Видел в некоторых хозяйствах "родильные дома" для стельных коров… И сделано все это руками сельских тружеников. Отчего же для них самих-то не построить, не возвести что-нибудь такое, где б они могли отдохнуть, повеселиться? Разве они этого не заслужили? Разве ради нынешних благ не прошли они терний неустройств, бесконечных экспериментов, ошибок, перегибов, неизбежных при радикальной ломке старого?..
Словом, я не видел ничего худого в этих забавных теремах и бочках, в которых приютились ресторанчики и уголки-беседки. Сельскому жителю, равно как и городскому, тоже надо иметь место, где б он мог посидеть с бокалом вина и отвести душу в милой ли сердцу беседе с товарищем по работе, с приехавшим ли погостить другом. Пускай в моей Кукоаре будут и гостиница, и торговый центр. А что плохого в том, ежели ресторан разместится в ветряной мельнице?! Разве будет лучше, если она развалится, рассыплется в прах и исчезнет из памяти тех, которым вовсе недурно было бы помнить, как жили их предки, как добывали хлеб насущный, как умоляли всевышнего, чтобы дал ветерка для вращения мельничных крыл?! "Крылатые" рестораны уже появились на Украине, в прибалтийских республиках. Старина, она тоже должна работать на современность, на нынешний день!..
Все это я пытаюсь растолковать матери. Горячую мою речь она выслушала с непонятным, подозрительным спокойствием. Глаза ее при этом снисходительно улыбались, сверля меня голубыми буравчиками. Дождавшись, когда я замолчал, подала и свой голос:
- Валяй, сынок, радуйся!.. Хлопай в ладошки!.. Можешь и красный цветок воткнуть в шляпу!" Пожалуйста. Только не горячись так. Неужели тебе нравится, что отец устроил трактир в нашей мельнице?..
- Не я его устроил! - не стерпел отец. - И ты это хорошо знаешь!
Перепалка разгорается с новой силой. И удивительно: с малых лет я только и слышал одни проклятия по поводу этой же мельницы, хотя сама-то она едва ли заслуживала нареканий. Вся ее вина состояла в том, что она выросла на дороге по пути к нашему винограднику и пересекла этот путь так, что отвозить урожай мои родители должны были окольным путем, который малость подлиннее прежнего. Когда и этот путь - поглотили другие виноградные угодья, наше оказалось совершенно изолированным, точно на островке: подъезжать на телеге к нему было нельзя, корзины с виноградом надобно было носить на плечах, воспользовавшись узкой тропинкой, проложенной пешеходами возле самой мельницы. Но вскоре и тропинка исчезла. Не выдержав конкуренции, владелец мельницы закрыл ее, предоставив четырехкрылое свое сооружение воробьям, галкам и голубям, которые и выводили там потомство. Пространство вокруг мельницы хозяин распахал и на бывшей залежной земле, обильно удобренной конским навозом, получал богатый урожай картофеля. Через картофельное поле он, понятно, ходить никому не разрешал. Не разрешал ходить и через коноплю, которая приходила на смену картофелю в порядке, так сказать, севооборота.
Впрочем, за определенную плату хозяин мог все-таки пропустить через свой огород и быстро сообразил, что взимаемый им таким образом "налог" приносит ему доход куда больший, чем умолкшая навечно мельница.
Теперь она вновь обрушилась на голову отца. Совхозное начальство переоборудовало ее под ресторан. Отец был решительным противником этой затеи. И, может быть, потому, что мельница никогда не приносила ему счастья.
На черта ему сдался ресторан? Что у него, других забот нету?!
- Всё эти гайдуки придумали! - возмущался отец.
Из его же слов я узнал, что наш лесной край кинематографисты избрали для съемок фильмов из жизни гайдуков: лучшего места для гайдукского царства не сыскать во всей Молдавии. В сравнительно короткий срок киноадминистраторы восстановили мельницу. Обили, обшили ее новыми досками, "оперили" крылья, поправили главный, становой столб, к которому крепились все вращающиеся сочленения, - тут киногайдуки и разыгрывали свои разудалые веселые пиршества.
При отъезде последней киноэкспедиции руководителям совхоза и пришла в голову идея дать новое назначение мельнице, то есть переделать ее в ресторан. Когда еще, думал директор, приедут сюда киношники? Не все же фильмы должны быть о гайдуках?.. Будем строить ресторан!
Идея была горячо поддержана. Ресторан открыли, - Что ж… Иной раз баба и на кочерге пляшет до упаду! - прокомментировал это событие дедушка.
В экзотический ресторан почему-то не пускали учителей. Объясняли эту дискриминацию тем, что мясо и прочие припасы ресторан получал от совхоза, а школьные служащие не являются рабочими хозяйства, так что… В общем, ресторанные двери захлопывались перед носами преподавателей. Чем это кончилось, нетрудно догадаться. Учителя, особенно холостяки, подняли такой шум, что не приведи господи! И понять их возмущение можно. Кто же, кричали преподаватели, ходит вместе с учениками на уборку урожая с совхозных виноградников? Кто снимает яблоки? Кто, взбираясь на деревья, достает их с самых немыслимых вершин? Разве не молодые преподаватели?..
Едва избавившись от шумливых бородатых артистов-гайдуков, Кукоара увидела и услышала своих юных бородачей, то есть молодых преподавателей, которые мало чем отличались от исполнителей гайдуцких ролей и были, пожалуй, еще шумливей тех. Не долго думая, они разослали во все концы, во все инстанции гневные петиции, одну из них направили в "Правду". Найдя гнев юных воспитателей подрастающего поколения основательным, главная газета страны опубликовала их письмо. Что тут началось! Не только на весь район, на республику - на всю страну оскандалились кукоаровские руководители, хотя письмо-заметочка в "Правде" была так мала, что ее даже пропустил мимо глаз почтальон бадя Василе Суфлецелу. Лишь после того как вызванные в район директор, председатель месткома, секретарь парткома и председатель сельсовета получили хорошенькую взбучку, номер газеты стал переходить из рук в руки как редчайшая находка. Отовсюду посыпались советы, предложения, как поступить, что сделать со злополучной мельницей-рестораном. Получившим выволочку руководителям, естественно, хотелось поскорее избавиться от нее, и они не прочь были передать сооружение кооперативу.
Кооператив, однако, заупрямился, найдя, что ресторан этот окажется непременно убыточным. Потребкооперативщики были правы. По всем лесам и по всем дорогам красовались у них "памятники", напоминавшие строения давно минувших времен, не хватало еще мельницы-ресторана в затерянном в глухомани селе! Не хватало того, чтоб и там жарили шашлыки из свинины, как во всех без исключения подобных заведениях! Многим это постоянное блюдо так "надоело, что им не то что есть, но и глядеть было тошно на него. Отсюда и убыток.
Были неприятности и другого порядка. Большей частью экзотические ресторанчики были разбросаны по лесным дорогам и полянам, на больших расстояниях от сел, и трудно было найти женщин, которые пошли бы работать в них. Кому ж охота торчать в лесу до полуночи, иногда до третьих петухов, а потом возвращаться в темноте домой, рискуя встретиться с хулиганьем? Иных все-таки удавалось уговорить, и они обслуживали лесной ресторанчик, а за полночь робко, ощупью пробирались к своему селу, крепко сжимая ручонку ребенка, которого часто не на кого было оставить дома.
Водки и вина в таких ресторанчиках было преизбыточно, и они не переводились. Зато ассортимент кушаний был до крайности убог. Не хватало поваров и поварих, способных из ничего сотворить нечто и чрезвычайно вкусное, и завлекательное с виду. Говорится же в народе: хорошую хозяйку узнаешь по цвету поджаренного мяса. Из доброй половины быка и никудышная стряпуха сготовит вкусный борщ. Нынешние работники общепита иных блюд и не знают, помимо мяса, начисто забыв, что множество превкусных вещей можно приготовить и из других продуктов. Дело дошло до того, что традиционно молдавская еда исчезла со всех столов. Появление на них в редких случаях простой мамалыги вызывает у людей восторженные возгласы, словно бы люди эти встретились с невидалью. Такой же редкостью стали и плацинды, и многие другие кушанья.
Если б завлекающие глаз рестораны и ресторанчики располагались близ деревень и сел и к их обслуживанию привлекались домашние хозяйки, для которых сложили бы деревенские же печи да снабдили б их мешками с мукой, луком, картофелем, орехами, дали б побольше брынзы, укропа, фасоли, солений, раскрепостили стряпух от железобетонных прейскурантов и бухгалтерских выкладок, тогда, глядишь, и убытка не было б, даже осточертевший всем шашлык выглядел бы по-иному в окружении других блюд, тогда никто бы и не вспомнил о бифштексе по-английски. Но, видно, преодолеть свино-шашлычную калькуляцию куда труднее, чем принять решение о закрытии ресторана в нашей мельнице."
После всеобщего переполоха, - вызванного появлением помянутой выше заметки, поспешил и я в мельничный ресторан, названный, очевидно, в честь кинематографистов "Мельницей гайдуков". По всему было ясно, что жить этому гайдуцкому прибежищу осталось недолго, - потому я и заторопился посмотреть на него в последний раз. Если не сделать это теперь, то придется увидеть мельницу разве что в кинокартине. Мне же было жаль с ней расставаться. В пору моего детства таких мельниц насчитывалось семь штук. Стояли они, выстроившись в ровный ряд на вершине холма, во время работы дружно и согласно размахивали крыльями, как солдаты руками в походе. В ветреную погоду крылья были дырявыми, а при слабом ветре к ним пришивались дополнительные дощатые щиты. Когда с помолом зерна кончали, мельницы переставали вертеть крыльями и молчаливо ожидали, когда к ним опять потянутся телеги с хлебом. Но и тогда, когда бездействовали, они все равно были нужны как некая постоянная величина, без которой немыслима жизнь села или деревни. Потом "Ветрянки" на моих же глазах стали исчезать одна за другой. Умирали медленно и, стоя, как старые или больные деревья.