Наверное, очень уж откровенно я загрустил, потому что папа тут же заметил это.
- Никак ты огорчился? - спросил он.
Я вздохнул, кивнув головой, а потом заставил себя улыбнуться.
- Немножко…
- Не огорчайся… Все-таки нам не стоит брать этого Павлика. Хватит и одного Васьки.
- Ваське-то одному скучно. Ты ведь скучаешь без мамы?..
Папа как-то подозрительно глянул на меня.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, когда она не ругается…
- Когда не ругается, конечно, скучаю.
- А Васька и Павлик никогда не будут ругаться: они ведь и разговаривать не умеют.
- Ишь подъехал… Нет уж, - решительно сказал папа, - насчет этого Павлика повременим… А в общем… Все равно деваться нам некуда, придется ставить на место эту мойку…
И мы с папой раз-два, - расставили все по местам в кухне и в комнате, вымылись в ванной, папа побрился, потом мы надели чистые рубашки, выходные брюки, и папа наконец-то сел к телефону.
- Мила?.. Это мы… Да… У нас все в порядке. Все убрали, даже полы натерли. Торт на столе. Ждем… Что? Плохо себя чувствуешь? После дороги это естественно… Голова болит?..
Голос папы сник и стал такой же, как при разговоре с начальником треста, когда папа произносил только необходимее: "м… м… да", "м… м… нет".
- Очень жаль, - сказал он наконец. - Что ж, отдыхай…
Папа положил трубку на телефон и некоторое время молчал.
- Мама нездорова, сегодня приехать не может, - тусклым голосом сообщил он. - Ну что ж, Вячеслав Петрович, - добавил он немножко бодрее. - Не пропадать же торту. Будем чаевничать вдвоем. Авось мама соскучится и приедет…
Не успел он это сказать, как раздался телефонный звонок.
- Ага! Я говорил! - папа улыбнулся и даже поднял вверх указательный палец. Он снял трубку, приставил ее к виску так, чтобы и я все слышал, сказал громко и раздельно:
- А-ле!
- Петр, это ты? - раздался в трубке мамин голос.
Говорила она напряженно. Чтобы подвеселить папу, я запрыгал от радости. Он подмигнул мне и важно ответил:
- Петр Яковлевич слушает…
- Не дурачься, пожалуйста, - остановила его мама и как бы между прочим сказала: - Я у вас так расстроилась, что забыла спросить… Клара не приносила мне очки?
Папа зажал микрофон ладонью и, высоко подняв брови, сказал:
- Оказывается, мама "у нас" расстроилась… Клара Бояринцева? - спросил он в трубку.
- Ну да… Какая же еще?
- У тебя что, с глазами плохо?.. А почему ты мне об этом ничего не говорила?
- Не болтай глупости, - сказала мама. - Только дураки носят очки, если с глазами плохо…
- Для меня эта мысль новая, - папа даже не подал виду, что обиделся: в этом году он стал надевать очки для работы. - Видишь ли, я просто не знаю, о каких очках идет речь.
- Ну где ж тебе знать! - возмутилась мама. - Тебе ведь вообще до меня никогда нет дела. В тот день, когда приходила Клара, ты тут же был, сидел, в своих бумажках копался. Синючкова еще своего ругал и сам, конечно же, отлично слышал, что Кларин Жорка уезжает в Швейцарию. Тебя-то с твоей стройки разве пошлют куда? Я и заказала Кларе очки…
- От солнца?..
Папа никак не мог взять в толк, зачем маме очки. Зрение у нее было прекрасное: мои двойки она и без очков сквозь закрытый портфель видела.
- Петр, ты как будто на другой планете живешь, - холодно сказала мама. - Вся Москва сейчас гоняется за очками в большой оправе, как у политических обозревателей или хотя бы дикторов телевидения… В общем, что тебе объяснять!..
- Погоди, - остановил ее папа. - Давай уточним, у кого именно, у обозревателей или у дикторов?
- Это все равно, - с достоинством ответила мама, - ты и смолоду был бестолков…
- Все-таки надо разобраться, - продолжал тянуть время папа. Ему наверняка хотелось еще поговорить с мамой. - Ну я понимаю, дикторам нужны такие очки, а тебе-то зачем?
- Ах, да что с тобой говорить! Кроме своих кирпичей и бетона, знать ничего не знаешь!
- Знать-то я кое-что знаю, - вздохнув, ответил папа. - Например, что приехала моя жена, Славкина мама. Что мы оба ее любим и ждем домой…
- Извини, устала, - безразлично ответила мама. - До завтра…
В трубке раздались короткие сигналы. Папа еще секунду улыбался, а потом сразу стал грустным.
- Папа, а кто такой "Кларин Жорка"? - спросил я, чтобы отвлечь его от печальных мыслей. Я-то ведь точно знал, что у тети Клары один сын - Павлик.
- Так мама называет Георгия Ивановича - отца твоего приятеля.
Тут я даже рот раскрыл от удивления. Мне и в голову не приходило, что Георгия Ивановича Бояринцева - очень большого министра из очень большого министерстве! - можно называть вот так вот запросто: "Жоркой". Все ребята звали его только Георгием Ивановичем, потому что он всегда привозил Павлику из-за рубежа жевательные резинки.
Один раз Георгий Иванович сам подарил мне жвачку, и не простую, а надувную - "бабл гамм". Жуешь ее жуешь, а потом пузырь как надуешь! Всем на зависть! Не помню только, откуда он ее привез, из Англии или из Швейцарии…
И вдруг меня поразила мысль: "Если Георгий Иванович приехал из Швейцарии, наверняка Павлику жвачки привез! Надо только раньше других успеть к нему!
- Па… Можно я сбегаю узнаю, вдруг Павлик приехал?
- Беги, только сразу возвращайся, - разрешил папа, - буду ждать…
- Я скоро!
Но кое-как одетым к Павлику не пойдешь. У него-то всегда все самое модное. И нам, его приятелям, очень трудно тягаться с Павликом. Например, мне: мой папа никогда за рубеж не ездит и никакие "тряпки", как говорит мама, не привозит…
Я быстро приметал карманы "Ли" к индийским джинсам, которые с настоящими американскими и рядом не лежали. Теперь они стали совсем вроде бы как настоящие "Ли", но только для тех, кто не понимает. Но Павлик-то понимает! Запросто может заметить!..
- Что-то я в толк не возьму, - наблюдая за мной, сказал папа, - чем хуже твои новые джинсы этих старых фирмы "Ли"? Вон у тебя на заднем кармане даже мартышка нарисована…
- Что ты, папа, - тут же возразил я. - Того, кто понимает, мартышка не обманет: нарисована красиво, а "чертова кожа" - вроде бы и не с черта, а так, дохленькая шкурка с какой-нибудь пенсионерки бабы-яги… Фирме "Ли" или там "Левис-Страус" мартышки или слоны с крокодилами вовсе ни к чему, потому что сам материал - люкс! У настоящих "Ли" задний карман сделан просто: сверху прямо, книзу - заострено, как щит у рыцаря. По краю прошит двойной строчкой. Такая же двойная строчка волнистой линией поперек. И все!.. И никаких мартышек!
Папа хотел что-то сказать, но только рукой махнул и снова склонился над своим чертежом, и тут я понял, что в джинсах разбираюсь лучше моего папы! Это было очень приятное открытие.
Мне ведь и в самом деле повезло: перед самым отъездом в деревню я удачно выменял у "лопуха Вовки" из 5-го "А" настоящие карманы "Ли". Джинсы он истрепал, а карманы остались. Я и спихнул ему за них свои самые неходовые марки "Животный мир", что в любом киоске "Союзпечати" покупай сколько хочешь. Теперь оставалось только проверить, заметит или не заметит Павлик Бояринцев, что у меня под отличненькими карманами "Ли" сидит мартышка фирмы "Милтонс"?
Эта окаянная мартышка сзади меня как огнем пекла. Стоило мне надеть свои джинсы с "двойным дном", сразу начинало казаться, что вся Москва только на них и смотрит.
Одолеваемый недобрыми предчувствиями, я схватил свой югославский берет, японскую куртку с молниями на колечках и выскочил за дверь.
На лестничной площадке я тут же почувствовал чей-то пристальный взгляд.
Дыхание дикого запада или - позор ковбоя
Я поднял голову: через перила четвертого этажа меня разглядывала тети Клопина Наташка. Настоящая "подпольная кличка" ее - Наташка-промокашка: когда она была совсем маленькая, тетя Клопа подкладывала ей в коляску промокательную бумагу. Ребята как-то узнали об этом от своих мам… В общем, стоит показать Наташке хотя бы кусочек промокашки, поднимается такой крик, не рад будешь, что и связался… Ведь что с ней делать? Посмотришь - дылда, с меня ростом. Вредная, как перцовый пластырь на эпоксидной смоле. А перешла всего во второй класс - ни отлупить, ни косы повыдергать. Так, сцепив зубы, и обходишь стороной…
Одета Наташка в красные польские рейтузы, белое румынское пальто и тоже белую пуховую шапочку, кажется, из Вьетнама. Приделай к Наташкиной голове красный клюв и получится аистенок. Не видно только, какие на ней ботинки. Но я знал: тетя Клопа всегда покупала ей чешские "бульдожки" на низком каблуке.
Наташка так и впилась в меня своими огромными, темными на этом расстоянии глазищами. А на самом деле глаза у нее, хоть и большие, а ничего особенного, обыкновенные, серые…
- Ты куда? - выпалила Наташка.
- Георгий Иванович приехал! - ляпнул я ни с того ни с сего и тут же пожалел, что открыл рот: Наташку с площадки как ветром сдуло.
Лязгнула дверца лифта, и я понял, что Наташка нарочно держала открытую кабину на своем этаже - на всякий случай. Она и в школе соображала страшно быстро. Не смотри, что первоклашка, вмиг научилась угадывать, спросят ее сегодня или нет… Сейчас же наверняка смекнула, что Георгий Иванович привез Павлику жвачки. Сколько раз уже я замечал: промолчишь, никогда не пожалеешь, а стоит открыть рот, тут же попадешь впросак.
Я бросился вниз по лестнице. Лифт с Наташкой, опережая меня, камнем ринулся вниз.