Но если бы здесь были только старые люди! Нет, Ася увидела, как девочка в коричневом школьном платье, в белом фартуке, с капроновыми бантами в волосах встала на колени перед церковной дверью и на коленях поползла в церковь. И парня она увидела, вроде бы такого, как их заводские ребята. Она даже думала, что он турист. Но он вышел из часовни с бутылочкой воды, стал лить ее себе на руки, прикасаться мокрой рукой к лицу, что-то бормотать, и на лице у него появилась блаженная улыбка.
И группу приезжих увидела, чем-то похожую и чем-то не похожую на обычных экскурсантов. Ее вел по двору молодой поп с реденькой просвечивающей бородой. Он говорил, что сейчас отведет приехавших издалека братьев и сестер во Христе к чудотворным мощам основателя лавры.
- В бытность свою игуменом, - отчетливо и быстро говорил поп-экскурсовод, - преподобный подвижник особое внимание обращал на нестяжательность монастырской братии, опасаясь, как бы избыток не привел за собой нерадения и других пороков!
И приезжие согласно и умиленно кивали головами.
...Ася еще раз прошла по всему двору - мимо иконной лавки, которая торговала еще более бойко, мимо пестрой беседки, мимо синей часовни, мимо штабеля кирпичей и ленточного транспортера и опять повернула к пряничному дому семинарии, который притягивал ее.
И тут она увидела Павла.
Павел шел в группе семинаристов и так же, как они, замедлил шаг, проходя мимо чернорясного дежурного, а потом снова пошел быстрее.
- Павел! - крикнула Ася.
Он резко повернул голову и переменился в лице. Обрадовался? Испугался? Этого она не поняла. И все, кто шел вместе с ним, оглянулись на Асю.
- Подождите меня, - сказал Павел, не останавливаясь около нее, не называя ее по имени и обращаясь на "вы". - Около музея подождите.
Он, видно, заметил, как обидело Асю, что он говорит вот так, на ходу, и, словно бы решившись, остановился на миг и сказал:
- Обязательно подожди меня, Ася.
Ася ждала. Ждала долго. Так долго, что даже подумала: "Не нужно было мне сюда приезжать". Она собралась уходить, но ее вдруг окликнули. Ася оглянулась. Только это был не Павел. Это был его бледный толстощекий знакомый, с которым она встретила однажды Павла на Арбате. Добровольский, кажется.
Добровольский подошел к Асе. Он двигался совсем не так, как в Москве, а заложив руки за спину, медленно, плавно, размеренно, не глядя ни по сторонам, ни на Асю. И одет он был иначе, чем в Москве: такая же, как у Павла, черная куртка, застегнутая до самого горла, и черные брюки. Куда только девались желтые перчатки, желтые туфли, желтый портфель! Желтыми остались только волосы, но и они были причесаны по-другому - на две стороны, с пробором посредине.
Добровольский остановился, не доходя двух шагов до Аси, и сказал негромко:
- Неосторожно поступаете. Не спросясь, на свидание приехать... В такой день! И смешно и грешно.
- Это Павел вас просил передать или вы от себя говорите? - спросила Ася.
- Не могу одобрить, - продолжал Добровольский, не давая себя перебить.
- А вы здесь кто? - спросила Ася. - И почему вмешиваетесь?
- Благодарить меня следовало бы, не гневаться, - сказал Добровольский, то сильно налегая на "о", то забываясь и выговаривая слова по-обычному. - Вмешиваюсь по праву дружбы, единственно. Павлу Милованову я друг. - Он помолчал и добавил: - Так-то, искренняя моя.
- Почему это я вдруг ваша и какая у меня к вам может быть искренность?
- Обращение есть такое: старинное, почтенное, молитвенное, - смиренно сказал Добровольский.
- Молитвенное! Еще чего не хватало! - снова вспыхнула Ася и дернула плечом.
- А вы привыкайте, деточка, - снисходительно сказал Добровольский, - раз уж к Павлу интерес имеете. Как я понимаю, вы сюда не в музей приехали, а, как говорится, с серьезными намерениями.
- Почему вы меня допрашиваете?
- Кто я такой, чтобы допрашивать? Советую, искренняя моя, советую. На Милованова Павла в этих стенах большие надежды возлагаются. У него впереди стезя широкая. Пройдет время, неизвестно, к своей ручке допустит ли приложиться. Но сейчас по причине безмерного мудрствования стал задавать ненужные вопросы... Впрочем, этого вам не понять. Словом, вот что... Ссориться не будем. Сейчас вы отсюда ступайте и ждите его часика через два в здешнем славном граде. Знаете где? У входа на курсы киномехаников. Есть тут такое заведение. Придет. Помолится и придет. Только особенно на виду с ним не расхаживайте и не задерживайте его долго, - строго, словно бы имея на это право, сказал Добровольский. Потом он пошел от нее, медленно переступая с одной плиты панели на другую и все так же глядя себе под ноги, но вдруг остановился. - Пожелаю счастья, искренняя моя, - сказал он, и его светлые глазки скользнули по Асе. - Простить воспитанника Милованова нельзя, но понять можно. Как друг говорю. Как будущий друг дома.
И Ася вдруг поняла, как он на нее смотрит: так же, как смотрел на часы и на телевизоры на Арбате.
- Я не хочу с вами разговаривать! - резко сказала она. - Идите!
- Следовало бы добавить "с миром", - усмехнулся Добровольский и ушел.
Ну и друг у Павла!
Ее окликнула женщина с бидоном:
- Эй, девушка, семинарист тебе твой не сказал, поют они сегодня или нет?
- Ничего я тут не знаю, ничего, - почти крикнула Ася и стремительно пошла прочь.
Скорее отсюда! На воздух! На воздух! Она и была все время на воздухе, но в этих стенах ей было трудно дышать, может быть, потому, что все время сильно билось сердце.
Как хорошо было очутиться на обыкновенной улице обыкновенного маленького города! Передвижной театр музыкальной комедии оповещал о предстоящих гастролях. Громыхали телеги по мостовой. Визжали поросята, которых везли с рынка. Радио передавало репортаж о футбольном матче. Горком комсомола объявлением, написанным от руки, извещал, что производится запись молодежи, желающей ехать на новостройки Сибири. Большой фанерный щит напоминал, что вечером в клубе состоится лекция "Сон и сновидения", после которой будут танцы под духовой оркестр.
Ася прочитала все объявления и афиши подряд, купила в булочной, из которой вкусно пахло свежим хлебом, два пирожка и запила их стаканом воды с сиропом.
Потом она отправилась разыскивать курсы киномехаников. Около входа в здание курсов стояли принаряженные, пахнущие одеколоном парни в начищенных сапогах: будущие киномеханики собирались в город. Остановились, чтобы послушать репортаж о футбольном матче. Киномеханики поглядывали на Асю, заговаривали с ней. Один даже пожелал узнать, кого именно она ждет, и взялся его вызвать.
Ася отшучивалась, а сама думала, насколько было бы лучше, если бы Павел учился на каких-нибудь курсах вроде этих.
На стадионе в Тбилиси хозяева поля уже забили гостям два гола, а Павел все не шел. Когда он, наконец, появился и Ася быстро пошла ему навстречу, один из будущих киномехаников, который так и не отходил от нее, сказал:
- Дождалась все-таки.
А другой, поглядев на Павла, присвистнул:
- Попова невеста, оказывается! Ну что ж, доходней оно и прелестней.
Ася не оглянулась и ничего не ответила. Оглядываться было не к чему. Отвечать было нечего.
- Приехала, значит, - сказал Павел.
Нельзя было понять, звучит его голос радостно или тревожно.
- Как видишь! - с вызовом сказала Ася. - Приехала. И уже долго жду. И уже выслушала от твоего дружка, что приезжать было не нужно, а задерживать тебя нельзя. А ты мне что скажешь?
- Хорошо, что приехала. Я сам не свой. Места себе не нахожу.
- Что ж, мы так и будем тут разговаривать? Пойдем куда-нибудь отсюда.
- Пойдем, - согласился Павел. - Только куда?
- А уж этого я не знаю. Тебе виднее.
Они пошли по шоссе и скоро оказались на привокзальной площади. Около автобусной станции нетерпеливая толпа усаживалась в голубые и красные автобусы, перекрикивалась с водителями, лузгала семечки, покупала мороженое, пела. И только Павел был напряжен и молчалив.
На площадь стремительно выкатил и остановился огромный серебряный автобус с красными полосами вдоль бортов, с занавесками на окнах, с высокими спинками мягких кресел, которые были видны сквозь толстые стекла.
- Дальний, - догадалась Ася. - Красивый какой! Вот бы на таком поехать! Тебе бы хотелось?
- С тобой? Очень, - сказал Павел. И вдруг предложил: - Давай поедем! Прямо сейчас. Недалеко. До следующего города.
- Ты это серьезно?
Но Павел, ничего не отвечая, убежал к кассе и вернулся с билетами.
- Ох, Павлик, какой ты молодец! - радостно сказала Ася.
- Автобус отправляется! - крикнул водитель.
Ну могла ли она подумать, что после иконной лавки, после очереди за святой водой, после завитых отроков, после девочки, упавшей на колени, после парня с блаженным лицом слабоумного она вдруг очутится в мягком кресле дальнего автобуса, который будет мчаться по шоссе в неизвестный ей и, наверное, прекрасный город!
- Как мне автобус нравится! - сказала она. - Смотри, сетки какие удобные. Жаль, положить нечего. А кресла! В них, наверное, спать можно. И радио работает. А что это за ручка?
- А вы нажмите. Смелее! - сказал помощник, который сидел на низенькой скамеечке рядом с водителем.
Ася нажала на ручку, и спинка кресла откинулась назад. Теперь можно было сидеть полулежа.
- Как интересно! - восхитилась Ася. - Жаль, что выходить скоро. Или мы еще немножечко проедем?