- Не надо, не надо было отдавать. Пускай бы не знала.
Вася стоял растерянный, боясь пошевелиться и оттого, что Тоня положила ему голову на грудь, и оттого, что совершенно не знал, как помочь тете Нюре, и Митьке, и всем женщинам. Теснило грудь, и больно было дышать от жалости и сострадания к этим еще недавно чужим, а теперь родным и близким людям. Он хватал открытым ртом морозный воздух и не замечал его стылости.
Февраль в тот год закрутил такими метелями, каких давно уже не помнили старожилы. Заводик стал работать с перебоями: бревна, годные по нормам ОТК для изготовления автоматных и винтовочных прикладов, лежали в лесу, в штабелях. Каждое утро выходила бригада женщин на расчистку снега. По узкой траншее, пробитой среди сугробов, вывозили коротыши на двух подводах.
В середине февраля разыгралась пурга - целую неделю света белого не видно было. В воскресенье раным-рано пришел к водолазам директор и сказал:
- Помогите, товарищи. Дорогу в лес совсем замело. Завод останавливается.
Он посмотрел на лежащих в постелях и нежившихся по случаю выходного дня водолазов, пригладил рыжеватый ежик на голове, вздохнул:
- Я понимаю, конечно, сегодня воскресенье. И работали вы всю неделю на совесть. Но надо! Воскресник, так сказать.
- Надо так надо, - сказал Суптеля, который уже встал и, растопив печку, кипятил чай. По воскресеньям он всегда дежурил сам.
- Ну вот, это по-нашему, по-гвардейски, - облегченно выдохнул директор и бодренько напялил шапку.
- А лопат хватит? - спросил Леха.
- Хватит, - успокоил его директор, а на лице Лехи появилась кислая мина. - На всех хватит. Ну ладно, пойду я женщин подымать. Клавдия уже ходит по дворам. Так я надеюсь. Сбор в конторе.
- Придем, - ответил Суптеля. - Чайку вот попьем.
Когда директор вышел, с постели подал голос Андрей:
- А, между прочим, в правилах водолазной службы запрещается использовать водолазов на тяжелых работах наверху.
- Между прочим, идет война, - тихо сказал Суптеля и потемнел лицом.
- А кто завтра в воду пойдет? Директор?
- Нет, твоя очередь.
- Вот то-то и оно.
- Сегодня можешь не ходить. - Суптеля резко захлопнул дверцу печи, куда подкладывал дрова. - Воскресник - дело добровольное. А вы, хлопцы, подымайтесь, чай закипает.
Вася поднялся первым. Леха, видя, что разговор кончился в пользу старшины, начал нехотя одеваться. Андрей тоже молча скинул с себя одеяло.
Морозная вьюжная темь встретила водолазов за порогом. Кое-где слабо пробивался свет окошек, будто были они за тридевять земель. Северный ветер, словно подкарауливая, внезапно налетал из-за угла, яростно толкал то в бок, то в спину, стараясь сбить с ног, то бросал в лицо сухой колючий снег, то глухо ударял в стены домов. Вздохнуть полной грудью под этими мощными ударами было невозможно, и матросы, задыхаясь и защищая лица руками, наклонив головы, цепочкой потянулись к конторе. Поселок как вымер. Только снежная кутерьма ошалело металась по улицам.
Зябко вздрагивая после тепла и стараясь пересилить вьюгу, Андрей крикнул Васе, шагавшему за ним:
- Не очень-то бабы бегут в контору. Ни одной не видать.
Но контора была битком набита женщинами.
- Силов больше нету, - надрывным голосом говорила директору женщина с бледным измученным лицом. - В кои-то веки один выходной выпал, и тот отбираешь.
- Я не неволю. - Директор прикладывал к груди руки. - Я прошу, товарищи женщины. Пришел приказ - дать к концу месяца шестьсот пятьдесят заготовок сверх плана. Если сегодня коротыши не подвезем, сорвем военный заказ. Без дороги трактор не пойдет. Дорога нужна. А после обеда будет трактор.
- Силов нету, - стояла на своем женщина.
- Надо, Глаша, - сказала Клава. Даже в латаной телогрейке, в бумазейных шароварах, заправленных в подшитые валенки, и в старой шали она выделялась среди женщин опрятностью и спокойной уверенностью. - Кто ж, кроме нас, сделает.
- Да чего вы меня уговариваете! - в сердцах ответила женщина, - Что я, не понимаю - хуже других? Силов, говорю, нету. И дома как в сарае, ребятишки без призору, стирка накопилась.
- Передышки бы хоть денек! - звонко поддержала женщину Фрося.
- А когда ты рожала, тебе передышка была? - спросила Клава.
- Чего? - оторопела Фрося.
- При родах, говорю, отдыха нету. Чем больше поднатужишься, тем быстрее. Так и тут.
- Ну, ты скажешь! - смущенно отмахнулась Фрося и покосилась на водолазов, хотела что-то сказать, но ее перебил голос диктора по радио: "Говорит Москва! Говорит Москва! Приказ Верховного Главнокомандующего!"
Все повернули головы к стене, на которой висела черная бумажная тарелка репродуктора, и замерли. Диктор говорил о том, что семнадцатого февраля 2-й Украинский фронт ликвидировал окруженную Корсунь-Шевченковскую группировку противника и в результате ожесточенных боев немецко-фашистские войска потеряли пятьдесят пять тысяч убитыми. Восемнадцать тысяч взято в плен, и захвачены огромные трофеи.
Вася смотрел на женщин, жадно, строго и внимательно слушавших приказ Верховного Главнокомандующего, и понимал, что все они сейчас думают о своих мужьях, сыновьях, братьях и молят бога, чтоб остались живы они там, на фронте. А диктор победным голосом перечислял фамилии генералов, чьи войска особо отличились, и что этим войскам присваивается почетное звание "Корсуньских", и что сегодня, восемнадцатого февраля сего года, в ознаменование этой победы, будет произведен салют в столице нашей Родины - Москве.
Когда смолкло радио, в глубокой тишине раздался хрипловатый от волнения голос директора:
- Теперь уж и граница близко. Поди, закончим летом войну, а?
Он обвел всех вопрошающим взглядом. Ему никто не ответил.
- Ну что ж, товарищи женщины! - весело сказал он. - Давайте на воскресник. Слыхали, как наши их? И мы тут тоже не подведем, по-гвардейски чтоб!
- Господи, хоть бы вернулся, - сказала та самая женщина, которая говорила, что "силов нету". - Хоть какой, без рук, без ног, лишь бы вернулся.
И столько было тоски и боли в ее голосе, что все невольно посмотрели на нее.
- Он где у тебя, на каком? - спросил директор.
- На 1-м Белорусском.
- Значит, это не он. Это - 2-й Украинский.
- Кузнец же вон - ничего, работает, а без ног, - продолжала, как бы сама с собой говоря, женщина. - У Марины муж в госпитале, без руки. Ну и что! Главное - живой!
- Вернутся, вернутся наши мужья, - сказала Клава. - Не всех убивают. А чтоб скорее вернулись, нам надо дорогу чистить и бревна вывозить, - твердо закончила она и первой пошла на выход. За ней жена директора и Дарья.
Надо было расчистить дорогу на открытом месте, где гулял на свободе ветер. Встали по два человека в ряд и начали. Забеленные снегом фигуры порою совсем скрывались в метели. Впереди пробивались Суптеля и Леха.
- Мы забойщики! - крикнул Леха. - Как в шахте. А вы отвальщики.
Пурга совсем озверела, рвала и метала со всех сторон. Половина работы шла впустую. Только расчищали участок дороги, как его начинало заносить. Но упорство людей было сильнее вьюги. Они шли как в атаку, как те, кто окружил Корсунь-Шевченковский котел. Вася был весь мокрый, но темпа не сбавлял, а даже, наоборот, все увереннее и ожесточенней становились его движения. И все вокруг него работали как черти. Азарт работы захватил Васю, и он старался изо всех сил. Наши на фронте побеждают, неужели они здесь не могут? Когда Васе выпадало быть "забойщиком", он чувствовал себя солдатом, поднявшимся в атаку. Яростно и весело рубил он лопатой слежавшийся снег на куски, подхватывал их и бросал. Он не обращал внимания на снежную крупу, что била ему в лицо, попадала за шиворот распахнутого от жары полушубка.
Он работал в каком-то радостном и ожесточенно-веселом запале. От него валил пар. Ему уже несколько раз предлагали смениться с "забойщиков", но он отказывался и до тех пор врубался в снежную стену, пока его не оттолкнули.
- Черт бешеный, загонишь себя! - крикнул с веселой озверелостью Леха.
Сердце от напряжения колотилось где-то в горле, ноги дрожали, но руки были легкими и сильными и просили работы. Вася стоял и улыбался. Они видел вокруг веселых и азартных людей. Ого, выше человеческого роста пробили они в этих сугробах траншею. А рассвет еще не наступил, еще было рано.
Пурга ослабла.
Ярко горел костер на расчищенной дороге. Столб пламени с гудением высоко поднимался в темное небо, и по синему снегу бежали розовые блики… У костра чернели фигуры, высвечивая красными лицами.
- Иди, погрейся! - крикнул кто-то, кажется, Фрося, и Вася пошел к костру, улыбаясь от переполнявших его чувств. "Как на фронте, - мелькнула мысль, - один за всех и все за одного".
Перекурив и отогрев пальцы, Вася снова кинулся как врукопашную, снова яростно и победно врубался в снег и удивился, когда дорога вошла в лес.
- Все, что ль? - недоуменно спросил он.
- Не наработался? - откликнулся Андрей. - Ломись вон на сопку.
В лесу было тихо, ветер сюда не доставал - прикрывала сопка. И только теперь Вася заметил, что наступает рассвет.
Необдутые снега лежали как синий сахар, в иголочном куржаке цепенели деревья, верхушки их слабо проступали на синем утреннем небе. Все кругом было сине, призрачно, заколдованно. Неясной, расплывчатой громадой чернела впереди глубина леса, а позади светились два-три поселочных огонька.
И тишина как во сне.
Будто и не было пурги. Казалось, пошевелись, тронь эту тишину - и рассыплется, исчезнет синяя зимняя сказка.