Сергей Львов - Спасите наши души стр 4.

- Мастер у нас так говорит, когда мы на сбор­ке чего-нибудь напорем, а потом оправдываемся. За­нят не был, меня видеть хотел, в кино со мною ид­ти не мог - странно.

- Занят я действительно не был, но в кино идти не мог. Особенно рядом с вокзалом.

Этот ответ вдруг встревожил Асю. "Очень прос­то, - подумала она, - я его ревную. Да, ревную. А что? И буду ревновать". У нее захолодело в груди, как в тот день, когда она в первый раз решилась спуститься с горы на лыжах. И она тем же упрямым голосом, которым надерзила отцу, сказала:

- Со мной вчера не мог идти в кино? Не мог? Значит, боялся кого-нибудь встретить? Да? Что ж ты молчишь? - и сразу поняла: угадала!

Павел ответил неуверенно:

- Действительно, есть люди, которых мне было бы нежелательно встретить там... Только ты тут ни при чем.

Но Ася уже не слушала.

- Не хочешь, чтобы тебя увидела со мной какая-нибудь студентка из твоего института? Да?

- Какая студентка? - беспомощно сказал Па­вел. - Ну что ты такое говоришь?.. Там, где я учусь, нет никаких студенток.

- А я не знаю, где ты учишься. И вообще про тебя ничего не знаю. Ничего.

- Ты ничего про меня не знаешь? - горько ска­зал Павел.

- А что я про тебя знаю? Встречаюсь с тобой, не сегодня-завтра приглашу домой, с родителями бу­ду знакомить. А кто ты, этого не знаю. И адрес у те­бя тоже: "Почта, до востребования".

Все обидное, что сказал отец про Павла, казалось ей теперь справедливым. Остановиться было невоз­можно, как невозможно остановить на спуске разбе­жавшиеся лыжи. И так же страшно от холода в гру­ди и... радостно. И чем круче спуск, чем холоднее в груди, тем радостнее. Она сказала, что хочет знать про него все, значит объяснила ему, что это для нее очень серьезно. Павел должен понять ее именно так. Понять и обрадоваться. И начнется у них теперь уже совсем взрослая полоса.

- Ты приезжаешь и уезжаешь. Ты целуешь меня и говоришь, что это было бы ужасно, если бы мы не встретились. А больше я про тебя ничего не знаю.

Он почти крикнул:

- Ты мне не веришь?

- Нет, это ты мне не веришь. Почему ты никогда ничего не рассказываешь о своем институте? Я знаю, что ты живешь в общежитии. А может, ты не учишь­ся, а работаешь? Тогда почему не говоришь где? По­чему? Почему не знакомишь меня со своими това­рищами? Почему?

- Что с тобой? - испугался Павел.

- Я тебя ревную, - призналась Ася. Голос ее зазвенел, а кто-то внутри восторженно сказал ей на ухо: "Как интересно, Рыжик!"

- Аня, послушай, ревность - недоброе чувство, и я, право же, не даю никаких поводов. Я...

- Я не Аня. Меня, зовут Асей. Запомни и не читай мне, пожалуйста, проповедей.

Павел побелел.

- Значит, ты... - начал он и сам себя оборвал: - В кино опоздаем. Пойдем!

До начала сеанса оставалось, минут десять. Они прошли несколько шагов. Ася резко остановилась, даже ногой топнула.

- Мы никуда не пойдем, - сказала она, - пока ты не скажешь, кто ты такой, что ты делаешь, где учишься.

- Ты этого требуешь?

- Я ничего не требую. Я спрашиваю. Но если ты не ответишь, я уйду.

- Хорошо, я скажу. - Павел глотнул воздух, по­крутил головой, будто ему мешал воротник, и ска­зал: - Я учусь в духовной семинарии.

Все-таки он уже успел хорошо понять Асин ха­рактер. Неожиданная шутка помогла. Ася рассмея­лась. Громко, беззаботно, весело.

- Это ты потому, что я сказала: "Не читай про­поведей", - да? Ладно, не можешь говорить - и не надо. А сейчас бегом, засекреченный товарищ Ми­лованов. В самом деле опоздаем. А я вчера це­лый час после работы простояла в очереди за этими билетами.

- Нет, постой. Требовала, так теперь слушай. Я тебе правду сказал. Я действительно учусь в ду­ховной семинарии.

...Пропали билеты на "Главную улицу"! А гово­рят, хорошая картина. Но какое уж тут кино! Они ходят от угла к углу. Павел, с трудом выталкивая слова, объясняет, что он учится в семинарии, что по­мещается эта семинария за городом, в лавре, что общежитие у них там же, хорошее общежитие, что он ей прежде об этом не сказал, потому что не знал, как сказать, а видится с ней редко потому, что в Москву семинаристов почти не пускают. Каждый раз нужно просить разрешение. Вот только сейчас, перед экзаменами, стало полегче. Да, самое главное, из-за чего она рассердилась: в кино с ней вчера не мог пойти - в пятницу не полагается, и если инспек­тор узнает - есть у них в семинарии такое началь­ство (а кино рядом с вокзалом, его легко могут уви­деть и донести инспектору), - в следующий раз в го­род вовсе не пустят.

Когда был с ней в цирке, знал, что этого ему нельзя, но не смог пройти мимо: так она ему сразу понравилась.

Это не самое главное, но все-таки Ася спраши­вает:

- А почему именно в пятницу в кино нельзя?

- Пятница и среда - пост, - объясняет Павел, - в эти дни надо избегать светских развлечений. Хо­чешь, я могу объяснить подробнее. В постах заклю­чен большой нравственный смысл...

Но Асю сейчас не интересует смысл, который за­ключен в постах, ее интересует совсем другое:

- Кем же ты будешь, когда выучишься?

- Если закончу курс семинарии успешно, буду рукоположен в священники. Священный сан приму с назначением на приход.

Ася пропускает мимо ушей непонятное "рукопо­ложен" и спрашивает с ужасом:

- Ты будешь попом?

- У вас говорят - попом, у нас - священником. Еще можно сказать - иереем.

"У вас" и "у нас" сказал - будто черту провел.

Они остановились на углу. Ася смотрит на Пав­ла, словно видит его в первый раз. Павел, с которым она познакомилась в цирке, ходила по Москве, цело­валась в подъезде, Павел, с которым они недавно оба радостно вскрикнули - увидели в ночном небе катя­щийся шарик спутника, Павел, который сказал ей, что он ее любит, и с которым они вместе решили, что все у них очень серьезно, Павел, которого она сегодня собиралась пригласить домой и познакомить с родителями, - будет попом!

...Вблизи Ася видела попа один раз в жизни, во время короткого путешествия по Оке на пароходе.

В каюте первого класса ехал нестарый поп с же­ной и двумя ребятишками. Поначалу он не пока­зывался, наверное стеснялся. Было только слышно, как он бубнящим голосом все выговаривает и выго­варивает что-то своему семейству. На второй день он вышел на палубу. На нем был светлый габар­диновый плащ с рукавами реглан поверх такого длинного белого - как это называется?.. Поверх рясы.

Поп сел в плетеное кресло на носу. В руках у него была толстая старая книга, заложенная пачкой све­жих газет, а на боку висела узкопленочная кинока­мера в кожаном футляре. Он немного поглядел в книгу, закрыл ее, прочитал газеты, потом поднес к глазам киноаппарат и начал снимать окские пей­зажи. И почему-то достаточно было глянуть на эту рясу, неприлично выглядывающую из-под дорогого плаща, на этот новенький и тоже дорогой киноаппа­рат, на молодое сытое лицо под велюровой шляпой, чтобы подумалось, что этот человек с бородой, длин­ными волосами и в юбке не верит ни в бога, ни в черта, и чтобы стало жаль его детей, которые с утра играли вместе с другими на палубе, а как только поп вышел, сразу забились в каюту.

Значит, и Павел будет таким? Будет ходить в рясе, отводить глаза в сторону? И его собственные дети будут его стыдиться? Быть этого не может! Но Ася спрашивает о другом:

- Значит, в кино у вас нельзя? А меня прово­жать можно? Ну, и вообще за девушками ухажи­вать?

Ася тоже вслед за Павлом говорит: "У вас", - второй раз проводит черту, которая отделяет их друг от друга.

Теперь удивляется Павел:

- Какая у тебя в голове путаница! Простых ве­щей не знаешь! Разве я в монашество собираюсь? Нет, я пострига принимать не намерен. Мне и за девушкой ухаживать можно, с серьезными намере­ниями, разумеется. А когда кончу курс, обязательно нужно жениться. А я уже скоро кончу.

Ася делает вид, что не слышит его слов о же­нитьбе.

- Спасибо, хоть не в монахи пошел! - И тут же снова удивляется: - А разве сейчас есть монахи?

- Конечно, - отвечает Павел. - Вот и рядом с нами в лавре живут иноки.

- Кто, кто?

- Иноки. Люди, восприявшие решение уйти от мирcкой жизни в монастырь.

- И молодые есть?

- Есть и молодые. Есть послушники. Это те, ко­торые только готовятся к постригу. А есть и настоя­щие монахи. Вот и наш один воспитанник на третьей неделе великого поста пострижение принял - ан­гельский чин и житие. Звали Петром, теперь он Мартиниан. Был когда-то такой настоятель в обители.

- А это зачем?

- Ищет иноческого подвига в отречении от благ мирских, - отвечает Павел.

Непонятные слова звучат гладко, заученно.

- А я - совсем другое дело. Со временем, может, в академию духовную пойду. Кандидатом богословия стану. Но это планы на будущее. А пока буду свя­щенником, попом, как ты говоришь. Получу приход.

- Постой, - снова перебивает Ася. - Вот ты говорил, когда кончишь, женишься. Ну, а твоя жена... Она... она, ну, словом, как она будет назы­ваться? Попадья?

- Попадья, - кивает Павел. - Только, видишь ли, это название невежливое, заглазное. А вежливое название будет... - он запинается и тихо говорит: - Матушка.

Ася не выдерживает.

- Матушка? - вскрикивает она и заливается на весь переулок так, что на них оборачиваются про­хожие. - Матушка!.. Ну, знаешь...