Дверь распахнулась, и в ресторан, мокрые от снега, влетели две девушки и сели за свободный столик. Одной из них была Катя. К тому дню мы не виделись около двух недель. За это время меня угораздило увлечься Гольданской, правнучкой первого советского нобелевского лауреата. И не только меня. Все одновременно влюбились в Ольгу Дмитриевну. Оттого ли, что Оля в то время стала как-то восхитительно свежа, или, быть может, красота ее тогда особенно проявилась? А может, ее головокружительный танец на подоконнике у Лаврентьева под песню Стиви Уандера "There’s а place in the sun, where there’s hope for everyone" [92] нас так очаровал? Или низкий голос с легкой, едва заметной хрипотцой сбил с толку? Неведомо… Оля притягивала. Впрочем, она об этом даже не догадывалась. Я подошел к Кате:
– О! – удивилась она. – Привет! Ты один?
– С однокурсниками, – я махнул рукой в сторону нашего стола.
– О! Остапишин! Привет! Женя! Лаврентьев! Привет! – еще больше обрадовалась она и шепнула: – А кто там еще?
– Гольданская, Калинин, Турищева…
– Ясно, – Катя не хотела слушать незнакомые фамилии, – а ты куда пропал? Почему не звонишь?
– Знаешь… хандра. Сплин, – быстро придумал я. – Две недели последние были какие-то замороченные. Черт знает что. Устал.
– А хочешь, у меня поживи, отдохни!
– Да я бы с радостью, но… понимаешь… – я запнулся. В тот вечер я стремился к Гольданской, но ведь об этом Кате не скажешь.
– Я сейчас все равно у бабушки живу. Она попросила. Моя квартира пустует, – Катя достала из сумки ключи от квартиры. – Держи! На всякий случай.
– Не возьму.
– Возьми, пригодятся. Не понадобится – отдашь потом! Бери!
– Спасибо, Кать, – я взял ключи. – Ну что, к нам подсядете?
– Да нет. Мы тут посидим, нам есть о чем поболтать.
Я вернулся к своим, где моментально возник нечестный план всем вместе ехать в Катину квартиру и веселиться там до утра. Кате решили ничего не говорить – эту идею она вряд ли бы поддержала. Это, без сомнения, было преступлением, но я на него пошел – не мог в тот вечер представить себя вдали от Гольданской. Впрочем, это лишь усугубляло мою вину. Договорились, что я стартую первым – это не вызовет Катиных подозрений. Потом, через минут тридцать-сорок, выезжают остальные. Я встал, нарочито попрощался со всеми и направился откланяться Кате.
– Уже поехал? Так ты куда решил?
– К тебе, наверное, – не смог соврать я.
– Давай, знаешь, что? Давай я поеду с тобой, покажу тебе, где продукты, белье постелю, – Катя обезоруживающе ласково смотрела мне в глаза.
Такого поворота событий я не ожидал!
– Кать! Да не стоит! Ни к чему это. Потом, тебе же к бабушке. Зачем круги наматывать?
– Ерунда, поехали, – и Катя стала прощаться со своей подружкой.
Я метнулся обратно к своим и сжато передал, что ситуация усложнилась, пообещав, что все улажу: "Когда подъедете, прежде чем зайти, позвоните (я продиктовал номер). Если отвечу я, то добро пожаловать, а если Катя – сделайте вид, что ошиблись номером, потом ждите минут пятнадцать и звоните снова".
– Ну, вот, добрались, – Катя эффектно скинула шубу на пол в прихожей. – Будешь чай? Ты случайно не голодный?
– Нет.
И снова жизнь опережала мечту. Катя, похоже, ехать к бабушке не торопилась.
– С конфетами! Давай! Согреешься!
Катя включила телевизор, засуетилась на кухне. Сценарий вечера, судя по всему, надо было переписывать.
– Кать, а бабушка далеко живет? – предпринял новую попытку я, понимая, что кортежи с друзьями уже мчатся на всех парах.
– Близко, – Катя решительно выбивала почву из-под ног.
Я посмотрел на часы: незаметно пролетели полчаса. Раздался звонок в дверь.
– Кого это принесло на ночь глядя? Соседи, что ли? – Катя побежала открывать.
Увы, это были не соседи. На пороге, искренне, по-доброму улыбаясь, в заснеженном пальто, стоял добродушный Калиша в шапке-ушанке и с бутылкой вина в руках. Фиаско! Катя с недоумением посмотрела на Калишу, потом на меня, потом снова на Калишу. Моя голова заработала, как ЭВМ. Я моментально придумал, что Дима необходим мне в этот вечер как воздух, что сегодня мы с ним должны обсудить жизненно важный вопрос… Добавил, что Дима очень приличный молодой человек. В общем, как-то удивительно легко выкрутился.
Катя скрылась на кухню, готовясь угощать Калишу, который в это время рассказал мне, что приехал, побегал вокруг дома в поисках телефона-автомата, не нашел, постоял возле подъезда пятнадцать минут, замерз и рискнул подняться в квартиру. Напоив нас чаем с конфетами, Катя наконец засобиралась.
– Ну, все! Не буду вам мешать! У вас тут секреты! Оставайтесь! Если что, звоните, я еще часа два спать не буду, – Катя стояла в дверях.
– Я тебя провожу.
На улице я остановил машину – красивый правительственный "ЗИЛ". Садясь в него, Катя желала мне счастья… Потом было шумное веселье, не обошедшееся без материальных потерь. Разбили посуду, лампу, магнитофон перестал играть. Мои надежды на сближение с Гольданской не оправдались, наоборот, стало ясно, что ловить нечего, а ведь Мадонна той ночью так старалась: "Erotic, erotic, put your hands all over my body". Спать легли под утро.
Проснулся я, услышав, с оборвавшимся дыханием, как повернулся ключ в замке входной двери, как кто-то бесшумно, на цыпочках, вошел в коридор, поднял что-то с пола. Секунда – и передо мной во всей своей красе стояла свежая, с мороза, Катя. Я готов был провалиться сквозь землю!
– Привет. Я приехала вас с Димой завтраком покормить, – в руках у нее был пакет с продуктами.
– Кто там? – из гостиной комнаты громко пробасил Лаврентьев.
– Ой, – вздрогнула Катя. – Кто это?
– Это Женя Лаврентьев, – обреченно, тяжело вздохнув и опустив глаза, вымолвил я.
Катя сделала шаг к комнате, потом еще шаг, еще… пока, наконец, не случилось страшное. Она вошла в гостиную, в которой на кровати и на полу спали и знакомые, и незнакомцы. Следы пиршества были повсюду. Осколки разбитой лампы лежали на журнальном столике. Катя медленно, оглядываясь по сторонам, подплыла к большому стеклянному шкафу, в котором ее папа, собиратель маленьких игрушечных машинок Matchbox, хранил свою дорогую сердцу коллекцию.
– Ребята! – Катя перевела дыхание. – Какие вы… молодцы! Спасибо, что вы машинки не тронули!
Резким движением встревоженной птицы сбросив одеяло, рванулась с дивана разбуженная Гольданская.
– Ну мы же сюда не в машинки играть приехали! – прохрипела она и, недовольная, умчалась в ванную.
Катя хлопала ресницами, как первоклассница. Я потерял дар речи. Лаврентьев спрятался под одеяло, лежа на полу. Остапишин, морща лоб и закусив верхнюю губу, соображал, как выйти из положения, Лишь Калиша беззастенчиво продолжал храпеть в соседней комнате.
– Ребята, – Катя стойко держала удар. – Ребята! Давайте я вам завтрак сделаю! Яичницу будете?
– Будем, Катюх! Конечно, будем! – как ни в чем не бывало подхватил Остапишин. – Я помогу! Томатики есть? Лучок? Огурчики? Я порежу.
Сделав хорошую мину, все дружными усилиями спасли положение. Когда все расходились, Катя повернулась ко мне: "А ты тоже уходишь?". И я остался…
Баба Лена
В один из последних зимних дней на катке, залитом перед легкоатлетическим манежем МГУ, группа студентов занималась "коньками". Среди них был Лаврик, но даже для него – чемпиона МГУ по хоккею – не было исключений, наоборот, он должен был подавать пример. Урок вела суровая баба Лена, маленькая старушенция, лет семидесяти-восьмидесяти, с ярко-оранжевыми кудряшками. Одета она была в синий шерстяной тренировочный костюмчик эпохи советских физкультурников и шапочку-конькобежку с остреньким мефистофельским выступом надо лбом, застегивавшуюся под подбородком на пуговку.
Баба Лена, как и Николсон, была легендой МГУ. В молодости ей светил паралич, но баба Лена переборола недуг, а во время войны ездила на передовую давать концерты бойцам Красной Армии. А потом она пятьдесят лет преподавала в университете и ни разу в жизни не пила, не курила и не занималась глупостями с мужчинами, поэтому фигура у нее была прекрасная – сзади пионерка, спереди – пенсионерка. Рассказывали, что один студент польстился сзади на ее изящную фигурку, так она его потом чуть до инфаркта не довела.
Занималась строгая баба Лена с особо ослабленными – спец-группой "Здоровье", в которую часто попадали прогульщики физкультуры. Лаврик был в их числе. А вела она уроки так, что мало не показалось бы даже мастеру спорта. Мучила немилосердно, превращая зачастую занятия в шоу, за которыми с радостью наблюдали прохожие, среди которых время от времени оказывался и я.
Легенда МГУ Елена Борисовна Гуревич, или баба Лена: "Настоящий журналист должен уметь садиться на шпагат! "
В тот день студенты, среди которых ростом и мрачностью выделялся Лаврик, понуро стояли в линейку и громко, вместе с бабой Леной, кричали: "Рубка, рубка, рубка, стоп!", топая лезвиями коньков по льду Так они учились кататься! К концу занятия несчастные перешли от упражнения "рубка" к более продвинутой композиции. Теперь вся компания громко пела: "Веселей, моряк, делай так, делай так!"… Однажды 80-летнюю бабу Лену отважились попросить уйти на пенсию, дать дорогу молодым. В ответ она пришла к заведующему кафедрой физкультуры и села на шпагат: "Если кто-нибудь еще с кафедры физвоспитания так сможет – уйду".
