– Ну и почему хоккейная команда ЦСКА ездила зимой в Америку и назвалась там "Русские пингвины"? Почему на хоккейные майки поверх нашей пятиконечной звезды нашили улыбающегося пингвина? Что ж, армейцы, наша гордость, чемпионы, гроза канадцев, теперь пингвины?
– М-м-м… Не знаю точно. Вроде бы "Питтсбург пингвинз" долю в ЦСКА купили и переименовали команду, – я не был уверен в ответе.
– Ладно, расслабься, – время от времени Шибков переходил на "ты". – Всю жизнь за ЦСКА болел, а на этот вопрос у меня ответа тоже нет. Тебе я заочно пять поставил. Иди домой, отсыпайся.
– Спасибо! Большое спасибо!
– Да. И вот еще что, – Шибков, прищурившись, посмотрел мне в глаза. – Не забывайте, что я собираю монеты. Вы же ведь еще будете путешествовать? Европа, Америка, Азия?
– Надеюсь.
– И я тоже надеюсь! Давай зачетку.
Я вышел с журфака и оглянулся на здание моего детства. Сказочное, прекрасное, восхитительное, близкое, старое, по скрипучим половицам которого я ходил маленьким мальчиком, не ведая, куда меня приведет тропа судьбы. Символично, что именно здесь я прощался с МГУ. Последний экзамен был сдан. Все! МГУ, волшебное царство, остался за моей спиной. Как ни странно, сердце не сжалось. Ничего не произошло. Словно так и должно быть. И так же равнодушно, как пять лет назад, когда сразу после поступления в МГУ я спокойно пошел к станции "Университет", теперь я направился к метро "Охотный ряд", насвистывая песню Визбора:
Вот дымный берег юности моей,
И гавань встреч, и порт ночных утрат,
Вот перекресток ста пятнадцати морей,
Охотный ряд, Охотный ряд.
Но уж слишком много дел было в тот теплый, солнечный день, чтобы умиляться. В полдень Остапишин женился на Дине, своей школьной подруге, которую держал в неприкосновенном золотом резерве уже очень долго. Теперь он решил распечатать закрома и, закрыв глаза на мир, полный соблазнов и приключений, без сожалений шагнул в семейную жизнь. На регистрацию я успел, а вот свадьбу в ресторане "Прага" пропустил. Когда молодые рассаживались за красивым столом, я уже летел во Францию. Там меня ждала Стефани. Севка тоже не попал на свадьбу, хотя спешил на нее из Ярославля, с работы, изо всех сил, с огромной деревянной ярославской ложкой в подарок. Приехал, а все уже разошлись.
Ничего больше и не было
В самолете мне попалась английская газета. В одной из статей рассказывалось о русских за границей. "Они предпочитают Майорку зимой, любят казино и танец живота и платят наличными", – рассказывалось в заметке. Оказывается, в прошлом году в путешествия за границу отправились четыре миллиона россиян, а в этом – уже девять. Из Парижа они едут на Лазурный берег. Они хотят лучшее из лучшего, в том числе самые дорогие отели. В Греции тоже повсюду русская речь. На другой странице красовались объявления: "Время покупать английские особняки" и "Продаем квартиры в Швейцарии", а статьи рассказывали, что уже 70 тысяч русских обосновались в Лондоне, ими приобретается каждый пятый объект недвижимости ценой от миллиона и выше; в автосалоне "Тринити-моторс" на Пушкинской какой-то Валерий купил свою четвертую американскую машину за тридцать тысяч долларов, с легкостью оплатив ее наличными. "Как же быстро все поменялось, – подумал я. – Ведь каких-то два-три года назад выехать за границу было почти несбыточной мечтой, за паспортами и визами стояли в очередях неделями. Да и вообще был страшный дефицит!".
Три часа до Марселя – не время. И вот я на железнодорожном вокзале Марселя жду поезда до Сан-Рафаэля, городка на Французской Ривьере. До отправления оставалось минут сорок, я добрел до табачного киоска, купил черно-белую телефонную карту с портретом Габена и сигареты "Galoise", причем крепкие, в синей пачке, и тут же высадил пять сигарет подряд. Потому что вечер с Эрин немного сбил меня с толку. "Надо бы узнать, как она, кстати, ведь я с ней даже не попрощался", – с этой мыслью я добрел до телефона и позвонил в Москву.
– Эрин, привет.
– Привет. Уже долетел?
– Да. Тут жарко, и все говорят по-французски.
– Было бы чудно, если бы все говорили по-русски или по-английски.
– Да.
– Мне вчера очень понравилось. Приезжай скорее. Если захочешь, сходим еще куда-нибудь.
Поезд летел стремительно. Я боялся пропустить Сан-Рафаэль, но мой попутчик тоже выходил в Сан-Рафаэле, поэтому не пришлось следить за остановками. На перроне сумасшедше загорелая Стефани бросилась мне на шею. За пять минут мы дошли до гостиницы Hotel des Pyramides, которая сдала нам 6 квадратных метров за 20 долларов в сутки. В комнате не было туалета, зато была раковина и биде, в котором можно мыть ноги. Кондиционера тоже не было, ночи поэтому были горячими, а знойные французские дни пролетали стремительно. Небо было пролито из голубого кувшина, широкие листья пальм облавой ловили лучи солнца, земля крутилась юлой, море накатывалось на ее берега. Песня группы "Ниагара" L’amour à lа plage ("Мои глаза – твои глаза… Я буду обнимать тебя до конца лета…") передавала настроение. Мы плавали за буйки, проводя на пляже дни напролет! Французское вино по три франка бутылка, багет, который мы ломали руками, и свежие сыры… Сен-Тропе, Антиб, Канны. В Каннах старички на бульварах играли в булль – диковинную французскую игру, разбрасываясь стальными шарами по каким-то правилам. В Монте-Карло мы глазели на шикарных людей, подъезжавших к Старому Казино. Тут же, проходя мимо роскошного "Отеля Де Пари", я подслушал разговор двух французов: "Сегодня ресторан полностью снят. Русские…". Повсюду камеры видеонаблюдения, особенно они впечатлили в общественных лифтах. Я вспомнил "1984" Оруэлла: нет, тут не пахло тоталитаризмом, но при этом казалось, что могли "следить за каждым и целые сутки". А когда стемнело, мы набрели на влюбленных – молодой итальянец, смуглый красавец, одетый в черное, галантно усаживал ослепительно красивую девушку в черный "Феррари", они улыбались, глаза их горели страстью. Машина тронулась и, шурша, удалилась, слившись с морской ночью. Как в кино.
Я любил Стефани. И вправду любил. Но однажды, когда мы прогуливались по набережной среди бесчисленных белоснежных яхт, на которых кипела жизнь, я вдруг подумал, что Стефани – все-таки не последняя моя подруга. Эта мысль меня поразила. Как будто током ударило! И почему-то вспомнилось наставление старшего школьного товарища Петьки Абрамова: не женись раньше тридцати! Откуда он знал?
Потом мы прощались на вокзале в Марселе. Стеф направлялась в Лион, там ее ждали родители, а меня ждала Москва. Мы стояли на перроне, держась за руки и глядя друг друг в глаза. Расставаться не хотелось. И вдруг я ощутил, что это последняя минута, когда мы близки. "Ну вот. Кажется, тебе пора", – я обнял Стефани. Поезд зашипел, заскрипел, фыркнул. Стефани шагнула в переполненный серый вагон, махнув мне рукой. У Бунина есть рассказ "В одной знакомой улице", там влюбленные прощаются на Курском вокзале, жадно говорят, целуют друг другу руки, а он обещает ей приехать через две недели в Серпухов… Заканчивается история словами молодого человека: "Больше ничего не помню. Ничего больше и не было". То же случилось с нами. Бессмысленно было надеяться, что мы со Стефани окажемся сильнее жизненных обстоятельств и беспощадной географической дистанции. Наши пути разошлись в Марселе навсегда.
Точка в холодной войне
Вечером я снова был в Москве, а значит – в гуще событий! По дороге на "Аэропорт" я бегло просмотрел свежую газету. Какая-то проблема, чуть ли не крах, случился с "МММ", Мавроди арестовали: он построил финансовую пирамиду, насобирал денег, а возвращать вкладчикам нечего; народ вышел на улицы: "Свободу Мавроди!". Говорилось и о компании "Мобильные Телесистемы", она призывала пользоваться сверхкомпактным телефоном "Handies". "Неужели когда-нибудь у каждого будет сотовый телефон?" – мечтал я, добравшись до своего балкона на тринадцатом этаже. Телефон уже надрывался: звонили Эрин и Лёнич. Быстро решили идти в дискотеку "Лис’С". В "Лис’С" скакала по сцене и пела Лада Дэне: "Рэгги в ночи, ты потанцуй со мной…", потом выступил Кристиан Рэй. Из клуба мы вышли глубокой ночью.