Сергей Львов - Спасите наши души стр 30.

Оба выскочили на лестницу.

Ася стремительно поднималась к себе.

- Асюта! - крикнул Вадим. Лестница загуде­ла. - Ну, куда ты, Кипяток?

А Генка, перепрыгивая через три ступеньки, догнал Асю на том самом этаже, где когда-то увидел ее пер­вый раз, схватил ее за руку и сказал:

- Я болван! Не спорь, пожалуйста, - болван! С этим вопросом все! Ну, а как все-таки этот маль­чишка, Сотичев, который в церкви? Про него ты за­была? Может, все-таки сходим к нему?

- Обязательно, - сквозь слезы сказала Ася. - Завтра же и пойдем.

- Заметано, - обрадовался Геннадий. - Раз уж так получилось, Рыжик, - он остановился, а потом мужественным голосом выговорил, - и ты меня не лю­бишь, давай, что ли, действительно будем друзьями. Не оставлять же тебя одну на этого попа! А может быть, ты все-таки передумаешь и плюнешь на эту ис­торию? Я опять, кажется, не то говорю. Не сердись на меня, пожалуйста.

- Я не сержусь, - и Ася протянула ему руку.

- Ну и дела! - сказал Геннадий Вадиму, спу­стившись вниз. - Запомни, при тебе говорю, при сви­детеле: если этот папа римский ее обидит, я его из-под земли достану, я ему покажу, на чем свет стоит, от кого человек произошел и во что надо верить! Ну, будь...

Он ушел, а Вадим вернулся к себе, раскрыл книгу об альбигойцах, над которой его застал Генка, и по­пробовал читать дальше.

"Смешной парень! "Вот я, вот он - выбирай!" - "А я уже выбрала. Только вы, мальчики, тут ни при чем". Все правильно! Правильно, но обидно. Ах, Кипяток, Кипяток, как же это?.."

"СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ!"

- А вы Сотичевым кто, родственники? - спраши­вали Асю и Геннадия.

Их спрашивали об этом в школе, где числился и куда не ходил Миша Сотичев; в жилищной конторе, где мать Сотичева работала лифтершей и от которой имела маленькую служебную квартиру в первом эта­же огромного дома; в больнице, где несколько лет назад лежал Миша и где недавно открылось отделе­ние, в котором лечат последствия детского паралича. Спрашивали об этом и в разных других местах, куда они ходили, чтобы узнать, как быть с мальчиком. Мать его тяжело заболела, других родных нет, и он остался в квартире один, его опутали какие-то люди, сумели внушить ему, что он калека, что ему не учить­ся нужно, а в церковном притворе сидеть, о выздоров­лении молиться, милостыню собирать...

- А вы Сотичеву кто, родственники?

Спрашивали по-разному: где с интересом, где с удивлением, где раздраженно. Ася взрывалась сразу:

- Какое это имеет значение?

Геннадий ее останавливал:

- Подожди, Кипяток! - Он перенял это проз­вище у Вадима. (Он вообще за это время многое перенял у Вадима.) - Я сейчас все товарищам объясню.

И он объяснял. Если с матерью Сотичева, которая тяжело больна, что-нибудь случится, нельзя допус­тить, чтобы мальчика стала опекать некая гражданка Мария Степановна Филимонова, продавщица из овощ­ной палатки, да и сейчас нужно сделать так, чтобы она не могла больше влиять на мальчика. А она каж­дый день крутится в квартире Сотичевых; уходя, оставляет с ним какую-то старуху, которая водит пар­ня с собой в церковь. А когда они - Ася, Вадим или Геннадий - хотят проведать мальчика, перед ними захлопывают двери. Степановна кричит на весь двор, что не допустит всяких там хулиганов и безбожников в узких брючках к убогому сироте, не позволит, что­бы его от церкви отвращали. Иначе как "убогий", она мальчика и не называет и уже по двору всем открыто говорит, что когда его мать умрет, будет опекуншей и поселится в его квартире. Сироту выселить не имеют права, а ей забота о сироте зачтется.

"Нужно вырвать мальчика из-под этого вредного влияния", - заканчивал Геннадий. Он гордился это фразой. Она была обдумана всеми троими вместе. Именно так - вырвать! А потом сделать для него такое, чтобы мальчишка навсегда забыл, что он калека. А может, и в самом деле теперь его ногу вылечат Для этого, наверное, нужно устроить его в больницу. И заниматься с ним все лето, чтобы он догнал класс. И с осени в интернат определить.

- Ну, это без вас решат, - сурово сказала им хорошенькая секретарша в райисполкоме. - Насчет опекунства, интерната и вообще. На это есть свой порядок, а для каждого вопроса существует своя инстанция. За сигнал спасибо, а остальное без вас сделают. Все-таки вы ему не родственники...

- Ошибаетесь, родственники, - упрямо возразил Геннадий. - Ближайшие. Между прочим, вы, девушка, тоже ему родственница.

- То есть как? - удивилась секретарша, даже бровки подняла.

- А так! Вот у вас на кофточке комсомольский значок. Мы тоже комсомольцы. А он пионер. Вы о та­ком родстве ничего не слышали? А надо бы слышать...

- Здорово ты ей сказал! - восхитилась Ася, ко­гда они вышли на улицу, получив от растерявшейся секретарши твердое заверение, что, когда будет об­суждаться вопрос о Михаиле Сотичеве, их обязатель­но вызовут в исполком.

- По-моему, неплохо, - скромно согласился Ген­надий. - Правда, мне самому это только сейчас в го­лову пришло. Допытывается и допытывается, по како­му праву мы с тобой этим занимаемся. А если не род­ственники, значит это нас уже не касается? А у меня, может, характер такой, я хочу, чтобы меня все каса­лось. Тогда как? - Он засмеялся. - Что это я на тебя кричу? Ты-то со мной ведь согласна.

Было нелегко после работы поспевать и в школу, и в больницу, и в роно, и в жилищную контору, чтобы застать тех, с кем нужно было поговорить о Мише Сотичеве, собрать все справки, подписать все бума­ги. Никогда раньше Геннадий и Ася не проводили столько времени вместе. Ася за эти дни узнала та­кие черты Генки, о которых раньше не догадывалась. Он никогда и ничего не забывал. Все дела, которые нужно было сделать, все телефоны, по которым нуж­но позвонить, все фамилии, на которые придется со­слаться, были у него аккуратно записаны; все марш­руты точно рассчитаны, время расписано до минуты. На него можно было положиться! А когда нужно бы­ло спешить, он выводил кремовую "Вятку", к которой Ася уже привыкла, и они мчались по городу - для всех окружающих влюбленная пара, - два деловых человека, озабоченных устройством сбившегося с пу­ти мальчишки.

- Я вижу, Павлу дана окончательная отстав­ка? - сказала Марина. - Понятно. В общем поздравляю. Лично мне Геннадий гораздо больше нравится. И одевается он со вкусом. Петя мне даже замечание сделал, что я на него слишком внимательно посмотре­ла, когда мы вас встретили.

Нет, ничего Марине понятно не было. А объяснять слишком долго, да ей и не до того. В конце июня они со своим Петей собирались расписаться и уехать в Крым, так что она больше ни о чем и говорить не могла по-настоящему.

А Павлу совсем не была дана отставка. Ася ду­мала о нем все время, особенно в последние дни. Вот уже неделю она носила с собой, читала и перечитыва­ла письмо, которое получила от него и на которое не сумела ответить.

Письмо было длинное, на многих листках, и напи­сано, видно, не сразу: разными чернилами и даже меняющимся почерком. Видно было, что Павел пи­сал то медленно, старательно выписывая слова, то, не поспевая за своими мыслями, начинал торопиться.

"Дорогая Ася!

У меня всё по-прежнему. Каждый день одно и то же: молитвы, занятия в классе, снова молитвы, при­готовление уроков, подготовка к переходным экзаме­нам. Я уже привык к здешнему распорядку: все-таки много времени позади. А тебе, когда я рассказывал, все показалось так удивительно и даже смешно. И мне тоже многое кажется опять странным, как в самые первые дни, будто я на все снова посмотрел со сторо­ны. Недавно у нас был большой праздник: на коло­кольне трезвон, во всех церквах хоры пели: и наш, се­минарский, и академический, и любительский. Гости, речи, проповеди. На общую праздничную трапезу шли медленно, торжественной чредой, с пением "Пре­чистой". Красиво. Как в театре. Но я смотрю на это, слушаю, пою сам, ищу в себе благоговения, а его нет.

Я все время думаю о тебе: ты, наверное, обиделась, что я при всех не подошел к тебе тогда, а по­слал Добровольского, и потом тебе еще долго при­шлось меня ждать. Вообще-то к нам не в самую се­минарию, но в лавру приходят девушки. Только сов­сем не такие, как ты. Они приходят обычно в церковь, в которой мы поем, или ждут в саду, когда будем проходить мимо из церкви в общежитие. Есть среди них просто любопытные, а есть - которые хотят по­знакомиться с выпускниками. Они знают, что нам обязательно полагается жениться, иначе не дадут на­значения на приход. У этих, которые ищут женихов, даже заведено что-то вроде формы. Появляются они во дворе лавры обязательно в скромных платочках и плащах-пыльниках, иногда с мамашами, и мы уже знаем: невесты пришли показываться.

Если бы я с тобой не встретился, мне тоже рано или поздно пришлось бы выбирать из них. И чтобы девушка была из хорошей семьи. Только здесь это значит не то, что всюду. Чтобы девушка была из семьи верующих. А мне и раньше девушки, которые к нам приходили, не нравились. А уж когда я с тобой познакомился... Ты совсем не такая. Ты и ходишь не так, и говоришь не так, и смеешься не так.

Конечно, не все из этих девушек верят, многие ищут женихов по расчету, а скромные пыльники - это временная форма, покуда с мужем на приход не поедут. А ты не станешь прикидываться. И креститься тоже не согласишься. А ведь твоего имени в святцах нет. С таким именем венчать не будут. Венчаться ты тоже не пойдешь, хотя венчание - очень красивый обряд. Что правда, то правда. Значит, мне нужно от­казаться от надежды, что будем вместе, а я отказать­ся от этого не могу. Мне все кажется, что все само как-нибудь устроится. Нет, само ничего не устроится. Я побоялся тебя знакомить со своими однокашника­ми. Знал, что ты можешь сказать им что-нибудь та­кое, как мне... Сказать, что думаешь.