Картошка
В сентябре по заданию МГУ мы выехали на картошку в совхоз "Юрловский" Можайского района. Вроде бы поездка была добровольной, но отказаться от нее мы не могли. Тогда я любил стих Дмитрия Александровича Пригова про торт, он точно иллюстрировал ситуацию на продовольственном рынке:
За тортом шел я как-то утром,
Чтоб к вечеру иметь гостей.
Но жизнь устроена так мудро -
Не только эдаких страстей,
Как торт, но и простых сластей
И сахару не оказалось.
А там и гости не пришли.
Случайность вроде бы, казалось.
Ан нет. Такие дни пришли,
К которым мы так долго шли…
Судьба во всем здесь дышит явно.
В самом деле, в магазинах не было ничего, ну, разве что консервированная морская капуста и сухари. Газеты пестрели заголовками: "Жизни уже нет, но стоимость ее растет", "Голод правит страной", "Союз нерушимый республик голодных", "Переживем ли мы зиму?", "Что будем есть завтра?". Наш студенческий вклад в сбор урожая на 210 гектарах Подмосковья, как нам объяснили, был в тот год особенно важен.
В совхозе нас ждали. Каждый сентябрь с давних лет студенты МГУ приезжали туда и не только несли трудовую вахту, но и отрывались на всю катушку. До нас даже легенда дошла о пенисе. Пенис был одним из немногих поступивших на филфак, где в основном учились девушки, поэтому был избалован. Как-то утром, после бурной ночи, он без сил рухнул прямо в поле на мешки и заснул. Мимо проходила совхозница и, увидев лодыря, возмутилась: "Что ты тут развалился? Как не стыдно? Девушки корячатся, а ты дрыхнешь". А он ей флегматично: "Да пошла ты на х…!". Совхозница побагровела, затряслась от злости: "Ах ты, такой-сякой, комсомолец поди! Я все твоему начальству, комиссару-то, расскажу! Как твоя фамилия!?". А студент спокойно: "Пенис моя фамилия!". Разгневанная работница помчалась в штаб студенческого отряда к комиссару.
– Комиссар! Ты сидишь тут, бумажки пишешь! А Пенис-то у тебя не работает!!!
– Почему это у меня пенис не работает?
– Да вот так вот! Девушки и так и сяк корячатся, а Пенис твой валяется, и хоть бы что ему!
– А откуда вы знаете?
– Да я вижу! Своими глазами вижу! Да за такое из комсомола исключать надо!! Я в ваш деканат напишу!
– Нет уж, с пенисом я сам разберусь.
– Разберитесь, разберитесь! На собрании разберите или в стенгазете нарисуйте! А то я ему голову оторву!
До Юрлово из Москвы добирались на автобусах часа два. В пути я просмотрел газету, в ней обсуждались две концепции экономического развития страны. Одну из них, правительственную, разработали под руководством академика Абалкина, того самого, соседа Лёнича. Другая называлась "500 дней", одним из ее авторов был молодой экономист Явлинский. Первая программа была за медленный, постепенный, продуманный переход от социализма к государственному капитализму. Программа Явлинского – за быстрый прорыв к рынку. Одна программа рассчитана на сохранение союзного государства, вторая делала ставку на самостоятельное развитие республик. Горбачеву программа Явлинского в общем нравилась, но он не хотел терять республики и собственную власть, поэтому хоть шума было и много, но реформы так и не тронулись с места. "Хоть бы об этих "пятистах днях" не стали на экзаменах спрашивать", – подумал я, передавая скучную газету дальше по рядам.
По приезде мы сразу же стали заселяться в одноэтажные фанерные совхозные бараки. В нашей палате разместились восемь человек. Самым ошеломляющим соседом, сгустком неожиданности, оказался Тоша. Он весь был начинен экспромтами. Выпускник французской школы на улице Фотиевой, Тоша славился своим эксцентричным поведением. Как всегда бывает, в одних случаях выходки Тоши были восхитительны, в других – невыносимы! В первые же дни учебы имя Тоши эхом изумления и радости отозвалось в наших сердцах. Выполняя задание преподавателя, Тоша вызубрил английский текст – лишь бы отстали, не вдаваясь в нюансы. Текст был такой: "Hello! Nice to meet you. Let me introduce myself. I am a student of the Moscow State University. I am in my first year now. My name is Olga Dubova…" [33] . И так далее. Тоша как заучил, так и отчеканил. Заменить "Ольгу Дубову" на свое имя он нужным не счел.
Тоша сразу же решил показать, кто в новом доме хозяин. Он достал гитару, ударил что есть силы по струнам и заорал свою любимую песню из репертуара некоего Лаэртского, которую мы слышали в первый раз в жизни:
Два чекиста в черных куртках в галифе и с сапогами
Шли на место преступленья в город Кунцево далекий,
Где петлюрцы да бендерцы, всяки Люберцы да негры
Изнасиловали дочку председателя Совдепа.
Далее шел полунеприличный текст, завершавшийся похабным припевом "Сиськи в тесте – это вкусно, захотелось сисек в тесте", в котором Тоша явно выплескивал все свои эмоции. Шок – вот лучшее описание нашего состояния после Тошиного дебюта. Немая сцена! Я подумал: "За что? Почему этот человек поселился с нами? Как нам теперь быть? Мы же здесь на целый месяц!". Тоша между тем не унимался. Гитара гнулась и трещала, а сам он ревел:
Семена анархии дают буйный рост,
Социальный триппер разъедает строй,
Ширится всемирный обезумевший фронт,
Пощады – никому, никому, никому.
Люди сатанеют, умирают, превращаясь
В топливо, игрушки, химикаты, нефть,
Отходы производства, мозоли и погоны.
Вижу – ширится, растет психоделическая армия.
Позже выяснилось, что это была песня "Гражданской обороны". Одна струна порвалась, я вздохнул с облегчением: "Сейчас он остановится", но нет, после короткой паузы последовала третья, на сей раз лирическая композиция на мотив знаменитой "шизгары", в которой был такой припев: "Венера! Твоя жопа как фанера!" [34] . Свое выступление Тоша закончил восклицанием: "Вот такая экибана!", после чего раскатисто расхохотался [35] .
Качок Юрик Марьяшин пропустил спонтанный концерт мимо ушей, поскольку в тот момент ему было не до песен. Он налаживал небольшой черно-белый телевизор, захваченный из Москвы. Юрик на курсе прославился двумя вещами. У него единственного на всем потоке были высокие белые кроссовки, к тому же – Converse. Их он берег как зеницу ока, дважды, а то и трижды в день меняя носки и моя ноги, надеясь таким образом максимально продлить жизнь заморского чуда, которое ему удалось купить полтора года назад во время поездки его класса в Америку. Второй вещью была футбольная майка бордового цвета с написанной на ней фамилией Юры. Я с детства мечтал о такой майке.
Теперь Юрик самозабвенно тянул кабель от телевизора к антенне, закрепленной на крыше. Сначала, встав на подоконник, он быстрым и точным ударом отверткой выбил верхний уголок оконного стекла. В проделанную дырочку он протащил кабель на улицу и дотянул до антенны. Телевизор заработал, но кабель испортил весь интерьер, нависнув прямо над кроватью футболиста, баскетболиста, но прежде всего шахматиста Аркаши: когда я встречал его в метро на "Парке культуры" по пути в университет, в руках он держал свежий "Советский спорт" и решал напечатанные в нем шахматные задачки.
Быстро выяснилось, что инженерное сооружение Юрика не было совершенным: по антенному кабелю, как по желобу, в нашу палату устремился первый же дождь, каплями стекая на пристанище Аркаши. Аркаша стойко переживал наводнение, спокойно сидя на мокнущей кровати в бордовом спортивном костюме, и, перебирая струны гитары, напевал: "Есть в графском парке черный пруд, там лилии цветут". Тогда никто и предположить не мог, что Аркаша станет государственным деятелем и займет кабинет Брежнева на Старой площади. Аркадий пел настолько проникновенно и так вжился в образ, что даже у стального Марьяшина дрогнули нервы, и кабель немедленно выдернули.
Начался сбор картошки в холщовые мешки. Работа на свежем воздухе пробуждала аппетит. А еды было мало, несмотря на то что директор совхоза Надир Гасанович Сеферов клялся, что нас в Юрлово ждут "парное мясо, свежее молоко в неограниченном количестве, теплые комнаты, арбузы и дыни". Спасаясь от недоедания, мы однажды поехали на скотобойню. Там высохший от беспробудного пьянства жилистый мясник свежевал огромным топором тощую корову. Зрелище шокировало.
В тот день я впервые в жизни выпил водку. Польская "Балтика" разливалась рекой. Мы опрокидывали рюмку за рюмкой, захлебываясь пламенем и горечью. Но, как говорится, первая – колом, вторая – соколом, третья – мелкой пташечкой. За какой-то час "муха" у меня выросла в слона. Мы сидели на железной кровати в большой комнате одного из бараков. В углу под гитару кто-то напевал "Пачку сигарет" Цоя. "Саша, – сказал я Остапишину, – я захмелел". Темп потребления спиртного между тем возрастал. Становилось трудно улавливать ход общего разговора. Однокурсница Маша возникла из ниоткуда. Наши глаза встретились, и скоро мы уже сидели рядом и разговаривали, а потом вышли в звездную ночь и стали разглядывать светила.
Мария показала мне Плеяды, а я ей – яркий Сириус и Полярную звезду Она сказала: "Это знают все" – и предложила отыскать на небе Альдебаран и Капеллу… Маша пропала также внезапно, как появилась. Я смотрел на небо, оно плавно закручивалось у меня перед глазами по часовой стрелке… Потом опытные однокурсники разъяснили: так у меня начался знаменитый "вертолет". Память отказала.