- Я хочу сказать, что красный свет это красный свет, не правда ли, дорогой? - проворковала мама, гладя папину руку, сжимающую руль. - Ведь нежелательно, чтобы у Сола в голове сложилось мнение, будто правила дорожного движения вещь не столь уж обязательная, ты со мной согласен?
Папа подавил вздох и уступил… но, чтобы подчеркнуть тот факт, что он именно уступил нажиму, стал очень резко тормозить на каждом перекрестке - нарочно.
- Так, значит, вы все отменили? - спросил я, чтобы вернуть папу к его рассказу.
- Нет-нет… Мы отправились к Эрре на метро, она жила на Бауэри-стрит, и устроили пикник прямо на полу!
- На полу? - мама скорчила гримаску. - Учитывая репутацию Эрры как кулинарки, это была еда, наверное… гм… вперемешку с пылью!
- Это была великолепная еда, - отрезал папа, грубо тормознув и потом так же немилосердно рванув с места. - Я бы даже сказал, что это был один из самых волшебных пиров всей моей жизни.
- Как бы то ни было, - сказала мама, выдержав паузу в несколько секунд, - было бы неплохо, если бы ты попросил ПРА воздержаться от курения в нашем доме.
- Как это? - удивился папа. - Она же выходит курить на веранду!
- Насколько мне известно, - сказала мама, - веранда тоже часть нашего дома. И потом, она курит в присутствии Сола, он может наглотаться дыма, это очень вредно для его легких.
- Тэсс, - сказал папа, когда мы наконец выехали на другое шоссе, посущественней, там, благодарение Богу, не было светофоров, а то меня уже подташнивало от стольких рывков взад-вперед, - случилось так, что Эрра - одно из тех человеческих существ, которые мне дороже всего на свете. Как было бы хорошо, если бы она могла чувствовать себя уютно в редких случаях, когда приезжает к нам, то есть примерно… раз в три года!
- Что ж, - пролепетала мама, чуть не плача, - видно, этот гигантский завтрак, который я только что приготовила, хотя он стоил мне и времени, и денег, потраченных вчера в супермаркете, в твоих глазах недостоин твоей бабушки?
- Ну конечно достоин, моя дорогая, разумеется. Извини…
- Сколько бы я ни старалась, тебе, похоже, никогда не угодишь! А Эрра для тебя что-то вроде… богини…
- Я уже сказал: извини. Прошу прощения. Что мне еще сделать? Остановить машину и бухнуться перед тобой на колени?
В этот самый момент мы подъехали к церкви, и папа припарковался.
- Честно говоря, Рэндл, мне кажется, что тебе следовало бы стать на колени не передо мной, а перед Господом. Мне кажется, ты сейчас должен усердно помолиться, Рэндл, и постараться понять, почему приезд бабушки пробуждает в тебе такую враждебность к твоей супруге.
- Почему ПРА не поехала в церковь? - спросил я, когда мы влились в поток верующих, подходивших со всех сторон пешком, стекаясь ни быстро, ни медленно к вратам церкви. На тщательно ухоженных газонах, с двух сторон обрамляющих тротуар, цвели анютины глазки. В этом есть порядок, структура, мне это нравится.
- Потому что она не верит в Бога, - сказал папа таким нейтральным тоном, будто сообщал, что она предпочитает пепси кока-коле. Не верить в Бога - для меня это немыслимо, но, судя по выражению маминого лица, мало шансов, что этот интересный разговор продолжится на обратном пути.
"Бог повсюду везде как же в это не верить?
Он Сила и Слава.
Мощь Движитель Создатель абсолютный источник.
Секрет всего что разбухает и взрывается.
От самомалейшего пакетика под каблуком на газоне.
До раскаленной родилки жеребца, пустившей струю прямо в лицо женщины.
От сердцевины вулкана вскипающей в час извержения.
До гриба водородной бомбы.
Все это Бог Бог Бог.
Эта энергия это разверстое жерло.
Эта пульсация это бурленье материи".
Вот что лезло мне в голову во время богослужения, когда мы вместе с длинной процессией медленно продвигались к алтарю с пением "Осанна в вышних!", неся пучки вербы. Бог это Сила и Слава, а мы все жалкие грешники, поскольку Ева отведала плод с древа познания, в наши дни древо познания - это Интернет, у него миллиарды ветвей, распростертых во все стороны, мы не перестаем поглощать его плоды и все больше грешим в своей плотской искушенности, а следовательно, миру всегда будут необходимы чистильщики, и, если я хочу стать чистильщиком, как Иисус, Буш или Шварценеггер, мне нужно знать о зле все.
К Твоим стопам толпа бросает
Охапки верб, свои одежды,
"О Божий Сын! - она взывает. -
Благой Иисус, оплот надежды!"
Пастор принялся что-то там проповедовать насчет войны в Ираке, это напомнило мне кадры с расчлененными трупами иракских солдат, засыпанными песком, а еще - изнасилованных женщин, от этих мыслей мой пенис отвердел, и я, прикрываясь сборником духовных гимнов, стал себя потихоньку ублажать, а коль скоро проповедь была длинной, под конец я от своих наваждений едва в обморок не хлопнулся. Вспоминал, как, бывало, вечером у себя в спальне - "Грядет Господь наш Иисус, Вздымайте вербы, славьте Бога!" - воображал себя конем, исходящим раскаленной пеной, или стреляющим пулеметом, или бомбой в момент взрыва - "Народ Христов, о, пой же хором "Осанну в вышних"!", - и я, ощущая, как силы бушуют в моем нутре, дрочил уже чуть не до крови, а после богослужения родители, пробиваясь сквозь толпу, заполонившую тротуар, все обменивались с кем-то рукопожатиями: "Как дела?", "Рады вас видеть", "Ну, теперь до будущей недели, до Пасхи!" и "Чудесная погода, не правда ли?".
После полудня впрямь сильно потеплело, и я отправился туда, где особенно любил играть, то есть в тенистое местечко под верандой, прихватив с собой "Лего", чтобы показать маме, что я не превратился в фаната компьютерных игр, как она порой опасается, тревожась о моем душевном здоровье. Чуть погодя на веранду вышли папа и ПРА, они сели за стол под солнцезащитным тентом, так что я мог слышать их разговор, оставаясь незамеченным, я эти моменты очень люблю, ведь таким образом можно многое узнать о других без их ведома, а потом изумлять их своей проницательностью.
- Ну что, Рэн, - сказала ПРА, - как там дела с твоей новой работой?
- Да чего уж тут… - вздохнул папа, и было ясно, что этот вопрос, уж не знаю почему, его смутил. - Тут и рассказывать, почитай что, не о чем. Программирование…
- Значит, тебе это совсем неинтересно?
- Да нет же, нет, но… Что там интересно, так это семипроцентная доходность страховых взносов.
- Понятно. А твои коллеги?
- Сборище бездарей.
- Ах, какая досада…
- Да, но, впрочем… не всем же быть талантливыми.
- Разумеется.
- И в конце концов… жалованье хорошее, перспективы карьерного роста у меня великолепные, это дает известное удовлетворение. По крайней мере, приятно знать, что я смогу обеспечить Солли место в престижном университете на побережье, никого не прося о помощи.
- "Никого" - это ты о своей матери, верно?
- Само собой.
- А кстати, как дела у Сэди?
- По-прежнему… если не хуже.
- Да помилует нас Бог!
- Вот именно. Сколько времени вы не виделись?
- Сказать по правде, Рэндл, я и считать перестала. Лет пятнадцать… С тех пор как она опубликовала ту ужасную книгу… это в каком же году?
- Гм… вроде бы в девяностом. "Бай-бай, нацистское дитя"… Я запомнил, потому что она вышла как раз перед папиной смертью.
- Да… Она и меня чуть не убила!
Тут они, как ни странно, засмеялись - видимо, под разговор оба тянули мартини или джин-тоник.
- Стало быть, она продолжает?
- Ох! Ну да.
- Иисусе милосердный!
- А ты-то сама, Эрра? Надеюсь, судьба к тебе благосклонна?
- Да, сердце мое. Пожаловаться не могу. В конечном счете мне живется чудесно.
- Не говори так: "в конечном счете" - это как если бы жизнь уже прошла… Тебе ведь всего… шестьдесят пять?
- М-м-м… Разве? Ну, так и быть. С половиной.
- Но послушай, ты еще проживешь не один десяток лет! Готов поклясться, что тебе можно дать… сорок семь с половиной. Ни днем больше!
- Какой ты милый. Но все эти годы… признаться, я начинаю их чувствовать. И дело не только в том маленьком сердечном приступе, что шарахнул меня два месяца назад, а… представь себе: у меня не осталось ни единого собственного зуба!
И оба опять рассмеялись.
- Ты из-за этого перестала петь? - спросил папа. - Боишься, как бы в разгар концерта у тебя челюсти изо рта не выпали?
Снова хохот.
- Ох! Да нет, - сказала ПРА. - Нет-нет. Просто осознала, что голос уже не тот, что прежде… Но это не трагедия. В один прекрасный день я уселась сама перед собой, взяла себя за руку и говорю себе так: "Послушай, моя милая. Ты записала три десятка дисков, давала по всему свету концерты, загребла много грошей и много сердец, а теперь пора наслаждаться жизнью и ничего больше не делать. Читать книги, которые давно хотелось прочесть, видеться с людьми, которых любишь, увезти Мерседес в волшебные страны, мимо которых ты проскочила, спеша от одних гастролей к другим"…
- В скобках будь сказано, мне ужасно жаль, что так вышло с Мерседес, - пробормотал папа.
- Не глупи, Рэн.
- В каком смысле?
- Перестань на каждом шагу твердить это свое "Мне ужасно жаль". С тех пор как я вчера вечером сюда приехала, ты уже раз десять это сказал. Дурная привычка, знаешь ли. Очень вредная для душевного здоровья.
- Как бы тебе объяснить? В общем-то Тэсс очень терпимый человек, но, невесть почему, когда речь заходит о гомосексуализме…
- Она полагает, что Сол будет травмирован, если увидит двух престарелых дам, которые держатся за руки?
- Мне ужасно жаль, Эрра.
- Ты опять за свое? Прекрати!