим, трезв и носил довольно длинную бороду. Лицо его, безусловно, дышало отвагой и энергией. Он был спокоен, рассудителен и по возможности скрывал свои чувства. Кроме того, эта деревянная ножка вместо ноги. Не может быть сомненья, он и есть бур, инсургент, герой повстанческих боев против "притеснителей англичан".
Трансвааль, Трансвааль, страна моя -
Кто любит тебя, как я!..
Юра решил раз и навсегда: "Когда вырасту и буду большой, непременно сделаю так, чтоб противные англичане не смели притеснять бедных буров".