Он встретил мой взгляд - он медленно отвернулся; отворачиваться скоро и рефлекторно было не по его части… Он был слишком самолюбив, чтобы пытаться скрыть свой взгляд (на нее); но моя назойливость была ему неприятна.
Я опустил глаза.
- Так вот, - продолжал Александр Пудышев, когда шум утих (относительно). - Мы приехали, так нас повели…
- Друзья мои! - завопили снова за их столом. - Давайте попросим! Гван - та - намера! Попросим наших певцов!
За столом захлопали, завопили; явно было, что кубинцы где-то уж крепко угостили наших этой, на Кубе и верно превосходно звучащей, песней; а тут - а тут мы были в Сантьяго - там, откуда она родом. Вот они, горы, - день встанет; вон она - Гванта́намо… Кайманеро… хотя эти названия ныне и ассоциируются не только с песней.
Действительно, в дальнем углу на возвышении шевелились - настраивая - артисты; это было традиционное кубинское трио мужское - с гитарами; серо-шоколадного цвета ковбойские костюмы с лампасами, бахромой и резкими клешами; эти среднего размера сомбреро; одно - стиснутое с боков.
Все из-за стола - а раз так, то и зал - смотрели на них, улыбались, всхлопывали; они же, чувствуя всеобщее внимание и несколько показывая, что им это привычно, чуть важно и словно сонно улыбались и настраивали гитары - настраивали этим неповторимым изящным щипком с отрывом - со взглядом на гриф, на струны.
- Гван-та-намера! - проскандировал русский стол. Певцы улыбались, глядя и опуская глаза на струны.
- Гван-та-на-мера!! - сильнее проорал стол, обретший уверенность в своем крике после первого крика.
Все смеялись, хлопали.
- Sí, amigos, - вдруг сказал гитарист, оторвав от гитары и подняв руку. Он сказал не сразу после крика, а с достоинством, с музыкальной паузой.
Все опять засмеялись, захлопали. Вдруг те разом зарябили по струнам и крикнули, да, крикнули, хотя и нараспев, высокими голосами:
Guan-ta-namera!
Guajira guan-ta-namera!
Guan-ta-namera!
Guajira guan-ta-namera…
(На последнем ударном "a" - после t - они делали этот четко отпущенный спад. Кратчайший и, собственно, точнейший перевод всего этого сводится к двум словам: "крестьянка из Гвантанамо".)
…Guantaname-e-e-era!
Guajira guan-ta-namera.
Бряцая и распевая, они пошли по залу, приближаясь к столу туристов; они останавливались у малых столов, окружали дам - mujeres, подпевали мужчинам, которые подпевали им; но вот подошли и к нашим.
- Guan-ta-namera!..
Вдруг они заметили Ирину, хотя она сидела ссутулившись - и, по-моему, все время "тихо пила"; они подступили - один, высокий и седоватый, сказал нечто между пением - я расслышал:
- …cubana.
Ясно было: красавица - похожа на кубинку; но…
- Guan-ta-namera!..
Они, распевая, играя и полукланяясь, малыми жестами показывали, что надо бы встать и протанцевать; ей такие вещи, видимо, не надо было объяснять долго; она, посидев и глядя на них, довольно спокойно, грациозно встала, отодвинула стул, оглянулась и поискала глазами; кубинцы, в пении, радостно закланялись - подтвердили, что поняла правильно; двое-трое из наших, конечно, тут же вскочили, но Ирина - как в общем-то всякая женщина в таких ситуациях - верно взяла тон; она еще поискала глазами, оглянулась - ближайший был… Альдо: верный наш Альдо.
Он, разумеется, во все темно-блестящие глаза смотрел на нее.
Она подошла - он вскочил; конечно, она могла бы найти кубинца и… более кубинского. Но - уж но.
Они пустились промеж столов; она танцевала спокойно и эдак с достоинством - по-кубински? но все же холодновато (да, тогда уж в меня вошло это слово!) для кубинки; она была слишком плавная - хотя в этом и был и свой стиль, а не только холод.
Она, как и следует, кругами водила согнутыми в локте и собранными в пальцах в щепоть руками, причем даже пощелкивала, хотя и почти беззвучно, этими пальцами; она плавно и неимоверно изящно заводила стройные ноги туда и сюда - как бы делая шаг в сторону и тут же раздумав его делать - цветастая юбка летела - и возвращаясь юбка трепыхалась; с улыбкой на толстых прекрасных губах, она вдруг закатывала вбок вверх, горе, к небу, свои огромные, блеском блестящие эти глаза; и это выглядело бы как дурная, мещанская и т. п. манера - если бы не усмешка, спокойной тайной иронией снимающая прямую манерность манеры, выходки; если бы не сила самих этих - закатываемых, но ярких - глаз.
Альдо танцевал и верно, и резво, и экспрессивно, с чуть сдавленным вызовом, как всякий кубинец; но жаль - он был… да, рыхловат для этого танца; нижняя половина тела была, так сказать, тяжеловата. Кроме того, он не был заведомо раззадорен.
Он смотрел на ноги, как положено; она - то на него, то - "заводила"; то - куда-то.
Он был в ярко-синей рубашке, она в этом белом (смуглые руки, лицо, яркие громадные глаза - резко на смуглом), в цветастом - в "цыганском"; они танцевали, кубинцы играли и пели. Стол и зал хлопали.
Танец кончился, все зашумели, уже вразброс зааплодировали; от женщин я заметил, наконец, несколько открыто неприязненных взоров в адрес Ирины. Алексей "задумчиво" зрел перед собою или внимательно слушал и столь же внимательно говорил соседу.
Была пауза, как и вечно после веселого напряжения; все сидели, шли местные разговоры. Ирина, сев, выпила.
Мы с Сашей завели о деле; он, упомянуто, оживился; но, как говорится, не перестал быть самим собой. Медленность - степенность не оставляла его.
Снова ударили гитаристы; на сей раз они пели песню, мне мало знакомую.
Альдо перегнулся от своего стола и начал усердно переводить.
- Они поют: кто эти люди? Они из Гаваны? - Нет. - Они из Сантьяго? - Нет. - Из Сьен-Фуэгоса? - Нет. - Кто же они? - Они спустились с гор.
- Альдо! - послышалось от туристов. - Ты что же меня оставил?
Все мы посмотрели; Ирина, повернувшись, смотрела на славного малого Альдо.
Странное впечатление производила она; видно было, что крепко пила, но в лице не явилась распущенность сил, как у пьяного. Она зарозовела пятнами, но продолжала оставаться темной и подобранной всем лицом. Рука ее тяжело и вроде безвольно, как-то вульгарно лежала на спинке стула; вся она еще даже не ссутулилась, а округлилась спиной, поникла тяжелой грудью, обернувшись сюда; но все это была не расслабленность, а тяжесть особая.
- О! - сказал Альдо. - Се-и-час.
Он встал, взял фужер и шагнул к Ирине.
- За что мы выпьем?
- Да ты сядь, сядь, - сказала она, меряя его взором снизу вверх и назад; этот взгляд был резко заметен, ибо она сидела, а он, крупный малый, стоял перед ней, и ей надо было слишком круто водить глазами. - Сядь, чего ты стоишь? И что ты пьешь-то? - спросила она, не глядя на фужер, а глядя ему в лицо. - Ты бы пил… из рюмки.
- Ла-ла, мы не пьем из рюмок, - сказал Альдо. - Мы кубинцы.
- Да ладно, кубинцы, не кубинцы, - надсадно-устало сказала она. - Сядь поближе. Вы извините, тут стул свободен? - равнодушно обратилась она к соседу через одного. Как нарочно, этот один - ближайший сосед - "вышел".
- Да нет, он придет, но… - начал, сладостно улыбаясь, тот.
- Садись, Альдо, - сказала она, подхлопывая ладонью по сиденью.
Голос у нее был довольно низкий - я люблю низкие женские голоса; но с хрипотцой или даже со скрипом легким.
Бедный галантный Альдо уж наконец заподозрил неладное, но было поздно.
Он сел, взял рюмку.
- Ну, выпьем, - устало-утвердительно сказала она.
Они выпили, мы невольно смотрели.
Ирина, придвинувшись к Альдо, заговорила; каюсь, в этот миг и меня коснулась малая ревность; нет такого мужика, который бы…
С досадой я отвернулся к Саше:
- Так вот, когда на монтаже седьмого блока вы ввели ту систему трансмиссий - помните?
- Ну, да.
- Так вот, при этом был ли кубинский специалист, который…
Я старался перекричать певцов; но тут они кончили на высокой, но неожиданной ноте.
- Который, - повторил я.
- Compañeros! - сказал певец-гитарист - и дальше что-то, что я не понял.
Альдо оглянулся; смуглое, небольшое при большом теле, правильное лицо его с тупым "кастильским" носиком имело забытое на нем, на лице, выражение блеска жизни и неги от общения с женщиной, но на глазах оно стало предупредительным, озабоченным: он перехватил мой взгляд на певца и, видимо, заметил то усилие, которое выразило мое лицо.
Я в свою очередь успел невольно посмотреть и на певца и на него - на Альдо.
- Се-и-час, - сказал он, глядя не на Ирину, а на меня.
Он живо привстал тяжеловатым снизу телом, не распрямляя всей фигуры, пересел назад за свой стол, перегнулся ко мне и начал:
- Он сказал: музыканты делают паузу, публика может беседовать; он сказал, готовьте свои ноги - так мо-ожьно сказать по-русски? (я кивнул) - дальше будут самба, румба, дансон. Румба, дансон - это кубинские танцы. Они произошли с Кубы. Теперь их все танцуют. Это уж не он сказал - это уж я говорю.
- Спасибо, - сказал я; я считал бестактным выкладывать свои малые познания в испанском в разговорах с кем бы то ни было и тем более с переводчиком и не соблазнился ответить "gracias"; а туристы, надо сказать, так и упражнялись в этих "mucho gracias", "por favor" и ином; произнесение звучных, грациозно-велеречивых испанских слов доставляло им детское удовольствие - их можно было простить.
- Да вы идите, Альдо, - добавил я с интеллигентской щепетильностью: переводя взгляд с него на мгновенно ставшую безучастной спину Ирины и обратно. - Тут все… ясно.
Он посмотрел на ту же спину, секунду подумал.
- Я сейчас.